Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Мистер Рипли под землей - Хайсмит Патриция - Страница 11


11
Изменить размер шрифта:

Том положил трубку.

С Мёрчисоном обязательно надо увидеться сегодня же. Интересно, будут они с Бернардом обедать? Если придется долго ждать, это будет тоска. Том повесил костюм в шкаф и положил в ящик комода пару рубашек. Поплескав воды на лицо, он внимательно рассмотрел себя в зеркале, чтобы убедиться, что никаких следов грима и клея не осталось.

Том был как на иголках и потому, перебросив пиджак через руку, решил пройтись — может быть, в Сохо — и зайти в какой-нибудь ресторанчик пообедать. Спустившись в фойе, он заглянул в бар сквозь стеклянные двери.

Ему повезло. Мёрчисон сидел в одиночестве, подписывая счет, а дверь, выходившая на улицу, как раз закрывалась — может быть, даже за Бернардом. На всякий случай Том внимательно осмотрел вестибюль: вдруг Бернард вышел ненадолго — скажем, в туалет. Но Бернарда нигде не было видно, а Мёрчисон между тем уже поднимался, собираясь уходить. Том поспешил в бар, приняв задумчиво-меланхолический вид, который, в общем-то, соответствовал его настроению. Он дважды посмотрел на Мёрчисона, один раз встретившись с ним взглядом, будто пытался вспомнить, где он мог его видеть. Затем Том подошел к нему.

— Прошу прощения. Мне кажется, я видел вас сегодня на выставке Дерватта, — произнес он с американским акцентом, характерным для жителей Среднего Запада.

— Ну да, я был там, — ответил Мёрчисон.

— Я подумал, что вы похожи на американца. Я тоже родился там. Вам нравится Дерватт?

Том старался произвести впечатление человека наивного и непосредственного, но не совсем уж олуха.

— Да, конечно нравится.

— У меня есть две его картины, — произнес Том с гордостью. — И может быть, я куплю еще одну в галерее, если ее не уведут у меня из-под носа, — “Ванну”. Я еще не решил.

— Вот как? У меня тоже есть картина Дерватта, — отозвался Мёрчисон не менее прямолинейно.

— Правда? А как она называется?

— Почему бы нам не присесть? — Мёрчисон указал Тому на стул напротив. — Выпьете чего-нибудь?

— Спасибо, не откажусь.

— Моя картина называется “Часы”, — сказал Мёрчисон, садясь. — Очень приятно встретить человека, у которого тоже есть Дерватт — и даже два.

Подошел официант.

— Мне скотч, пожалуйста, — сказал Мёрчисон. — А вы что будете? — спросил он Тома.

— Джин с тоником. И пусть выпивка будет за мой счет, поскольку я остановился в “Мандевиле”.

— Мы решим этот вопрос позже. Скажите мне лучше, какие именно у вас картины Дерватта?

— “Красные стулья”, — сказал Том, — и…

— “Красные стулья”? Это же настоящая жемчужина!.. Скажите, вы живете в Лондоне?

— Нет, во Франции.

— Ах, вот как! — разочарованно протянул Мёрчисон. — А вторая картина?..

— “Человек в кресле”.

— Эту я не знаю.

Они обсудили своеобразную личность художника. Том сказал, что видел, как Мёрчисон заходит в офис, где, как ему сказали, был Дерватт.

— Да, туда пропускали только прессу, но мне удалось пробиться. Видите ли, у меня была особая причина посетить выставку, а уж когда я узнал, что там присутствует сам Дерватт, то сразу решил, что не упущу возможности встретиться с ним.

— А какая особая причина? — спросил Том.

Мёрчисон пустился в объяснения. Он растолковал, почему он считает, что Дерватта подделывают, и Том слушал его, раскрыв рот. Дело в том, говорил Мёрчисон, что последние лет пять Дерватт использует смесь ультрамарина и красного кадмия. (Значит, это началось еще до его смерти и не было изобретением Бернарда, подумал Том.) А в “Часах” и “Ванне” он вдруг опять возвращается к прежней технике — чистому кобальту. Мёрчисон прибавил, что он и сам немного пишет красками — естественно, по-любительски.

