Петр Великий - Балязин Вольдемар Николаевич - Страница 29

Верховный суд, не разбирая всех материалов, ограничился установлением трех бесспорных фактов мздоимства. А так как, по Указу от 25 октября 1723 года, взяточничество на государственной службе каралось смертью и конфискацией имущества, то Монс был приговорен к смертной казни, его сообщники – к наказанию кнутом и ссылке. Петр приговор утвердил.

15 ноября Монса, Столетова, Балакирева и Матрену Балк (в девичестве – Монс, в замужестве – Балк) перевели в Петропавловскую крепость. Сообщников Монса приговорили к наказанию кнутом и ссылке. Ивану Суворову удалось оправдаться.

В ночь перед казнью Виллим Монс написал стихи на немецком языке. Их подстрочный перевод звучит так: «Итак, любовь – моя погибель.// В груди моей горел огонь страстей.// И он – причина моей смерти…/ Моя погибель мне известна,/ Я отважился полюбить ту,/ Которую должен был лишь уважать./ И все же я пылаю к ней страстью».

Даже если бы Монс не оставил этих стихов, современники и потомки вряд ли считали бы дело Монса борьбой со взяточничеством, было понятно, что это прежде всего акт мести за прелюбодеяние с императрицей.

Уже известный нам Вильбуа пишет со слов одной из фрейлин, девушки-француженки, прислуживавшей принцессам Анне и Елизавете, оказавшейся невольной свидетельницей возвращения царя из Петропавловской крепости после допроса Монса: «Приступ гнева Петра против Екатерины был таков, что он едва не убил детей, которых имел от нее». Далее Вильбуа писал: «Он имел вид такой ужасный, такой угрожающий, такой вне себя, что все, увидев его, были охвачены страхом. Он был бледен как смерть, блуждающие глаза его сверкали. Его лицо и все тело, казалось, было в конвульсиях. Он несколько минут походил, не говоря никому ни слова, и, бросив страшный взгляд на своих дочерей, он раз двадцать вынул и спрятал свой охотничий нож, который носил обычно у пояса. Он ударил им несколько раз по стенам и по столу. Лицо его искривилось страшными гримасами и судорогами. Эта немая сцена длилась около получаса, и все это время он лишь тяжело дышал, стучал ногами и кулаками, бросал на пол свою шляпу и все, что попадалось под руку. Наконец, уходя, он хлопнул дверью с такой силой, что разбил ее». Вильбуа утверждал, что Петр хотел казнить и Екатерину, поступив с нею «так, как поступил Генрих VIII, английский король, с Анной Болейн». Петра отговорили от этого А. И. Остерман и П. А. Толстой. Они сказали, что если казнить Екатерину за супружескую неверность, то встанет вопрос о том, кто подлинный отец ее дочерей? И тогда ни один из европейских принцев не сможет жениться на русских великих княжнах. А именно в эти дни шли переговоры о женитьбе голштинского герцога Карла Фридриха на какой-либо из дочерей Петра и Екатерины. Этот резон Петр посчитал для дела решающим и сумел смириться.

16 ноября 1724 года всех обвиняемых привели на Троицкую площадь к только что выстроенному эшафоту. Монс, одетый в нагольный тулуп, шел твердым шагом и спокойно поднялся на эшафот. Он отдал сопровождавшему его пастору золотые часы с портретом Екатерины на крышке, снял тулуп и лег на плаху. Когда отрубленную голову красавца-камергера воткнули на заранее приготовленный высокий шест, внизу поставили сестру казненного Матрену и, обнажив ей спину, пять раз ударили кнутом; кровь с головы брата в это время стекала по шесту на ее плечи. Затем пятнадцать ударов кнутом получил Егор Столетов, а шестьдесят ударов батогами получил Балакирев. Однако Петр не был бы самим собой, если бы сразу и решительно предал забвению происходящее. Голштинский посол в России – граф Геннинг Фредерик Бассевич – в оставленных «Записках» утверждал, что император привозил Екатерину на место казни Монса и заставлял смотреть на его отрубленную голову. Через несколько дней Столетова и Балакирева отправили в крепость Рогервик (ныне – эстонский город Палдиски), а Матрену Балк – в Тобольск.

Эта история имела продолжение. Петр приказал отрубленную голову красавца-камергера положить в банку со спиртом и привезти к нему во дворец. Там он принес свой трофей Екатерине и поставил на столик в ее спальне. Петр долго гневался на Екатерину и перестал спать с ней в одной постели.

