Выкуп за собаку - Хайсмит Патриция - Страница 11

Пустые хлопоты! Собака, пижонская собака, была мертва еще вечером в среду. Зажав в руке камень, Кеннет со всей силы ударил ее по макушке, когда она забежала в кусты. Ему удивительно повезло, не говоря уже о том, что он проявил редкостную сноровку: так ловко стукнул бегущую собаку, что свалил ее первым же ударом, она даже не взвизгнула. Или все же она пискнула, но шум машин на шоссе заглушил этот звук? Во всяком случае, Кеннет поднял собаку и перебрался к другим зарослям, где нанес второй удар, который наверняка прикончил сучку, а затем пересек темный парк и окольным путем добрался до углового дома, где он жил. В парке он сиял с собаки ошейник и запихнул его в карман; он хотел бросить ее в какой-нибудь мусорный контейнер, но контейнеры здесь были из проволочной сетки, и их содержимое хорошо просматривалось. Кеннет принес животное в свою комнату. Кажется, только двое прохожих бросили взгляд на то, что он нес в руках, — Кеннет, конечно, держался подальше от света уличных фонарей, — но даже эти люди ничего не сказали, хотя с головы собаки капала кровь. Дома Кеннет завернул собаку в одну из своих простыней, выбрав самую старенькую. Потом он прошел с этим свертком почти двадцать кварталов, по направлению к центру, в район Спик, и избавился от него, бросив его в контейнер — проволочный, но это теперь не имело значения, поскольку собака была завернута в простыню, а вокруг валялись газеты и мусор, и разве станут люди, которые находили на помойке новорожденных детей, завернутых в старые одеяла, поднимать шум из-за собаки?

Потом Кеннет вспомнил, как шел домой, ощупывая в кармане собачий ошейник, и что ему расхотелось смотреть на него, читать, что на нем написано, хотя, убивая собаку, он представлял, как будет на досуге не спеша изучать этот пижонский ошейник. На нем болтались бирки, пластинка с именем, пара металлических колец, было много клепок, и желтая кожа выглядела прочной и добротной. Кеннет вытащил его из кармана и бросил в водосток.

Кеннет собирался потребовать выкуп у Рейнолдса, и вот он получил его. Он досадил этому снобу, который носил шикарное синее пальто и дорогие ботинки, а иногда натягивал и перчатки, даже когда на улице было совсем не холодно. Он прикончил собаку, на которую в ненастную погоду надевали клетчатую попонку.

Кеннет любил прогуливаться, просто бродить без определенной цели. Нога у него при ходьбе не болела, и хромал он в основном потому, что на стопе не хватало пальцев. Но случалось, признавался себе Кеннет, он даже подчеркивал свою хромоту, когда ему хотелось привлечь к себе сочувственное внимание или сесть в автобусе или в вагоне метро. Правда, редко кто вставал и уступал ему место, но если случалось вступить с кем-то в соревнование за освободившееся сиденье, хромота помогала. Кеннет любил прогулки, потому что в голове его при этом рождались разные мысли, подстегиваемые постоянно меняющимися картинами, на которые падал его взгляд: коляска с ребенком, полисмен, парочка разодетых дам промелькнула в такси, толстая женщина тащит тяжелые пакеты с продуктами из бакалейной лавки, чтобы съесть все это дома, а в окнах домов самодовольные мужчины в рубашках с короткими рукавами смотрят телевизор и жены несут им на подносе пиво, мягкий желтый свет падает на книжные полки и картины в рамах. Снобы. И мошенники — иначе как им удалось разбогатеть, и почему с ними живут женщины, да еще и обслуживают их? Кеннет практически не имел дела с женщинами и был убежден, что они тянутся к мужчинам с деньгами, которые покупают их и тратят на них деньги. Он считал, что женщинам неведомо сексуальное влечение, во всяком случае настолько, чтобы стоило говорить об этом, и что они просто используют свою физическую притягательность, чтобы привязать к себе мужчин.

