От Екатерины I до Екатерины II - Балязин Вольдемар Николаевич - Страница 10

Христофор Герман Манштейн о Бироне

А вот что писал о Бироне автор «Записок о России. 1727-1744» Христофор Герман Манштейн, уроженец Петербурга, близкий ко двору человек, офицер русской армии, хорошо осведомленный и о делах Курляндского двора: «Его дед по фамилии Бирен был первым конюхом герцога Иакова III Курляндского. Сопровождая всюду своего господина, Бирен успел заслужить его милость, так что герцог подарил ему в собственность небольшую мызу. Эрнст Иоганн провел несколько лет в Кенигсбергском высшем училище, отсюда он бежал, чтобы не попасть под арест, которому подвергался за некоторые некрасивые дела. По возвращении в Митаву он познакомился с Бестужевым (отцом великого канцлера), обер-гофмейстером двора герцогини Курляндской; он попал к нему в милость и пожалован был камер-юнкером при этом дворе. Едва он встал таким образом на ноги, как начал подкапываться под своего благодетеля; он настолько в этом успел, что герцогиня не ограничилась удалением Бестужева от двора, но еще всячески преследовала его и после, отправив Корфа в Москву жаловаться на него. А Бирен своею красивою наружностью в скором времени так вошел в милость у герцогини, полюбившей его общество, что она сделала его своим наперсником. Курляндское общество исполнилось зависти к новому любимцу; некоторые лица пытались даже вовлечь его в ссору.

Русское министерство также его не терпело. Всех возмутил его поступок с Бестужевым, от этого и в Москве его ненавидели и презирали. Дело дошло до того, что незадолго до кончины Петра II, когда Корф ходатайствовал об увеличении содержания герцогине, министры Верховного тайного совета объявили ему без обиняков, что для ее императорского высочества все будет сделано, но что они не хотят, чтобы Бирен этим распоряжался. В числе условий, которые депутаты должны были предложить новой императрице, было и то, чтобы она оставила своего любимца в Митаве. Хотя она и дала на это свое согласие, однако Бирену приказано было следовать за нею не в дальнем расстоянии…

В то время, когда он стал подвигаться на поприще счастья, Бирен присвоил себе имя и герб французских герцогов Биронов. Вот какой человек в продолжении всей жизни императрицы Анны и даже несколько недель после ее кончины царствовал над обширною империей России как совершенный деспот. Своими сведениями и воспитанием, какие у него были, он был обязан самому себе. У него не было того ума, которым нравятся в обществе и в беседе, но он обладал некоторого рода здравым смыслом, хотя многие отрицали в нем и это качество. К нему можно было применить поговорку, что дела создают человека. До приезда своего в Россию он едва ли знал даже название политики, а после нескольких лет пребывания в ней знал вполне основательно все, что касается до этого государства. В первые два года Бирон как будто ни во что не хотел вмешиваться, но потом ему полюбились дела и он стал управлять уже всем. Он любил роскошь и пышность до излишества и был большой охотник до лошадей. Остейн, ненавидевший Бирона, говаривал о нем: «Когда граф Бирон говорит о лошадях, он говорит, как человек; когда же он говорит о людях или с людьми, он выражается, как лошадь». Характер Бирона был не из лучших: высокомерный, честолюбивый до крайности, грубый и далее нахальный, корыстный, во вражде непримиримый и каратель жестокий. Он очень старался приобресть талант притворства но никогда не мог дойти до той степени совершенства, в какой им обладал граф Остерман, мастер этого дела».

Уничтожение «Кондиций» и крушение «верховников»

Встретившие Анну Иоанновну «верховники» с удовлетворением отметили, что Бирон не приехал, о чем специально просил ее Василий Лукич Долгоруков. Зато жена Бирона и его дети сопровождали Анну Иоанновну, что было дурным предзнаменованием, ведь вслед за женой в Москве мог появиться и муж. На следующий день, 11 фев-раля, состоялись похороны Петра II, которые откладывались в ожидании приезда новой императрицы.

Когда похоронная процессия выстроилась за гробом, Екатерину Долгорукову просто-напросто не подпустили к покойному, а ее брата Ивана поставили в середину процессии, хотя как ближайший друг покойного он порывался встать сразу за гробом. Все это красноречиво свидетельствовало о том, что звезда Долгоруковых закатилась.

