О, счастливица! - Хайасен Карл - Страница 7

– В плане известности, – сказала она.

– Именно! – воскликнул он с облегчением. – Такая долгожданная перемена после обычного…

– Дерьма для фанатиков?

Мэр вздрогнул.

– Ну, я не стал бы…

– Вроде пятна на дороге, или плачущей Девы, – продолжала Джолейн, – или фальшивых стигматов мистера Амадора.

Доминик Амадор был местным строителем, расставшимся со своей лицензией подрядчика после того, как стены церковно-приходской школы Святого Артура беспричинно обрушились во время летнего шквала. Приятели Амадора советовали ему переехать в округ Дейд, где бестолковым подрядчикам жилось безопаснее, но Доминик хотел остаться в Грейндже с женой и подружками. Поэтому однажды ночью он накачался «Блэк Джеком» и ксанаксом и (сверлом по дереву на три восьмых дюйма) просверлил идеальные дырки в обеих ладонях. Теперь Амадор был одной из звезд христианских паломнических туров в Грейндж, рекламируя себя как плотника («совсем как Иисус!») и усердно расковыривая раны на руках, дабы сохранить их подлинно свежими и кровоточащими. Ходили слухи, что скоро он просверлит себе и ноги.

– Знаете, я не берусь судить других, – сказал мэр.

– Но вы же религиозный человек, – ответила она. – Вы-то сами верите?

Джерри Уикс недоумевал, как беседа отклонилась так далеко от темы. Он произнес:

– Не важно, во что верю лично я. Но другие верят – я видел это в их глазах.

Джолейн бросила в рот конфетку «Сертс». Ей было жаль смущать мэра. Джерри неплохой парень, просто слабак. Тонкие светлые волосы уже седеют на висках. Дряблые розовые щеки, кордон прекрасных мелких зубов и бесхитростные редкие брови. Джерри вел страховой бизнес, унаследованный от матери, – по большей части домовладельцы и автомашины. Он был круглолицый и безобидный. С ним Джолейн старалась держать себя в рамках – как почти все в городе.

Джерри сказал:

– Полагаю, стоит отметить, что для Грейнджа было бы неплохо получить известность под новым углом.

– Пусть мир узнает, – согласилась Джолейн, – что здесь живут и нормальные ребята.

– Точно, – ответил мэр.

– А не только сдвинутые на Иисусе и мошенники.

Резкость причиняла Джерри Уиксу боль, схожую с желудочными спазмами.

– Джолейн, прошу вас!

– О, простите, что я такая циничная молодая леди. Не спрашивайте, как я стала такой.

Мэр уже сообразил, что Джолейн не собирается рассказывать, вправду ли выиграла в «Лотто». Ритмичное чавканье голодных водяных черепах стало почти невыносимым.

– Хотите черепашку? – спросила она. – Для Джерри-младшего?

Джерри Уикс вежливо отказался. Он пристально смотрел на переполненный аквариум и думал: кто бы тут говорил о сдвинутых.

Джолейн потянулась через кухонный стол и ткнула его под ребра:

– Эй, выше нос.

От ее прикосновения мэр покрылся гусиной кожей; он застенчиво улыбнулся и отвел взгляд. Перед ним предстала мимолетная непристойная фантазия: синие ногти Джолейн медленно царапают его бледные, покрытые шрамами от прыщей лопатки.

Она сказала дразнящим тоном:

– Вы пришли сюда, чтобы сказать мне что-то, Джерри. Так давайте уже это услышим, пока мы с вами оба не померли от старости.

– Да, хорошо. В город едет газетный репортер. Из «Реджистера». У него забронирована комната в мотеле – мне сказала миссис Хендрикс.

– На сегодня?

– По ее словам. В любом случае ему нужен выигравший в лотерею. Чтобы написать очерк, я так думаю.

– А, – произнесла Джолейн.

– Беспокоиться не о чем. – Будучи мэром, Джерри Уикс имел опыт обращения с прессой. – Они любят писать про обычных людей, которые добились успеха.

– В самом деле. – Джолейн поджала губы.

– Они это называют «человеческий интерес». – Мэр хотел уверить ее, что в интервью нет ничего страшного. Он надеялся, что, раз на кону имидж Грейнджа, она будет отзывчивой и дружелюбной.

– Мне обязательно с ним говорить? – уточнила Джолейн.

– Нет. – Сердце Джерри Уикса ушло в пятки.

– Потому что мне моя частная жизнь дорога.

