Талантливый мистер Рипли - Хайсмит Патриция - Страница 51

Глава 24

В семь часов вечера Том из дома Питера Смит-Кингсли позвонил мистеру Гринлифу. Его голос прозвучал гораздо доброжелательнее, чем ожидалось. Отец Дикки с обезоруживающей доверчивостью впитывал те крохи сведений, которые Том мог сообщить о сыне. В соседней комнате, помимо Мардж, находились Питер, а также двое симпатичных братцев Франчетти из Триеста, с которыми Том недавно познакомился. Все они конечно же слышали каждое слово, поэтому Том провел этот разговор гораздо лучше, чем если бы был совершенно один, без слушателей.

– Я рассказал Мардж все, что мне известно, – сказал он. – Поэтому она всегда сможет дополнить, если я что-либо опустил. Как жаль, что не могу дать полиции никаких по-настоящему ценных сведений, которые могли бы помочь расследованию.

– Ох уж эта мне полиция, – резко произнес мистер Гринлиф. – Я уже начинаю думать, что Ричарда нет в живых. По каким-то причинам в итальянской полиции склонны считать именно так. Они действуют как дилетанты, словно какие-то пожилые дамочки, вообразившие себя сыщиками.

Том был поражен невозмутимостью, с которой Гринлиф воспринял предположение о смерти Дикки.

– А вы сами-то, мистер Гринлиф, как думаете? Мог ли Дикки покончить с собой? – тихо спросил Том.

Мистер Гринлиф вздохнул:

– Не знаю… Пожалуй, это могло случиться. Я всегда отдавал себе отчет, насколько мой сын неуравновешенная личность.

– Боюсь, вынужден согласиться с вами, – произнес Том. – А не хотели бы вы поговорить с Мардж? Она здесь, в соседней комнате.

– Нет-нет, спасибо. Когда она намерена вернуться в Рим?

– Кажется, говорила, что уедет завтра. Если вы сами, мистер Гринлиф, надумаете приехать в Венецию, чтобы немного отдохнуть, я буду очень рад, ежели вы остановитесь в моем доме.

Но мистер Гринлиф отклонил приглашение. Том вдруг почувствовал, что во время разговора он чересчур уж углубился в прошлое, а этого делать не следовало. Он все время как бы сам накликал на себя беду. Мистер Гринлиф поблагодарил за звонок и церемонно пожелал спокойной ночи.

Том вернулся в соседнюю комнату к остальным.

– Никаких новостей из Рима, – удрученно сообщил он присутствующим.

– Да? – Питер был разочарован.

– Вот деньги за разговор, Питер, – сказал Том, выкладывая двенадцать сотен лир на крышку рояля. – Большое спасибо.

– Вот что я думаю, – начал Пьетро Франчетти на очень хорошем английском. – Дикки Гринлиф мог заплатить какому-нибудь неаполитанскому рыбаку или римскому торговцу сигаретами, чтобы обменяться с ним паспортами и начать ту самую уединенную, тихую жизнь, к которой всегда стремился. Возможно, у обладателя паспорта Дикки талант подделывателя банковских чеков оказался не столь выдающимся, как тому казалось, и, когда возникли подозрения, он срочно исчез. Полиции следует искать человека, который не сможет предъявить подлинного удостоверения личности, и выяснить, кто он на самом деле, а уж после этого приступить к розыску человека с этим именем. Это и будет Дикки Гринлиф!

Все засмеялись, и Том громче всех.

– Единственное, что не срабатывает в этой версии, – так это факт, что слишком уж многие видели Дикки в январе, в феврале и…

– Кто же это, собственно говоря? – Пьетро перебил Тома с той итальянской бесцеремонностью, которая при разговоре по-английски вдвойне неприятна.

– Ну, я, например. Во всяком случае, я даже хотел обратить внимание полиции на то, что, по мнению банка, поддельные чеки поступали начиная с декабря.

– И все же такая версия вполне правдоподобна, – прощебетала Мардж, откидываясь на высокую спинку шезлонга. По-видимому, после третьей рюмки она впала в благодушное состояние. – Все это так похоже на Дикки. Вероятно, решился на это после Палермо, когда история с банковскими чеками была в самом разгаре. В подделку чеков я вообще не верю. Думаю, никакой подделки чеков не было. Дикки мог настолько измениться, что это повлияло и на его почерк.

