Игра мистера Рипли - Хайсмит Патриция - Страница 65

Однако полиция не приходила, и Том не предпринимал попытки поговорить с Симоной. У него было такое предчувствие, будто полиция, прежде чем нагрянуть к нему, занимается сбором свидетельских показаний и улик. Том купил кое-что на ужин, поупражнялся на клавесине и написал дружеское письмо мадам Аннет на адрес ее сестры в Лионе:

По парижскому радио сообщили о «перестрелке» на одной из улиц Фонтенбло, три человека убиты, фамилии не называли. В газете за вторник (Том купил в Вильперсе «Франс суар») оказалась заметка в пять дюймов длиной: застрелен Джонатан Треванни из Фонтенбло, а в доме у Треванни убиты два итальянца. Том скользнул глазами по их именам, не стараясь их запомнить, хотя и знал, что они надолго задержатся у него в памяти: Альфиори и Понти. Мадам Симона Треванни сообщила полиции, что не знает, зачем итальянцы явились в дом. Они позвонили в дверной звонок, затем вломились в дом. Не названный мадам Треванни знакомый помог ее мужу и позднее отвез их обоих, вместе с маленьким сыном, в больницу в Фонтенбло, по прибытии куда обнаружилось, что ее муж мертв.

«Помог», – весело повторил Том, вспомнив двух мафиози в доме Треванни с проломленными черепами. Ловко же этот знакомый умеет обращаться с молотком, а может, это сам Треванни разделался с ними, если принять во внимание то обстоятельство, что против них выступили четверо мужчин с пистолетами. Том расслабился, даже посмеялся. Смех получился немного истерический, но разве можно его за это винить? Он знал, что в газетах появится еще много подробностей, и если он узнает о них не через газеты, то от полицейских – подробности сообщат прямо Симоне, а может, и ему. Но Том был уверен, что мадам Симона постарается защитить честь своего мужа и свои сбережения в Швейцарии, иначе немало бы им порассказала. Она могла бы упомянуть Тома Рипли, сказать, что подозревает его. Газеты сообщили бы, что мадам Треванни пообещала сделать позднее более подробное заявление. Но она, очевидно, молчала.

Похороны Джонатана Треванни должны были состояться днем в среду, 17 мая, в три часа, в церкви святого Людовика. Когда настала среда, Том собрался было пойти, но почувствовал, что именно этого делать не стоит – из-за Симоны, ведь похороны, в конце концов, для живых, а не для мертвых. Том провел это время в тишине, за работой в саду. (Надо бы поторопить этих чертовых рабочих закончить парник.) Том все больше и больше убеждался в том, что Джонатан специально встал перед ним, защищая его от пули.

Полицейские наверняка будут расспрашивать Симону, захотят узнать фамилию знакомого, который помог ее мужу. Может, и итальянцы, если теперь уже известно, что это мафиози, разыскивают не Джонатана Треванни, а этого знакомого. Полиция даст Симоне несколько дней на то, чтобы она пришла в себя после постигшего ее горя, а потом ее снова станут расспрашивать. Том предположил, что Симона еще крепче будет придерживаться той версии, которой следовала с самого начала: знакомый не хочет, чтобы его имя стало известно, это не близкий друг семьи, он действовал в пределах самообороны, как и ее муж, и она хочет забыть весь этот кошмар.

Примерно месяц спустя, в июне, когда Элоиза уже давно вернулась из Швейцарии и ожидания Тома по делу Треванни оправдались – от мадам Треванни не последовало больше заявлений в газетах, – Том увидел Симону: она шла навстречу ему по той же стороне улицы Франс, что и он. Том нес тяжелый вазон для сада, который только что купил. Он удивился, увидев Симону, потому что слышал, что она купила дом в Тулузе и переехала туда вместе с сыном. Том услышал эту новость от молодого, крайне любопытного владельца нового дорогого гастрономического магазина, разместившегося в помещении лавки Готье. Руки у него совсем онемели от груза (надо было бы поручить доставку продавцу цветочного магазина), да тут еще неприятное воспоминание о celeri remoulade[135] и селедке в сметане вместо тюбиков с краской и новеньких кистей и холстов, которые он привык видеть во владении Готье, плюс уверенность в том, что Симона давно уже находится где-то в сотнях милях отсюда, – все это вызвало у него чувство, будто перед ним – призрак, видение. Том был в рубашке с короткими рукавами, которая выбилась из брюк, и, если бы не Симона, он, возможно, поставил бы вазон, чтобы заправить ее и немного передохнуть. Его машина стояла за углом. Симона увидела его и тотчас пришла в ярость, направив на него всю свою ненависть. Поравнявшись с ним, она приостановилась, и, когда Том тоже замедлил шаг, собравшись сказать хотя бы «Bonjour, мадам», плюнула в него. В лицо она не попала – вообще не попала в него – и двинулась дальше по улице Сен-Мерри.

Пожалуй, это можно было приравнять к мести мафии. Том надеялся, что тем дело и кончится – и со стороны мафии, и со стороны Симоны. По сути, плевок был чем-то вроде гарантии, неприятной, конечно, и неважно, достиг он цели или нет. Но если бы Симона не держалась за свои деньги в Швейцарии, она не стала бы просто плеваться, а он уже давно сидел бы в тюрьме. Симоне стыдно за себя, думал Том. Многие в ее положении чувствовали бы себя так же. Вообще-то Том понимал, что на душе у нее намного спокойнее, чем было бы у ее мужа, если бы тот остался жив.