20 февраля в Успенском соборе Кремля Анна Иоанновна приняла присягу высших сановников империи и князей церкви, а 25 февраля при стечении московских дворян и гвардейских офицеров на клочки изорвала «Кондиции», но все же пригласила «верховников» к пиршественному столу, накрытому в Грановитой палате. Во главе стоял малый императорский трон, и, пока собравшиеся устраивались на своих местах, императрица встала и сошла к князю Василию Лукичу Долгорукову. Анна Иоанновна взяла князя двумя пальцами за большой нос и повела вокруг опорного столба, поддерживавшего своды Грановитой палаты. Она остановила его напротив портрета Ивана Грозного и спросила:

– Князь Василий Лукич, ты знаешь, чей это портрет?

– Знаю, государыня, царя Ивана Васильевича.

– Ну так знай, что я, хотя и баба, но как он буду. Вы, семеро дураков, собрались водить меня за нос, да прежде-то я тебя провела…

Через десять дней специальным манифестом Анна Иоанновна упразднила Верховный тайный совет, а с течением времени все его члены оказались либо в ссылке, либо на плахе.

День новой российской императрицы

Одно обстоятельство бросалось в глаза при посещении дворцов Анны Иоанновны, о нем с некоторым удивлением писали иноземные гости императрицы: российский императорский двор был забит юродивыми и приживалками, ворожеями и шутами, странниками и предсказателями. В шуты не гнушались идти князья Голицын и Волконский, родственник царицы Апраксин, гвардейский офицер Балакирев. День новой императрицы проходил так. Вставала она в семь утра, ела за завтраком самую простую пищу, запивая ее пивом и двумя рюмками венгерского вина. Гуляла за час до обеда и перед ужином, а затем полтора часа ужинала и в десять часов ложилась спать. День ее был заполнен игрой в карты, разговорами и сплетнями с приживалками и гадалками, разбором драк шутов и дураков. Очень любила она стрельбу из ружей и была столь в ней искусна, что била птицу на лету. Во всех ее комнатах стояло множество заряженных ружей, и Анна стреляла через открытые окна в сорок, ворон и даже ласточек, пролетавших мимо. В Петергофе был заложен для нее зверинец, в нем содержалось множество зайцев и оленей, завезенных из Германии и Сибири. Если заяц или олень пробегали мимо ее окон, участь их была решена – Анна Иоанновна стреляла без промаха.

Для нее соорудили тир, и императрица стреляла по черной доске даже зимой, при свечах. Остаток дня проводила она в манеже, катаясь верхом, в чем ей очень способствовал Бирон, пропадавший в манеже и конюшне целыми днями. Летом же Анна Иоанновна превращалась в страстную охотницу, выезжавшую со сворой гончих на травлю зайцев и лисиц, ловлю зверей в силки и капканы, чтобы затем перевести своих четвероногих пленников в дворцовый зверинец.

Однако непритязательность и скромность в жизни личной новая императрица оставляла в своих жилых комнатах, как только выходила в дворцовые залы и апартаменты: на балах, приемах послов и иноземных влиятельных особ, на частых и разнообразных куртагах и пиршествах обществу являлась великая государыня – в порфире и отороченной горностаем мантии, в платье, усыпанном драгоценностями.

Роскошь и удовольствия

Вырвавшись из митавского захолустья, Анна Иоанновна с головой окунулась в роскошь и удовольствия. Однако удовольствия были грубыми и довольно однообразными, а развлечения скорее напоминали утехи средневековых восточных владык, нежели европейский политес XVIII века. Единственно, чем отличалась от своих предшественников Анна Иоанновна в лучшую сторону, – это тем, что она не любила пьянства.

Государственные же дела были у Анны Иоанновны в таком же загоне, как и у Екатерины I, и у Петра II. Ими занимались Бирон, Остерман, Миних и Артемий Петрович Волынский. О фактическом правителе России – герцоге Бироне – уже при его жизни сложилось противоречивое мнение. Одни считали его глупцом и грубияном, другие – истинно государственным человеком. Однако было бы чересчур опрометчиво полагать, что Бирон был глуп или бездарен. Сохранилось много доказательств его высокой образованности, ума и, если было нужно, такта.