Жемчужина востока - Хаггард Генри Райдер - Страница 43

– О, утаи это, господин, от всех, утаи, ведь двое таких несчастных осуждены идти нынче в шествии триумфа со связанными на спине руками и позорной доской на груди, надпись на которой гласит: «Я – римлянин, который предпочел позор смерти!» И тебе, господин, Может грозить, если так, та же участь!

– Молчи, старик! – воскликнул Марк, весь бледный. – Молчи и прикажи рабам приготовить нам ванну и обед: мы нуждаемся и в омовении, и в питании!

– Рабов у нас здесь нет: я отослал их на работы в поля, а лишних продал. Здесь остались только я да одна старая невольница, которая все приготовит тебе!

– А деньги есть у нас?

– О, денег у нас много, я даже не знаю, куда их девать!

– Они могут мне понадобиться сегодня! – сказал Марк.

Старик поклонился и вышел распорядиться.

Время было около полудня. Марк, выкупавшийся, натертый благовонными маслами, одетый во все новое, стоял теперь в одной из великолепных зал своего дома и смотрел сквозь просвет в ставне на двигавшееся мимо его окон торжественное шествие триумфа.

К нему подошла Нехушта, переодетая в чистые белые одежды, омывшаяся и прибравшаяся после продолжительного пути.

– Узнала ты что-нибудь о ней, Нехушта? – спросил Марк.

– Кое что, господин! Она должна следовать перед колесницей триумфатора и затем быть продана на торгу в форуме. Из-за нее, говорят, произошла страшная ссора между цезарями и Домицианом, который хотел получить ее себе в дар!

– Ссора из-за нее? Боги, вы восстали против меня, если дали мне в соперники Домициана! – воскликнул Марк.

– Почему так, господин? Твои деньги не хуже его денег!

– Да, и я отдам за нее все до последней полушки, но это не спасет меня от ненависти и мести Домициана!

– К чему тревожиться раньше срока?! В свое время успеешь нагореваться! – сказала Нехушта.

Между тем, мимо них тянулось бесконечною вереницей торжественное шествие: колесницы с изображением сцен взятия Иерусалима, фигуры богини победы, драгоценные вавилонские гобелены, золотая утварь Иерусалимского храма, модели судов и кораблей, взятых у неприятеля, толпы пленных и те двое несчастных римских воинов, плененных евреями, о которых говорил Стефан. Один из них, грубый, суровый воин, с громадной черной бородой, смотрел зверем и злобно равнодушно относился к ругани толпы, другой же, голубоглазый, с тонкими, благородными чертами лица, по-видимому, доходил до безумия от злобных издевательств народа. Он дико озирался блуждающими глазами, как бы ища исхода, все лицо его выражало невыносимую муку. Вдруг какая-то женщина из толпы, подняв черепок, швырнула им в щеку несчастного со словами: «Трус! Собака, а еще римлянин!» Этого позора он уже не мог вынести, его голубые глаза остановились, он обернулся и громко крикнул в ответ:

– Я не трус! Я своей рукой убил десятерых врагов, и пять из них – в бою один на один! Я не трус, на меня напали 15 человек, когда я был ранен, и одолели, а когда я очутился в тюрьме безоружный, я хотел удавиться, но подумал о жене и детях и остался жить. А теперь я умру, и пусть кровь моя падет на ваши головы!

И прежде, чем кто-либо успел его упредить, он кинулся под колеса громадный колесницы, запряженной восемью белыми быками, и был раздавлен тут же на месте.

«О-о!» – застонал Марк и закрыл лицо руками, тогда как Нехушта, воздевая руки, молилась за душу несчастного и за эту дикую бесчеловечную толпу, которая теперь восхищалась подвигом, признавая его все же доблестным римлянином.

Пока убирали тело и приводили все в надлежащий порядок, процессию остановили. Против дома Марка за толпою пленных одна, сама по себе, шла девушка в роскошном наряде, шитом золотом и серебром, с низко опущенною головой, вся залитая яркими лучами солнца, с дорогим жемчужным ожерельем на шее.

– Смотрите! Смотрите! – кричала толпа. – Это «Жемчужина Востока»!