Кроме Эдуарда Рейнолдса, Кеннет присматривал еще за двоими. Во-первых, женщина с белым пуделем, меньше собаки Рейнолдса. Она носила туфли на высоких каблуках, и у нее были крашеные черные волосы, такие же курчавые, как у ее собаки. Время от времени она встречалась на углу Бродвея и Сто пятой улицы с высоким, безвкусно одетым мужчиной, вероятно своим тайным любовником, потом они или шли в бар на Бродвей, или возвращались в дом женщины, где оставались около часа. Во-вторых, Кеннет следил за хорошо одетым, но печального вида юношей, который брел каждое утро в 8.15 по направлению к метро на Сто третьей улице. Он выглядел каким-то беззащитным. Сначала Кеннет собирался украсть белого пуделя у женщины (когда она поведет его в Риверсайд-парк и спустит с поводка), но тут возникло одно новое обстоятельство: как-то утром Рейнолдс (имени которого Кеннет тогда еще не знал), выйдя из своего дома, вскрыл письмо и бросил конверт в мусорную урну на углу Бродвея и Сто шестой. Кеннет извлек его оттуда и выяснил фамилию и адрес Рейнолдса. Тогда он стал писать письма. Это доставляло Кеннету удовольствие, потому что он знал, что Рейнолдс получал его послания, и догадывался, что они его раздражают. Кеннет понимал, что может погореть, но рассудил, что занятие того стоит. По его подсчетам, он написал уже тридцать или сорок писем дюжине людей. За некоторыми из них Кеннет потом наблюдал: как они выходили из своих домов и настороженно осматривались, иногда глядя испуганно прямо на него. Это его забавляло. Он определял фамилии по адресам на пакетах, доставляемых в квартиры. Все его жертвы были люди состоятельные, а значит, их напугает любая угроза.

Теперь, когда Рейнолдс обратился в полицию, Кеннету опасно было появляться неподалеку от его дома, однако его почему-то тянуло гулять именно здесь. Интересно, поставят они патрульных, чтобы наблюдать за «подозрительными личностями»? Кеннет сомневался. У полиции хватает других забот: например, просиживать штаны в забегаловке на Бродвее, поглощая гамбургеры. Пистолеты, записные книжки, утяжеленные дубинки, и задница свешивается по обе стороны стула, когда они лакают свой кофе и пожирают банановый пирог.

Около восьми Кеннет направился к Риверсайд-Драйв, в это время Рейнолдс или его жена обычно выводили прогулять Лизу. Возможно, сегодня вечером он увидит Рейнолдса и его жену, удрученно бредущих по улице, без своей собаки. На другой стороне, на Сто шестой улице, засветились желтые квадраты окон. Крепости снобов. Попробуй проскользнуть мимо швейцаров, чтобы добраться до них, — ничего у тебя не выйдет, будь ты вор или убийца. И однако, некоторым грабителям это все же удавалось. Кеннет улыбнулся своим мыслям, уголки его розовых губ приподнялись. Убийство не его конек. Ему нравились более изысканные способы. Изощренные пытки.

Вот полицейский. Этого высокого светловолосого парня Кеннет видел раньше три или четыре раза. Кеннет специально опустил глаза, когда они разминулись на восточной стороне шоссе, пройдя футах в шести друг от друга, и все же ощутил на себе взгляд копа. Ему хотелось перейти через дорогу и пройтись по Сотой улице, прежде чем отправиться домой, и не было никакой причины менять свое решение. Кеннет уже стоял одной ногой на проезжей части, а здоровой — на тротуаре, но, хотя горел зеленый свет светофора, он медлил. Он посмотрел налево, вдоль тротуара, чтобы проверить, продолжает ли полицейский идти в южном направлении. Парень остановился, оглянулся и, как показалось Кеннету, посмотрел на него. Кеннет повернулся и пошел на восток, по Сто восьмой улице.

Нельзя идти сразу домой, подумал Кеннет, вдруг полицейский решил проследить за ним? На улице было довольно темно. Кеннет изо всех сил старался не хромать. Он хотел заглянуть в кафе или купить пива и яиц в гастрономе, но там горел яркий свет, и если коп зайдет туда, то сумеет рассмотреть его как следует, а это плохо. Кеннету позарез нужно было узнать, следит за ним коп или нет.

Он дошел до Бродвея и повернул к центру, идя по восточной стороне улицы. Около Сто пятой улицы Кеннет мельком оглянулся. По тротуару шло человек пять, но копа среди них не было. Порядок. Кеннет направился домой. Он чувствовал себя дичью, за которой гонится охотник, и одновременно с облегчением сознавал, что ему удалось ускользнуть. Кеннет вошел в парадное и захлопнул за собой дверь, потом, прихрамывая, направился к своей двери и отпер ее.