Ночь накануне - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 49

Мальчик улыбнулся пассажирам, что-то прокричал на арабском, и через секунду в автобусе прогремел взрыв. Люди, стоявшие рядом со смертником, погибли на месте. Взрывной волной вынесло стекла, поранив прохожих. Пояс шахида, как потом выяснилось, оказался с металлической начинкой, рассчитанной на осколочные ранения.

Восемь убитых, более сорока раненых.

Юрию Яковлевичу, если можно так сказать, повезло. Он стоял за пластмассовой пластиной, ограждающей место кондуктора, которая и приняла на себя часть ударной волны. Лишь один осколок зацепил плечо да слегка контузило голову. А Зоя…

…Несмотря на протесты врачей, он прорвался в реанимацию. Ей сделали операцию, но шансов практически не было. Он сел рядом с женой и положил руку на ее бинты. Она уже отошла от наркоза и могла говорить. Вернее, шептать. Увидев мужа, она улыбнулась. А когда он начал ее успокаивать, говоря, что все обошлось, и скоро ее выпишут, она неожиданно прервала его, едва слышно спросив:

— Юра… Ты по-прежнему любишь ее? Скажи, я не обижусь…

— С чего ты взяла?

— Ты несколько раз звал ее во сне. Я не говорила тебе…

Он погладил ее по руке и так же негромко ответил:

— Зоинька, я люблю только тебя…

Она еще раз улыбнулась и закрыла глаза. Юрий Яковлевич заплакал…

…Когда Основатель написал про ночь Накануне, он почему-то вспомнил Зою. Вернее, то идиотское проколотое колесо.

«Старый Еврей, сочувствую…» — отозвался Основатель.

Юрий Яковлевич даже не попытался вернуться в прошлое, чтобы спасти жену. Он сразу понял, что это невозможно.

Время необратимо.

От проколотого колеса не уйдешь…

— Ата бэ седер?

— Что? Прости, я не расслышала.

— Ой, извини… Это на иврите. Приветствие такое. Как дела, по-русски.

— А-а-а… Нормально… Проходи. Что ты встал в дверях?

Это была Варя. Конечно, сильно изменившаяся, но Юрий Яковлевич сразу узнал ее. Вместо прежних локонов до пояса теперь аккуратное каре. Но все такие же длинные ресницы, не нуждающиеся в туши, все такие же озорные и немного грустные глаза! та же родинка на правой щеке, все тот же детский, не огрубевший за годы голос, такая же стройная фигура.

Варвара Алехина.

Невеста из прошлой жизни…

На ней был легкий сарафан, словно она не спала, а ждала кого-то. Он уловил легкий аромат ландыша, значит, ей по-прежнему нравились эти духи.

— Ну, проходи, проходи, — повторила Варя, отойдя в сторонку и включая свет. — Ну что ты как неродной…

Юрий Яковлевич совершенно не представлял, как себя вести. Он был готов к чему угодно, но только не к такому. Она не прыгнула ему на шею с криками радости и, наоборот, не вцепилась в лицо, проклиная. Не захлопнула дверь и не произнесла киношного: «Ты?!» Варя вела себя так, словно они расстались не сорок лет назад, а на прошлой неделе. Самое удивительное, что она тоже его сразу узнала. Сразу, не вглядываясь в лицо — типа, где я могла вас видеть?

Он переступил порог, зашел в прихожую.

— Боже мой, ты же весь промок! Ночью обещали грозу, надо было взять зонт. Ступай в ванную, я сейчас посмотрю что-нибудь сухое. Да, тапочки под полочкой…

Она скрылась в дальней комнате, где когда-то жили ее родители. Юрий Яковлевич все еще не пришел в себя. «Что происходит? Что с ней?» Он нагнулся, достал пару совершенно новых шлепанцев, прошел в ванную.

На полочке над раковиной стаканчик с одной зубной щеткой. На вешалке желтый халатик, на стиральной машине косметичка, футляр от очков и старый дамский журнал. Никаких следов мужского присутствия.

Она приоткрыла дверь и просунула туда клетчатую рубашку с коротким рукавом и синие тренировочные брюки:

— Возьми. Это Артура. Он примерно твоей комплекции, должно подойти. Вещи чистые. А свои повесь на сушилку.

«Артур… Что еще за Артур?»

Он развернул рубашку. Действительно, почти его размер. Переоделся. Все еще по инерции, не приходя в сознание, как говорят доктора. Повесил свои вещи на сушилку и с опаской вышел из ванной.

