Ночь накануне - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 56

Да чего проще? Надо просто решить вопрос с ксенофобией, расовой дискриминацией, притеснением секс-меньшинств, с прочими аморальными явлениями И все решится само собой. Кто тогда на человечество посмеет руку поднять? Да никакой Основатель не сможет!

Я поднялся, подошел к двери и перечислил упомянутые пороки.

— Хочу, чтоб ничего этого не было.

Толкнул дверь, сделал шаг вперед и…

…Оказался в собственном совмещенном санузле. Интересно, что этим хотел сказать Основатель? Что подлинная толерантность бывает только в сортире?

Даже если это не галлюцинация, мне это неинтересно. Хотя это, конечно, галлюцинация. Посиди дебилом шесть часов подряд у компьютера, набегут и ангелы с крыльями, и черти с пивом, и соседи с дьявольскими искушениями…

Осторожным нажатием на кран я пустил воду. Она пошла. Выключил и прислушался. Мне не почудилось: из гостиной отчетливо доносились озабоченные голоса вперемешку с невнятным лязгом.

Нормально, да? Мой дом — моя крепость, ага. Здравствуйте, зеленые человечки с Марса! Санузел направо, диван налево, обувь снимаем при входе или дарим мне моющий пылесос — папаша сгоряча наобещал весной, да зажал, жмот похотливый. Зато ей подарил сумочку «Birkin» стоимостью в 12 месяцев выплат моей чертовой ипотеки.

Голоса в квартире стали развязней, а лязгать принялись вызывающе громко. Я внутренне подобрался, резко распахнул дверь туалета и оторопел — в стене гостиной, вместо приоткрытой двери, теперь зияла ровная прямоугольная дыра, сквозь которую видно было ночной город во всем его великолепии. Напротив дыры висела, заметно покачиваясь, неказистая строительная люлька с тремя небритыми таджиками на борту. Люлька освещалась откуда-то сбоку чрезвычайно мощным прожектором, отчего по всей гостиной метались угловатые черные тени вперемешку с ослепительными бликами.

Таджики, гортанно переругиваясь, прилаживали к стенке странные железные конструкции омерзительного грязно-ржавого цвета. Конструкции блестели и позвякивали.

Я смотрел на все это великолепие минут пять, подыскивая подходящие по случаю слова, но так ничего путного и не подобрал, а потому просто спросил, неожиданно севшим голосом:

— Вы что, совсем уже охренели, чурки сраные?!

Ближайший ко мне монтажник, седоволосый меднолицый мужик в удивительно чистом оранжевом комбинезоне, бросил на меня осторожный взгляд, а потом быстро отвернулся и продолжил вкручивать в мою стенку огромных размеров железный штырь. Остальные гастарбайтеры даже голов не повернули, только поворчали между собой на тарабарском наречии и опять принялись увлеченно стучать железками.

Я прошел по гостиной, осматривая повреждения. Незваные гости вместе со стеной разворотили несколько книжных полок, а одна из металлических балок насквозь пробила старенькую, еще советских времен, 50-ваттную колонку. Я вспомнил, как в прошлом году тащил эту колонку на своем горбу на свой унылый 26-й этаж. Лифт, между прочим, тогда еще не был введен в эксплуатацию. А еще не было света, и я проклял недобросовестных строителей, продажных чиновников, да и все человечество разом, пока пробрался в полутьме пожарной лестницы с этой нелегкой, а главное, крайне неудобной ношей до своей квартиры.

Обида и злость вдруг захлестнули меня от пяток до макушки. Я в два прыжка оказался возле дырки

— Баста, карапузики! — Я заорал первое, что пришло в голову, и схватил седого мужика за оранжевый воротник. Получилось лишь пару раз ткнуть ему кулаком по ненавистной загорелой морде, когда он вдруг неожиданно ловко выкрутился из куртки и запрыгнул в люльку, откуда к нему тянули свои грязные руки его товарищи. Потом раздался мерзкий скрежет, и люлька рухнула вниз, как подбитый бомбардировщик. Спустя пару секунд погас и прожектор.

Я остался один на один с ночным городом, который теперь очень хорошо был виден сквозь полуразрушенную стенку. Там было так тихо, что я слышал шум в собственной голове. А еще из дыры окатывало влажными и холодными порывами ветра — ночь, улица, фонарь и все такое…

Я отошел в центр гостиной, но и туда доставали холодные воздушные струи. Пришлось сбегать в прихожую, надеть куртку и тщательно ее застегнуть. Потом мне в голову пришла очевидная мысль, и я направился к выходу на лестницу.