– Ему не обязательно входить в дом. Вообще-то лучше ему этого не делать. – Мэра беспокоило черепашье хобби Джолейн и то, как жестоко может пошутить над ним нахальный городской репортер. – Скажем, вы могли бы встретиться с ним в ресторане в «Холидей Инн».

– Ммм, – отозвалась Джолейн.

Зазвонил телефон на кухонной стене. Джолейн встала:

– У меня кое-какие дела. Спасибо, что заглянули.

– Я просто подумал, вам стоит знать, что ждет впереди, – ответил Джерри Уикс. – Выигрыш в «Лотто» – очень серьезная новость.

– Надо полагать, – сказала Джолейн.

Мэр попрощался и вышел. Направляясь от крыльца к подъездной дорожке, он слышал, как телефон Джолейн все звонил, звонил и звонил.

Пухл сказал, что нужно ехать прямиком в Таллахасси и потребовать свою половину 28 миллионов долларов джек-пота настолько быстро, насколько это вообще в человеческих силах. Бодеан Геззер ответил – нет, не сейчас.

– У нас есть сто восемьдесят дней, чтобы забрать деньги. Это целых шесть месяцев. – Он загрузил холодную упаковку на двенадцать банок пива в пикап. – А сейчас надо найти второй билет, пока никто его не обналичил.

– Может, они уже успели. Может, уже слишком поздно.

– Не думай обо всем так плохо.

– В жизни, блядь, все плохо, – заметил Пухл.

Бод расстелил полосатое пляжное полотенце на пассажирской половине переднего сиденья, чтобы защитить новую обивку от ружейной смазки и пота, которые составляли естественный Пухлов маринад. Пухл на эту предосторожность слегка обиделся, но ничего не сказал.

Несколько минут спустя, мчась по автостраде, Бод Геззер подвел итог своего плана:

– Врываемся туда, крадем билет и сматываемся.

– А если мы его не найдем? – спросил Пухл. – А если его хорошо спрятали?

– Опять снова-здорово.

– Я по уголовщине в тюрягу не хочу.

– Да успокойся ты, черт побери!

– Господи, мы ж миллионеры, – продолжал Пухл. – Миллионеры ни к кому в дома не лазят!

– Нет, но все равно воруют. Только у нас в ходу ломы, а у них – евреи и портфели.

Бод был прав, как обычно. Пухл с «бадвайзером» принялся над этим размышлять.

– Эй, я в тюрягу тоже не хочу, – сказал Бод. – Если нас обвинят и засадят, кому перейдут Белые Повстанцы?

Братство Белых Повстанцев – так Бодеан Геззер решил назвать свое новое ополчение. Пухла название не волновало – вряд ли им придется печатать визитки.

– Слышь, ты дочитал книгу, что я тебе дал? – спросил Бод. – Как стать тем, кто выживет?

– Нет, не дочитал. – Пухл не продвинулся дальше поедания жуков и всего такого. «Как отличить ядовитых насекомых от съедобных». Твою бога душу мать.

– Я не нашел там главы про говяжью вырезку, – проворчал он.

Чтобы снять напряжение, Бод предложил Пухлу поспорить, у кого второй выигрышный билет:

– Ставлю десять баксов, что это негр. Кого выбираешь, евреев или кубинцев?

Пухл никогда не встречал белого расиста, который говорил бы «негр» вместо «ниггер».

– А, типа, они чем-то отличаются? – саркастически осведомился он.

– Нет, сэр, – ответил Бод.

– Тогда почему ты не зовешь их, как есть?

Бод стиснул руль.

– Да я б их хоть кокосами звал – какая, к черту, разница. Одно слово ничем не хуже другого.

– Кокосами, – хихикнул Пухл.

– Лучше бы сделал чего полезного. Найди радиостанцию с какой-нибудь белой музыкой, если это возможно.

– А не пофигу? Тебе, что ль, не по душе негры-рэперы?

– Да пошел ты, – ответил Бод Геззер.

Ему было стыдно признаться, что он не может произнести слово «ниггер». Он сделал это всего один раз в жизни, в двенадцать лет, и отец немедля выволок его наружу и отхлестал его безволосую голую задницу ремнем для правки бритв. Потом мать затащила Бода в кухню и вымыла ему рот с «Кометом» и уксусом. То было худшее (и единственное) телесное наказание за все детство Бодеана Геззера – и его Бод родителям не простил. К тому же он не забыл отвратительный едкий вкус «Комета», ожог от которого до сих пор навещал его нежную глотку, стоило лишь прошептать «ниггер».