Ночь накануне - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 62

— Ох, такая честь для нас, Иван Андреевич! Вы можете звонить в любое время, вам мы всегда рады! Что за проблемы у вас, расскажите?

— У меня таджики дырку в капитальной стене проломили, на 26-м этаже, — сообщил я. — И еще цыгане по дому шастают, как собаки. Водку сперли, нагадили везде…

— Безобразие! Это просто возмутительно! — тут же отозвался дежурный.

— Вы примете меры? — нажал я.

— Да! Конечно! Мы обязательно примем меры! Спасибо, что позвонили! — заверили меня с удивительной экспрессией.

Это была очень странная реакция, и от неожиданности я сам отключился. Я просто не знал, что полагается дальше говорить, когда чиновник с тобой совершенно согласен.

— А ты чего, мужик, вправду ничего не знаешь, что ли? — донесся до меня писклявый голос от кухонной стойки, и я невольно поморщился, поворачиваясь лицом к этим убогим.

— Что я должен знать? — довольно искренне удивился я. — Наши взяли Тбилиси? Президент России принял ислам? Партия власти сдалась прокуратуре?

Обе разноцветные кофточки противно затряслись, дерзко хохоча, и я поднялся с кресла, медленно, но верно закипая. Я подошел к ним ближе и увидел, что моя бутылка из-под коньяка уже пуста. Это обстоятельство разозлило меня еще сильнее.

— Над чем ржем, гости дорогие? — спросил я, подходя к стойке и примериваясь к голубой кофточке. Бить по-взрослому бабу было все-таки как-то непривычно, а вот ее мужика, пусть и в прозрачной кофточке, воспитывать вручную, наверное, не так противно, как кажется.

— Вы извините, я вовсе не над вами смеюсь, — испуганно встрепенулся молодой человек, но было поздно — я уже завелся.

Я не стал бить его кулаком по напудренной морде, как следовало бы, а просто отвесил пару саечек и потом еще, не сдержавшись, как следует, подергал за уши. Экзекуцию он перенес молча, как нечто заслуженное, разве что сильно жмурился.

— Дурак ты, Иван Зарубин, — расстроенно сказала мне со своего места розовая кофточка. — Теперь с тебя последние баллы спишут, которые за наше спасение сначала начислили. Ты же почти спас нашу Родину, а теперь все испортил, дурачина!

Я посмотрел в ее дерзкие глазки, ища подвоха, но она лишь ухмыльнулась:

— Все пропало, Иван! Нам же всем теперь кранты! Газенваген всем нам теперь ожидается!

— Кому — нам? — Я подошел поближе и уставился на бутылку из-под коньяка. Там не осталось даже на глоток, и теперь я размышлял, можно ли послать эту розовую дуру в магазин или придется топать самому, потому что дура не пойдет, а этот ее утлый овощ тем более. Да и не донесут они водку — накостыляют им возле магазина добропорядочные граждане и выпьют за мое здоровье.

Розовая кофточка вдруг встала с табурета и присела на корточках рядом со своим приятелем, нежно поглаживая его по тощим ляжкам и совершенно игнорируя мое присутствие. Юноша по-прежнему жмурился, а по его гладким щекам катились слезы обиды и жалости к самому себе. Я бессмысленно потоптался рядом с ними, и тогда она рявкнула, кривя тонкие губы:

— Иди телевизор включи! Сам все увидишь, дебил… Миротворец, мля.

Я послушно вернулся к креслу и включил телевизор.

На экране появилась встревоженная физиономия ведущей новостного канала, а еще одно напряженное лицо строго смотрело на меня со студийного монитора.

— Семен, каковы выводы Комиссии по этике? Что за рекомендации получил Совет НАТО? — Голос блондинки-ведущей звенел от напряжения.

— Ох, Елена, боюсь, что все очень плохо, — хмуро отозвался Семен, оглядываясь в кадре по сторонам большого холла.

За спиной репортера вдруг началось беспорядочное движение людей в строгих костюмах, которых преследовали телевизионщики с огромными камерами на плечах. Еще несколько десятков фоторепортеров слепили их вспышками.