— Разумеется, я не эксперт, но, поверьте, я прочитал чуть ли не всю существующую литературу о живописи и художниках. Да чтобы отличить чистую краску от смеси, и не требуется ни эксперта, ни микроскопа. Но дело не в этом. Я хочу сказать, что просто-напросто не бывает такого, чтобы художник вернулся к технике, от которой он сознательно или даже не отдавая себе отчета отказался. Я не случайно говорю “не отдавая себе отчета”, потому что, когда художник принимает решение использовать новую краску или сочетание красок, это происходит, как правило, бессознательно. Само собой, лиловый цвет встречается не в каждой картине Дерватта. Но я пришел к выводу, что мои “Часы” и некоторые другие работы — в том числе и “Ванна”, которая вас заинтересовала, — созданы не Дерваттом.

— Это чрезвычайно интересно. Потому что в моей картине, “Человек в кресле”, как раз такое сочетание красок, о котором вы говорите. Мне так кажется. А написана она года четыре назад. Как бы мне хотелось, чтобы вы ее посмотрели!.. А как вы собираетесь поступить со своими “Часами”?

Мёрчисон закурил “Честерфилд”.

— Сейчас узнаете. Я еще не закончил рассказ. Я только что встретил здесь одного молодого англичанина — тоже художника, Бернарда Тафтса, — и он, похоже, подозревает то же самое.

— Да что вы? — Том нахмурился. — Но это же настоящая сенсация, если кто-то подделывает Дерватта! А что вам сказал этот молодой художник?

— Мне показалось, что он знает больше, чем говорит. Но сомневаюсь, чтобы он был в этом замешан. Чувствуется, что у него честная натура, да и по виду его не скажешь, чтобы у него водились деньги. Но он, похоже, хорошо знает среду лондонских художников. Он просто посоветовал мне не покупать больше картин Дерватта. Что вы на это скажете?

— Да-а… Прямо не знаю… Но как он это объясняет?

— Я уже сказал — никак. Мне не удалось заставить его раскрыться до конца. Однако он очень хотел встретиться со мной — говорит, что обегал несколько отелей, прежде чем нашел меня. Я спросил его, откуда ему известно мое имя, и он ответил, что “слухами земля полнится”. Но я ведь ни с кем, кроме сотрудников Бакмастерской галереи, здесь не виделся. Это странно, вам не кажется? Завтра у меня назначена встреча с экспертом из Галереи Тейт, но он не знает, что это связано с Дерваттом. — Мёрчисон глотнул скотч и сказал: — Когда картины стали поступать из Мексики… А знаете, что я завтра сделаю, помимо разговора с мистером Римером из Галереи Тейт? Я спрошу его, не имеем ли мы права посмотреть записи о получении картин Дерватта из Мексики в бухгалтерских книгах Бакмастерской галереи. Меня интересуют не названия — тем более, что Дерватт сказал, что он не всегда придумывает названия сам, — а количество полученных картин. Они, безусловно, должны были проходить через таможню или какое-то другое ведомство, и если какие-то картины там не отмечены, то это, наверняка, не случайно. Вот был бы фокус, если бы выяснилось, что самого Дерватта дурачат и некоторые из его полотен — скажем, четырех — или пятилетней давности — написаны кем-то здесь, в Лондоне!

Да, подумал Том, фокус — подходящее слово.

— Но вы сказали, что разговаривали с Дерваттом. Вы не спросили его насчет своей картины?

— Я показал ее ему! Он заявил, что картина его, но, по-моему, он уверен не на все сто процентов. Он не сказал: “Господи, конечно это моя картина!” Он посмотрел на нее пару минут и только потом произнес: “Это моя картина”. Возможно, это было с моей стороны немного нахально, но я все же высказал предположение, что он мог и забыть какую-нибудь из своих старых картин, которым не давал названия.

Том нахмурился, как бы сомневаясь в этом. Впрочем, он и вправду сомневался. Даже если художник и не дает название картине, он вряд ли забудет, что писал ее. Рисунок — еще туда-сюда. Между тем Мёрчисон продолжал:

— И потом, мне не понравились эти деятели из Бакмастерской галереи — Джеффри Констант и второй, Эд Банбери, — журналист и, похоже, близкий друг Константа. Дерватт, конечно, тоже их старый друг… Я получаю у себя на Лонг-Айленде английские “Лиснер”, “Артс ревью” и “Санди Таймс”, и там часто попадаются статьи Банбери о Дерватте или рекламные вставки, посвященные его творчеству. И знаете, что мне пришло в голову?

— Что? — спросил Том.

— Что Констант и Банбери, возможно, выпускают какое-то количество подделок Дерватта, чтобы получать дополнительный доход. Я, конечно, не думаю, что Дерватт как-то участвует в этом мошенничестве. Но это было бы забавно, не правда ли, если бы Дерватт оказался настолько рассеянным, что не помнил бы, сколько картин он написал? — Мёрчисон расхохотался.