— Я здесь, — донесся голос из кухни, — проходи.

Она заваривала чай. На столе уже стояли две чашки, сахарница и неразрезанный ореховый тортик. Когда-то он любил такие… Вместо прежних полок с утварью теперь аккуратные мебельные ящички. Все выдержано в едином стиле, даже занавески подобраны. Ремонт делал человек со вкусом. Чистота и порядок. Не на месте лишь кулинарная книга «Если к вам неожиданно пришел Барак Обама», брошенная на микроволновку.

— Садись, грейся… У меня есть рябина на коньяке. Кажется, она тебе нравилась. Будешь?

«Бог мой, она помнит, что мне нравилось!» Действительно, в советское время это был весьма уважаемый у гурманов ликер, не обошедший стороной и Юрия Яковлевича.

Варя достала из одного из ящичков запечатанную бутылку с винтовой пробкой и пару рюмок. На бутылке чернела знакомая этикетка с гроздью рябины и медальками — призами за победы на выставках. Где она откопала такое? Это же настоящий артефакт. Коллекционеры телефон оборвут, если узнают…

Юрий Яковлевич скрутил пробку, поднес горлышко к носу. Она самая. Рябина на коньяке, родная, «из страны Оз». Настоящая. «Если к вам неожиданно пришел бывший жених».

Он вдруг вспомнил, что заявился с пустыми руками, не захватив никакого подарка, даже цветочка. Впрочем, до подарков ли ему было?

— Ты пьешь зеленый чай? Мне подруга из Китая привезла. Очень вкусный.

Неужели у нее нет более актуальных вопросов? Например, как он здесь оказался и вообще как он сам? Стоп! А может, у нее психологический шок от встречи? Такое случается. Не знаешь, за что хвататься, что спросить. Да, наверное, шок. У меня самого шок.

— Я пью зеленый чай.

— Ну и отлично.

Она разлила по чашкам светло-желтый напиток.

Юрий Яковлевич подумал, что ему было бы комфортней, если бы Варя плеснула этим чаем ему в лицо, обозвала подлецом и спросила: «Зачем приперся, старый маразматик?» Речь, разумеется, шла о душевном комфорте. По крайней мере он был готов к взрыву эмоций, он бы все понял. А здесь?… Про какую-то китайскую подругу объясняет.

— Я не разбудил тебя?

— Нет, что ты… Я никогда рано не ложусь. На работу только к двенадцати, я высыпаюсь.

— К двенадцати? Так поздно?

Кажется, он тоже немножко сбрендил от происходящего. Несет какую-то не относящуюся к делу чепуху. Да, встречу с Варей он представлял несколько по-другому.

— У нас плавающий график, — буднично ответила она.

— Где «у нас»?

— В редакции. Я работаю в небольшом издательстве. Мы специализируемся на исторической литературе. Объемы небольшие, но на жизнь хватает. В институте было хуже… Бери торт. Он свежий.

Она подала ему серебристую лопатку.

— Спасибо… В институте?

— Да. НИИ. Он развалился пять лет назад. Сейчас там одни офисы. И те тоже развалились из-за кризиса. Даже обидно. Я в него после корабелки пришла. Такая была мощная контора. И ничего не осталось.

Он вспомнил, что она увлекалась историей. Надо же. Все-таки устроилась по призванию.

— Ты, случайно, никого не ждешь? — Юрий Яковлевич пока не притрагивался к чаю, боясь расплескать его от волнения. — Торт свежий, сарафан вот…

— Ну конечно жду, — улыбнулась Варя, — тебя… Ты обещал вернуться.

Ага, это уже ближе к теме. Подколола. Еще немного, и все встанет на свои места.

— Извини… Задержался немного.

— Ничего, я все понимаю. Это же не на соседнюю улицу сходить.

В ее голосе не было ни намека на иронию. Хотя в этом и есть высокое мастерство артиста.

— Ты почти не изменился…

— Ты тоже… У тебя не найдется закурить? — вдруг спросил он.

— Я, вообще-то, не курю, но Артур оставил свои сигареты. Погоди.

Варя ушла в комнату. Второй раз она упоминала какого-то Артура. Что за таинственный субъект?

Она принесла раскрытую пачку «Винстон-лайт», положила крышечку от банки вместо пепельницы. Юрий Яковлевич тоже не курил, после инфаркта врачи категорически запретили. Только в особо тревожных случаях. Чтобы взять себя в руки.