— Ага, Елена, вот и заседание завершилось. Сейчас Отто Газенваген сам расскажет журналистам, к какому выводу пришла его Комиссия и какие рекомендации даны Совету НАТО, — затараторил репортер, выходя из кадра.

Некоторое время камера показывала суету в холле, где перед толпой журналистов выстроилось в шеренгу несколько хорошо одетых мужчин с крайне серьезными лицами. Потом один из них сделал шаг вперед и заговорил по-английски. Репортер принялся синхронно переводить, заменяя непонятные слова тревожным блеянием:

— Комиссия под руководством уважаемого Отто Газенвагена, который, э-э, ранее поработал в Европе в качестве, э-э, в общем, известный уже европейцам политик. Так вот, Комиссия Газенвагена пришла к выводу, что жители Российской Федерации не соответствуют высоким стандартам европейского мулътикулътурного общества, стандартам ЮНЕСКО в области гуманитарных отношений, стандартам Второго всемирного клерикального конгресса и, э-э, в общем, еще какому-то стандарту мы не соответствуем, Елена, я не успел понять, какому именно, он очень быстро говорит.

Елена недоверчиво покачала головой, с изумлением оглядела свою выдающуюся грудь, совершенной формы талию и растерянно пожала голыми плечами в камеру.

— Каким еще стандартам мы не соответствуем, Семен? Что за глупости, в самом деле? — сердито воскликнула она.

Семен, не слыша возмущенных комментариев из студии, продолжал упрямо переводить:

— …Целью работы Комиссии по этике был мониторинг социальных настроений и, э-э, еще чего-то интересного в российском обществе. Э-э, изучались процессы укрепления демократии, социальной справедливости, сохранения исторической преемственности. Развитие мулътикулътурного гуманитарного взаимодействия в контексте современных тенденций и, э-э, все такое. Двенадцать реперных источников изучались без их ведома, но в соответствии с европейскими правилами мониторинга, с соблюдением всех необходимых формальностей и законодательного акта «О свободе информации», а также, э-э, других актов и законов…

— Семен, будет лучше, если вы своими словами перескажете, а то ничего не понятно, — осадила его ведущая.

— Да мне самому не все понятно, Елена, — признался репортер. — Кажется, помимо пиплметров от Геллапа, для мониторинга дополнительно использовались еще двенадцать человек проживающих в России. Искусственно создавались определенные коллизии, а комиссия фиксировала реакцию объекта с помощью видеокамер и свидетелей.

— Ну и каков же результат? — заинтересовалась Елена.

— Отто Газенваген говорит, что никто из испытуемых не набрал больше 45 баллов по тесту Ганди-Соланы-Арафата, а чтобы страна была признана мультикультурной, нужно получить в среднем не менее 50. Тесты безнадежно провалены, и теперь Совет НАТО должен принять решение.

— Какое еще решение? — насторожилась ведущая.

— Э-э, члены Комиссии как раз сейчас говорят, что это должно быть взвешенное и адекватное решение, — отозвался репортер.

— Ну хорошо, мы вернемся к этой теме позже, — легко завершила беседу ведущая. — К другим новостям. Министр сельского хозяйства России назвал смехотворными обвинения международной организации «Репортеры против тирании». Напомним, в своем меморандуме эта организация обвинила российских производителей в низком уровне гуманизма в сфере животноводства и птицеводства. Есть у международных правозащитников серьезные претензии и к российским пчеловодам…

Я сделал звук потише и повернулся к своим гостям.

— Ты еще можешь спасти мир, — патетично крикнула мне от кухонной стойки розовая кофточка.

— Мы верим в тебя, Зарубин, — сипло добавила голубая. — Прикинь, нашу с тобой Родину реально бомбить сейчас начнут, если ты не спасешь ее! Ты и есть тот самый двенадцатый реперный источник — на тебя вся надежда. Давай, Зарубин, ты же патриот или кто?! Вставай! Действуй!

Я действительно встал, потрясенный торжественностью минуты. Из дыры в стене потянуло свежим утренним ветром, и я подошел к ней поближе, расправляя плечи и вглядываясь в наливающееся пронзительной синевой небо. Внизу, на детской площадке у дома, я заметил огромную толпу людей. Некоторые из них держали в руках транспаранты.