Игра мистера Рипли - Хайсмит Патриция - Страница 54

Машина Тома остановилась. Сделав большой крюк, они отъехали от главной дороги ярдов на двести. Том выключил огни, но когда открыл дверь, в салоне зажегся свет. Оставив дверь открытой, Том направился к Джонатану, энергично размахивая руками. Джонатан выключил двигатель своей машины, фары погасли. Фигура Тома в мешковатых брюках, зеленом вельветовом пиджаке на мгновение показалась Джонатану сотканной из света. Джонатан прикрыл глаза.

Том подошел к окну машины Джонатана.

– Через пару минут все будет кончено. Отъезжайте футов на пятнадцать. Вы знаете, как включается задняя передача?

Джонатан включил двигатель. Зажглись огни заднего хода. Когда он остановился, Том открыл багажник «рено» и достал канистру. Фонарик был у него в руке.

Том облил бензином газеты, которыми были прикрыты трупы, потом их одежду. Он плеснул немного бензина на крышу и на обивку переднего сиденья – к сожалению, обивка оказалась синтетическая, а не из ткани. Том посмотрел наверх, туда, где сходились, почти закрывая дорогу ветви деревьев – листья были молодые, еще не набравшие летней зрелости. Часть из них сгорит, но ради благого дела. Том потряс канистру, и последние капли упали на пол машины, где валялось разное тряпье, недоеденный сандвич, старый дорожный атлас. Джонатан медленно шел к нему.

– Приступим, – тихо произнес Том и зажег спичку.

Переднюю дверь машины он оставил открытой. Спичку бросил на газеты, и те тотчас вспыхнули желтым пламенем.

Том сделал шаг назад и, оступившись, схватился за руку Джонатана.

– В машину! – прошептал Том и заспешил к «рено».

Улыбаясь, он сел за руль. «Ситроен» разгорался все сильнее. В середине крыши свечой поднималось тонкое желтое пламя.

Джонатан сел рядом.

Том включил мотор. Он тяжело дышал, но скоро его обуял смех.

– По-моему, здорово!.. А вы как думаете? Просто замечательно!

Огни «рено» выхватили разраставшееся пламя, которое на секунду побледнело в свете фар. Том дал задний ход, притом довольно резко. Он обернулся, чтобы посмотреть в заднее окно.

Джонатан не отрывал взгляда от горящей машины, пока она совсем не исчезла из виду за деревьями.

Они выехали задом на главную дорогу, и Том выпрямился.

– Отсюда ее не видно? – спросил Том, набирая скорость.

Сквозь деревья Джонатан различал еще какой-то свет, точно от светлячка, но потом и он исчез. Или ему привиделось?

– Ничего не видно. Ничего. Джонатана вдруг охватил страх – не забыли ли они чего-нибудь? А может, огонь погас? Но он знал, что это невозможно. Деревья заслонили собой огонь, совсем его скрыли. И все же кто-нибудь набредет на это место. Когда? Что там останется? Том рассмеялся.

– Они сгорят, сгорят дотла! А мы чисты!

Джонатан увидел, как Том взглянул на спидометр, стрелка которого приближалась к ста тридцати. Том снизил скорость до ста.

Том напевал какую-то неаполитанскую песенку. Он чувствовал себя отлично, совсем не устал, даже курить ему не хотелось. В жизни не так много удовольствий, которые могли бы сравниться с устранением мафиози. И все же…

– И все же… – бодро начал Том. – Да?

– Пару устранишь – и что с того? Точно двух тараканов раздавил, а их снова полон дом. Впрочем, я верю, что все равно надо бороться, и, кроме того, приятно время от времени давать знать мафиози, что есть люди, которые способны уменьшать их ряды. К сожалению, в нашем случае они сочтут, что Липпо и Энджи достала другая семья. Я, по крайней мере, надеюсь, что они подумают именно так.

Джонатана потянуло в сон. Он сопротивлялся как мог – сел, выпрямив спину, сжал руки в кулаки, так что ногти впились в ладони. Боже мой, думал он, сколько еще часов пройдет, пока они доберутся до дома – до его дома или до Бель-Омбр. Том был свеж как утренняя роса и распевал по-итальянски песню, которую до этого насвистывал:

…papa ne meno

Como faremo fare l'amor?[121]

Том продолжал болтать. Теперь он рассказывал о своей жене, которая собиралась пожить с друзьями в каком-то домике в Швейцарии. Джонатан почти совсем проснулся, когда Том произнес:

– Откиньтесь назад, Джонатан, и спите. Какой смысл бодрствовать? Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете?