– С этим я могу согласиться, – произнес Том. – Хотя, наверное, какие-то основания у банка есть. Мнения американских экспертов об этом разделились, а в Неаполитанском банке во всем стараются следовать за американской стороной. Они сами никогда не заметили бы подлога, если б им не сообщили об этом из Штатов.

– Интересно, а что пишут сегодняшние газеты? – весело спросил Пит, с трудом влезая ногой в башмак, больше похожий на домашнюю туфлю; вероятно, Питер снял его, потому что он жал. – Пожалуй, я схожу за газетами.

Но тут один из братьев Франчетти выказал желание сделать это и тотчас пулей выскочил из комнаты. Одет Лоренцо Франчетти был целиком и полностью в английском стиле: розовый вышитый жилет, сшитый в Англии костюм, ботинки на толстой подошве английского же производства. Аналогично был одет и его брат. Питер, напротив, был с йог до головы во всем итальянском. Том уже заметил, что если на вечеринке или в театре встречаешь человека, одетого во все английское, то можно быть уверенным, что это итальянец, и наоборот.

Как раз когда Лоренцо вернулся с двумя итальянскими и двумя американскими газетами, приехали новые гости. Снова споры, обмен глупейшими соображениями, снова изумление по поводу свежих новостей. Дом Дикки в Монджибелло был продан за цену, вдвое превышающую первоначальную. Деньги будут храниться в Неаполитанском банке, пока Ричард Гринлиф не запросит их.

В той же газете, где сообщалось о продаже дома Дикки, была помещена карикатура: муж стоит на коленях и заглядывает под письменный стол. Жена спрашивает: «Обронил запонку?» Муж отвечает: «Нет, я ищу Дикки Гринлифа».

Тому довелось также услышать, что в некоторых римских мюзик-холлах даже изображают исчезновение Дикки комически. Среди вновь прибывших гостей был американец, кажется, его звали Руди. Он тут же пригласил Тома и Мардж на следующий день прийти на вечеринку с коктейлями в отель, где он остановился. Том пытался было отказаться, но Мардж радостно приняла приглашение. А Том так надеялся, что завтра ее уже здесь не будет, ведь за ленчем она обмолвилась об отъезде. Том не сомневался, что вечеринка будет ужасной. Этот Руди был вульгарным типом, слишком ярко одетым горлопаном. Он представился торговцем антиквариатом. С непринужденной настойчивостью Том увел Мардж из дома Питера, пока она не напринимала новых приглашений.

Мардж была в легкомысленно-веселом настроении, которое так раздражало Тома во время их долгого, состоящего из пяти блюд обеда. Ему приходилось делать прямо-таки сверхъестественные усилия, чтобы отвечать доброжелательно. Так дергается во время эксперимента беспомощная лягушка, к которой прикасаются электродом. Но когда Мардж перевела разговор на Дикки, он почувствовал облегчение и с готовностью принялся развивать эту тему. Говорил нечто вроде того, что «может быть, Дикки вновь обратился к живописи и, подобно Гогену, поселился на одном из островов южных морей». Господи, как же ему все это осточертело! Лениво жестикулируя, Мардж принялась фантазировать на тему Дикки и южных островов. Том понимал, что самое худшее – прогулка в гондоле – еще впереди, и если она вздумает болтать своими ручками в воде, то дай бог, чтобы акула откусила их. Он заказал десерт, который уже не лез ему в глотку, но Мардж преспокойно разделалась и с ним.

Мардж конечно же жаждала прокатиться в отдельной гондоле, а никак не в одной из тех, что курсируют между собором Святого Марка и собором Пресвятой Девы, беря на борт по десятку пассажиров зараз. Поэтому они наняли частную гондолу. Было половина второго ночи. После многочисленных чашек кофе-эспрессо во рту у Тома появился отвратительный вкус, сердце трепыхалось, будто крылья птицы. Было очевидно, что до рассвета не заснуть. Сидя рядом с Мардж, он чувствовал себя совершенно разбитым. Так же как и она, лениво откинулся назад, в то же время тщательно заботясь о том, чтобы ненароком не коснуться ее бедра. Настроение у Мардж по-прежнему было восторженным, она наслаждалась собственным монологом о восходе солнца, который ей довелось наблюдать в свой прошлый приезд в Венецию. Тихое покачивание лодки и ритмичные всплески весла гондольера вызывали легкую тошноту. Водное пространство между причалом собора Святого Марка и ступеньками собора Пресвятой Девы казалось нескончаемым.