Так продолжалось несколько дней, пока Екатерина, заплакав, не упала перед мужем на колени, во всем винясь и прося прощения. Утверждают, что она простояла на коленях три часа и сумела вымолить у него отпущение грехов. И только после этого голова Монса была отправлена в кунсткамеру, где и оказалась рядом с головой Марии Даниловны Гамильтон – любовницы Петра, казненной.

Головы эти хранились в подвале, в особых банках, куда время от времени наливали новый спирт. В 1780 году, более чем через полвека после происшедшего, президент Академии наук княгиня Екатерина Романовна Дашкова заинтересовалась, куда уходит так много спирта? И получила ответ, что спирт идет на сохранение двух человеческих голов – Гамильтон и Монса. Дашкова рассказала об этом Екатерине II, и та велела принести и показать ей эти головы. Все видевшие их удивлялись и тому, что головы хорошо сохранились, но еще более – их необыкновенной красоте. После этого Екатерина II приказала предать головы земле.

Орден Александра Невского

Третьим орденом, введенным Петром I, был орден Александра Невского. По российской традиции, при учреждении того или иного ордена ему «отыскивался» соответствующий небесный покровитель. Невский после смерти был причислен к лику святых. Орден Александра Невского, святого воина, задумывался Петром I как награда за заслуги на поле боя «в награждение подвигов». Его девизом стали слова «За труды и Отечество».

В 1724 году из Владимира в Петербург были торжественно перенесены мощи святого Александра Невского и помещены в монастыре его имени, построенном в 1710 году. Этот эпизод, по-видимому, и натолкнул Петра I на мысль об учреждении нового ордена. Однако Петр, хотя и разработал статус ордена и согласился с проектом орденского знака (крест, покрытый рубинами, с золотыми орлами между лучами креста, а в центре изображение Александра Невского в шлеме, красном плаще, с копьем в руках, верхом на белом коне), в начале 1725 года умер, не успев наградить этим орденом ни одного из своих приближенных.

Петровский университет

Об истории первого российского университета, созданного в начале 1724 года, за три десятилетия до открытия университета в Москве, доложили слушателям конференции в Переславле-Залесском санкт-петербургские историки Ю. Д. Mapголис и Г. А. Тишкин. Познакомимся с тезисами их доклада.

«Петровский университет – университет в Петербурге в составе Петербургской Академии наук, созданный по указу Петра Великого 28 января 1724 года, назывался и Академическим университетом и являлся первым в России высшим светским учебным заведением.

Опыт первого российского университета оказал огромное влияние не только на развитие отечественной высшей школы, но и на развитие всей русской культуры. Вопреки распространенным взглядам, Петровский университет был и первым русским национальным университетом благодаря его ученым, возглавленным М. В. Ломоносовым. Ломоносов стоял во главе университета в 1758-1765 годах, хотя преподавал в нем с 1742 года. Он добился регулярной публикации учебных планов, но его попытки преобразовать Петровский университет в полностью самостоятельное учебное заведение, полноправный Петербургский университет, успеха не имели.

В годы ректорства Ломоносова «наука, – как писал академик М. И. Сухомлинов, – впервые заговорила у нас на русском языке – событие в высшей степени важное… в истории русской образованности вообще»; все научные исследования Петровского университета, включая тематически проводившиеся экспедиции, были развернуты в сторону «изучения Отечества»; служению Родине отдавали свои силы не только «природные россияне», но и патриоты России из числа иностранцев, состоявших на русской службе: Л. Эйлер, Я. Герман, И. Гмелин, Д. Бернулли, Ж.-Н. Делиль и др. Университет не только обучал студентов, но и просвещал горожан, а на книгах, написанных профессорами Петровского университета, учились русские люди многих поколений: учились русскому языку по «Кратким правилам российской грамматики» А. А. Барсова, читали М. В. Ломоносова, собрание сочинений которого вышло под наблюдением его племянника, выпускника Петровского университета М. Е. Головина, узнавали о людях и природе родной страны из «Дневных записок путешествия доктора и Академии наук адъюнкта Ивана Лепехина…», руководившего в 1768-1772 годах экспедицией, исследовавшей Поволжье, Урал и часть Сибири, изучали Монтескье и других европейских просветителей в переводах А. Я. Поленова, В. П. Светова и их товарищей по «Собранию, старающемуся о переводе иностранных книг».