Талантливый мистер Рипли - Хайсмит Патриция - Страница 59

– Не могли бы вы, мистер Рипли, спуститься со мной вниз и уделить мне несколько минут для разговора, если вы еще располагаете временем?

– Конечно, – отозвался Том вставая.

– Мы ненадолго, – обратился сыщик к мистеру Гринлифу и Мардж.

Уже стоя на пороге, Том оглянулся: мистер Гринлиф приподнялся со своего места, как бы собираясь сказать что-то, но Том его уже не слушал. Для него вдруг стало важным, что идет дождь и серые струйки растекаются по оконным стеклам. Торопливым затуманенным прощальным взглядом он оглядел все вокруг: Мардж, такая маленькая и нелепая посреди этой большой комнаты; мистер Гринлиф, вдруг превратившийся в дряхлого, трясущегося старика, пытающегося протестовать. Но главное во всей этой картине была сама комната: уютная, с видом на капал, на другой стороне которого стоял его дом, невидимый сейчас из-за дождя. Его дом, который он, наверное, уже никогда не увидит.

А мистер Гринлиф спрашивал:

– Так вы вернетесь назад всего через несколько минут?

– О да, – ответил Мак-Карон с беспристрастностью прокурора.

Они подошли к лифту. «Неужели это происходит именно так? – размышлял Том. – Несколько негромких слов, сказанных в коридоре. Его препроводят в итальянскую полицию, а Мак-Карон, как и обещал, вернется в номер мистера Гринлифа». Мак-Карон держал в руках какие-то бумаги из своей папки. В лифте Том принялся внимательно изучать продолговатое лепное украшение возле светового табло в виде полоски с цифрами этажей, овал с четырьмя загогулинами. Этот овал с четырьмя загогулинами все время был перед его глазами, пока они спускались вниз.

«Придумай какую-нибудь простую, обыденную фразу, например касающуюся мистера Гринлифа», – приказал себе Том. Он стиснул зубы. Только бы не прошиб пот. Вроде бы пока пет, по, быть может, все лицо заблестит от мелких капелек, когда они спустятся в вестибюль.

Мак-Карон едва доставал до его плеча. Как только лифт остановился, Том повернулся и, с усилием растянув губы в улыбке, мрачным топом спросил:

– Вы впервые в Венеции?

– Да, – ответил Мак-Карон.

Сыщик вел Тома через вестибюль.

– Зайдем сюда? – указал он на кофейный бар. Голос был вполне вежливым.

– Хорошо, – с готовностью согласился Том. В баре было не так уж много народу, но найти отдельный столик в укромном месте, где их никто не слышал бы, оказалось нелегко. Неужели Мак-Карон выбрал это место для того, чтобы загнать его в угол, выкладывая на стол один факт за другим? Он сел на стул, предложенный Мак-Кароном. Сам сыщик сел спиной к стене.

Подошел официант:

– Что угодно, синьоры?

– Кофе, – сказал Мак-Карон.

– Капуччино, – заказал Том. – А вы будете капуччино или эспрессо?

– А который со сливками? Капуччино?

– Да.

– Тогда я выпью капуччино.

Том заказал кофе.

Мак-Карон взглянул на Тома. Его маленький рот кривился в улыбке. Том тут же представил себе несколько возможных вариантов начала разговора. «Это вы убили Ричарда? История с кольцами – явный перебор, не так ли?» Или: «Расскажите мне подробно историю, связанную с той лодкой в Сан-Ремо, мистер Рипли». Или просто и спокойно, подводя разговор к самому главному: «Где вы были пятнадцатого февраля, когда Ричард сошел с теплохода… в Неаполе? Хорошо, а где вы тогда жили? А где вы жили, скажем, в январе?.. Вы можете это доказать?»

А между тем Мак-Карон молчал и со слабой улыбкой разглядывал свои пухлые руки. Как будто для него было до смешного просто распутать весь этот клубок событий и сейчас он только силится облечь свои мысли в слова.

За соседним столиком четверо итальянцев оживленно беседовали, то и дело перебивая друг друга. Время от времени раздавались взрывы хохота. Тому очень хотелось уйти куда-нибудь подальше, но он сидел не шевелясь.