Джонатан и сам не знал, как себя чувствует. Он ощущал некоторую слабость, но такое с ним бывало часто. О том, что только что произошло, о том, что происходило в данный момент, Джонатан боялся думать – сгоревшие мясо и кости будут тлеть еще несколько часов. Джонатаном вдруг овладела грусть, затмившая все остальные чувства. Как бы ему хотелось забыть последние несколько часов, стереть их из памяти. Но он был там, он действовал, помогал. Джонатан откинул голову и стал засыпать. Том оживленно говорил что-то, будто беседовал с человеком, который отвечает ему время от времени. Джонатан вообще никогда не видел Тома в таком хорошем настроении. Интересно, что я скажу Симоне, думал Джонатан. Одна лишь мысль о том, что ему придется что-то ей объяснять, действовала на него угнетающе.

– Когда мессы поют по-английски, – говорил Том, – меня это, знаете ли, просто приводит в замешательство. Невольно начинаешь сомневаться, верят ли эти люди в то, о чем поют. Стоит услышать мессу на английском… возникает такое чувство, будто хор не в своем уме или же это сборище лжецов. Вы не согласны? Сэр Джон Стэйнер[122]…

Машина остановилась, и Джонатан проснулся. Том встал на обочине. Улыбаясь, он пил кофе из крышки термоса и предложил Джонатану. Джонатан выпил немного. Затем они двинулись дальше.

Над деревней, которую Джонатан никогда раньше не видел, занимался рассвет. Джонатан окончательно проснулся. Стало совсем светло.

– До дома всего двадцать минут ходу! – весело проговорил Том.

Джонатан пробормотал что-то и снова прикрыл глаза. Теперь Том говорил о клавесине, о своем клавесине.

– Насчет Баха скажу так: слушая его, тотчас становишься цивилизованным человеком. Пусть это всего лишь фраза…

21

Джонатан открыл глаза. Ему показалось, что он слышит, как играют на клавесине. Так и есть. Ему это не приснилось. Да он, в общем, и не спал. Музыка доносилась снизу. Музыкант сбивался, и все начиналось сначала. Сарабанда, кажется. Джонатан с трудом поднял руку и взглянул на часы: 8.38. Что-то сейчас делает Симона? Что она думает?

Джонатан чувствовал изнеможение. Он уткнулся в подушку, стараясь забыться. Перед тем как лечь, он принял горячий душ, по настоянию Тома надел пижаму. Том дал ему новую зубную щетку и сказал: «Поспите хоть пару часов. Еще очень рано». Это было около семи утра. А теперь надо подниматься. Надо как-то успокоить Симону, поговорить с ней. Но Джонатан лежал неподвижно, прислушиваясь к звукам клавесина.

Теперь Том подбирал что-то на басах, и мелодия звучала правильно. Это были самые низкие ноты, которые можно было взять на клавесине. Как сказал Том, тотчас становишься цивилизованным человеком. Джонатан заставил себя подняться и вылез из-под бледно-голубых простыней и синего шерстяного одеяла. Пошатываясь, но стараясь держаться прямо, он с усилием направился к двери, босиком спустился по лестнице.

Перед Томом стояла нотная тетрадь, он читал с листа. Теперь зазвучали верхние ноты. Солнечный луч пробивался сквозь слегка раздвинутые занавески на окнах и падал на левое плечо Тома, освещая золотой узор на его черном халате.

– Том?

Том тотчас обернулся и поднялся.

– Да?

При виде встревоженного лица Тома Джонатану стало плохо. В следующую минуту он лежал на желтом диване. Том вытирал ему лицо мокрым посудным полотенцем.

– Чаю? Или бренди?.. Есть у вас при себе какие-то таблетки?

Джонатан чувствовал себя ужасно, это ощущение было ему знакомо, и единственное, что могло помочь, – это переливание крови. Ему не так давно его делали. Беда в том, что сейчас он чувствовал себя хуже, чем обычно. Может, потому что не спал всю ночь?