Первая дверь у меня открывается внутрь, и я открыл ее легко, а вот второй двери я не увидел — вместо нее показалась голая бетонная стена во весь проем. Я пнул стену для пробы пару раз, но все было ясно и так.

Замуровали, демоны!..

В карманах брюк нашелся сотовый телефон, но я уже не удивился, обнаружив, что сети он не видит.

Что у нас еще придумано для индивидуумов, потерявших связь с остальным человечеством? Телефон, телеграф, почта и, если верить классику ленинизма, мосты. Это все полагалось решительно захватывать, если хочешь контролировать ситуацию, и я стал всерьез обдумывать, как буду сейчас это делать.

В свое время городской телефон в студии я устанавливать не стал — на фига он нужен, только деньги зря платить. Зато есть ноутбук, он подключен к выделенной линии, а значит, я могу попросить о помощи сетевых друзей. Или Алену…

Ну да, конечно, Алену! Заодно будет повод помириться.

Я во всех подробностях представил, как недоверчиво дрогнет ее голос, когда она услышит из динамиков своего компьютера мою версию сегодняшних событий, и как потом, после небольшой паузы, она задумчиво скажет, по провинциальной привычке манерно растягивая гласные: «Ну-у-у, раз такое дело, при-ихо-оди-и ко мне-е. Или, может, мне-е к тебе приеха-ать?»

А я буду снова и снова рассказывать ей, что она, глупая женщина, опять ничего не поняла, и что двери на лестницу у меня теперь нет, зато есть дверь практически на крышу.

Возвращаясь в гостиную, я сразу бросил нетерпеливый взгляд на правый угол монитора. Так и есть: на рабочем столе уныло помаргивал перечеркнутый красным крестиком индикатор подключения к сети. Кабель, значит, тоже обрубили, затейники.

Ну как после этого прикажешь оставаться толерантным к братьям нашим меньшим из солнечного Таджикистана? Да я практически скинхед уже, вот только побриться наголо осталось.

Я постоял, глупо переминаясь, посреди гостиной, потом подошел к дыре и осторожно глянул вниз, так далеко, насколько хватило смелости наклониться Внизу по-прежнему было тихо, что, кстати, удивляло больше всего — футбол ведь только что закончился, наши опять победили, несмотря на подлые происки судьи, так что москвичам полагается пить, орать и запускать фейерверки.

Словно услышав мои мысли, полуночный двор вдруг взорвался звуками и светом — как-то сразу внизу обнаружилась прорва развеселого народа, завизжали женщины, тупо загоготали мужики, отчаянно заголосили сигнальными сиренами машины, а возле меня начали взрываться разноцветные петарды… Что-то в этом было ненастоящее, постановочное, и я минут десять смотрел вниз, пытаясь уловить, где и в чем меня обманывают, но так ничего и не понял, зато здорово продрог.

Повинуясь скорее инстинкту, чем разуму, я начал было двигать вдоль стены шкаф на место дырки, но шкаф оказался тяжелым, а я слабосильным. Потом я вспомнил про лист гипсокартона, живущего в прихожей со времен вселения, и сходил за ним.

Лист покрылся пылью, оброс наклейками, газетами, одеждой, но сохранил свои главные функциональные свойства — он был большим и плоским. Я стряхнул с него на пол весь мусор и отволок в гостиную, где и прислонил к стенке.

Дыра в результате сократилась в размерах кардинально — осталась небольшая щель под потолком, но эту проблему я оставил на завтра. Главное, чтоб до утра сюда не являлись джентльмены в оранжевых курточках — против строительной техники, особенно такой штуки, как чугунный шар на цепи крана, которым регулярно пугают обывателей по телевизору, я, конечно, долго не выстою.

В гостиной сразу стало теплее, и я расстегнул куртку, оглядываясь по сторонам.

Да вот же окно в мир — телевизор! Эту песню не задушишь, не убьешь — уплачено вперед за шесть месяцев. Сейчас специально обученные люди мне расскажут, что, собственно, произошло в одном из спальных микрорайонов столицы и кто позволил вырезать двери в стенах квартир добросовестных заемщиков.