Том напрягся, ощутив, что его тело стало крепким, как железо, и теперь он в состоянии бросить вызов. Он услышал свой невероятно спокойный голос:

– Когда были проездом в Риме, вы успели встретиться с лейтенантом Роверини?

И, спрашивая, вдруг неожиданно для себя осознал, что его вопрос не пустой. Ведь таким образом он выясняет, знает ли американец об истории с лодкой в Сан-Ремо.

– Нет, не успел. Я узнал, что мистер Гринлиф будет в Риме сегодня, но я приехал в Рим так рано, что решил тут же лететь сюда, чтобы не терять времени и застать его здесь, а также поговорить с вами. – Тут Мак-Карон углубился в бумаги. – Скажите, а что представляет собой Ричард в чисто человеческом плане? Как бы вы могли охарактеризовать его как личность?

Неужели Мак-Карон собирается действовать именно таким образом? Попытается найти какие-то зацепки в словах, которыми Том постарается описать Дикки? Или ему и впрямь нужно объективное мнение, которого он не смог получить у родителей Дикки?

– Он хотел быть художником, но понимал, что очень хорошим художником не сможет стать никогда, – начал Том. – Он старался вести себя так, будто его это вовсе не волнует и что он совершенно счастлив, живя в Европе и ведя тот образ жизни, который его устраивал. – Том облизнул губы. – Мне кажется, эта жизнь постепенно начала ему приедаться. Вы, вероятно, знаете, что и отец не одобрял его образа жизни. Кроме того, его отношения с Мардж также зашли в тупик.

– Что вы имеете в виду?

– Мардж была влюблена в него, а он в нее – нет. В то же время они в Монджибелло постоянно виделись, и она надеялась… – Том почувствовал более твердую почву под ногами, но сделал вид, будто с трудом подбирает слова. – Он, собственно, никогда не обсуждал это со мной. О Мардж всегда говорил с восхищением. Относился к ней очень хорошо, но всем, да и ей самой, было ясно, что он никогда на ней не женится. Однако Мардж не сдавалась. Думаю, что это было основной причиной, по которой Дикки покинул Монджибелло.

Мак-Карон слушал Тома внимательно и сочувственно.

– Что вы имеете в виду, говоря, что Мардж не сдавалась? Как она, собственно, действовала?

Том подождал, пока официант расставил перед ними дымящиеся чашки капуччино и положил под сахарницу счет.

– Она продолжала писать ему, просила о встрече, хотя конечно же, я убежден, делала это очень тактично, давая возможность побыть одному, раз ему этого хотелось. Он рассказал мне обо всем этом во время нашей встречи в Риме. Сказал, что после смерти Майлза у него совершенно пропало желание видеть Мардж, и он боялся, что она, услышав о начавшихся у него неприятностях, надумает приехать из Монджибелло в Рим.

– Как вы думаете, а почему, собственно говоря, он так нервничал после убийства? – Мак-Карон отхлебнул кофе, поморщился, ощутив горечь, и принялся мешать его ложечкой.

Том объяснил. Они были очень хорошими друзьями, а Фредди убили через несколько часов после того, как он ушел от Дикки.

– Как вы думаете, Ричард мог убить Фредди?

– Нет, не мог.

– Почему?

– Потому что у него не было на это никакой причины. По крайней мере, известной мне.

– Обычно в таких случаях люди говорят: потому, что тот-то и тот-то не способен убить. Том заколебался:

– Неужели? Не знаю. Я, собственно, никогда не задумывался над тем, какие именно люди способны на убийство. Один раз мне довелось видеть его очень рассерженным…

– Когда?

Том рассказал о тех двух днях в Риме, когда Дикки был одновременно раздражен и удручен из-за допроса в полиции, после чего съехал с квартиры, дабы не отвечать на звонки знакомых и незнакомых людей. Том связывал это с ухудшением общего душевного состояния. У него как раз была полоса творческих неудач. Он обрисовал Дикки как упрямого молодого человека. Его содержит отец, и потому приходится считаться с его желаниями. По словам Тома, Дикки сумасброд, способный проявить щедрость по отношению как к знакомым, так и к незнакомым людям, человек, весьма изменчивый в настроениях: то очень общительный, то угрюмый, жаждущий уединения. Том закончил тираду утверждением, что Дикки – весьма заурядный молодой человек, которому очень хотелось быть необыкновенным.