– Видишь, господин?! – воскликнула Нехушта, схватив Марка за плечо. – Смотри, это она!

Марк задрожал при виде той, которую он любил больше всего в жизни.

– Как она истомлена и измучена! Душа ее исстрадалась, а я должен стоять здесь и смотреть на нее, не смея помочь ей ничем, не смея показаться! – стонал он.

Нехушта оттолкнула его и, встав на его место, осторожно раздвинула ставни и голубые шелковые завесы окна и на одно мгновение выставила свое лицо, так что ее можно было видеть с улицы.

– Она видала меня и узнала! – проговорила Нехушта, задергивая завесы и закрывая ставни. – – Теперь она знает, что она здесь, в Риме, не одна, не без друзей!

– Я хочу, чтобы она видела и меня! – сказал Марк.

– Поздно! Видишь, шествие уже тронулось! Да она и не в силах была бы вынести своего волнения при виде тебя!

Марк занял теперь свое прежнее место у просвета ставень и не спускал глаз с Мириам, пока та не скрылась вдали.

Солнце быстро начинало клониться к закату, окрашивая багровыми пятнами мраморные храмы и колонны Форума. Здесь теперь было довольно безлюдно, так как многотысячная толпа, насладившаяся великолепным зрелищем триумфа, теперь разошлась по домам подкреплять свои силы пищей, только подле публичного рынка невольниц толпилось несколько десятков покупателей и праздных зевак, привлеченных сюда любопытством. Позади мраморной площадки, места торга, обведенной канатом, ютилось низенькое строение, где помещались предназначенные для продажи невольницы в ожидании продажи. Некоторые счастливцы, пользуясь милостями сторожей, допускались осматривать невольниц прежде, чем тех выводили на каменный помост. В числе последних, благодаря золотому, сунутому в руки привратника, очутилась и старая поселянка с большой корзиной плодов за спиной. На этот раз выбор невольниц был невелик: их было всего 15 девушек, самых красивых, выбранных из нескольких тысяч плененных еврейских женщин. В помещении, где находились предназначенные для продажи пленницы, было уже темно, при свете факелов опытные и осмотрительные покупатели заранее осматривали живой товар, не стесняясь ощупывали его и обсуждали достоинства и недостатки. Большинство девушек сидело неподвижно в изнеможенных позах с выражением тупой покорности на красивых лицах. Перед старой крестьянкой обходил невольниц, соблюдая очередь, жирный самодовольный человек, в волосах которого уже пробивалась седина. Он имел вид восточного купца и всячески старался убедить смуглую красавицу-еврейку показать ему свою ступню. Но та, делая вид, что не понимает его, оставалась неподвижна, тогда он наклонился и поднял ее юбку. Но едва он успел коснуться ее подола, как красавица наделила его такой звонкой пощечиной, что самодовольный нахал, при общем смехе присутствующих, покатился на землю и затем встал с раскровавленным лбом.

– Хорошо, хорошо, красавица! Не пройдет десяти часов, как ты мне поплатишься за это! – прошипел он злобно. Но девушка не пошевельнулась.

Большинство публики толпилось вокруг Мириам, но сторожа воспрещали не только касаться ее, а даже и заговаривать с нею. Покупатели подходили к ней один за другим; перед Нехуштой шел высокий мужчина в одежде восточного купца, и ливийке показалось, что человек этот ей знаком. Наклонившись к Мириам, он хотел что-то сказать ей, но страж воспретил ему. – С «Жемчужиной Востока» не позволено никому вступать в разговор! – строго произнес он. – Проходи, очередь подходить и другим! – Высокий купец махнул рукой, и Нехушта заметила, что у него не хватает пальца на руке.

– «А, и Халев в Риме! – подумала старуха. – У Домициана есть еще соперник!»

– Какое время для торга! Это не красоток таких покупать, а собак, ведь совсем темно!

– Ба-а! – отозвался другой. – Домициан спешит заполучить свою красотку!

– Так он решил купить ее?

– Конечно, я слышал, что Сарториусу приказано дать за нее до миллиона сестерций, если будет нужно! Но кто же будет соперничать с принцем, кому своя голова надоела? Надо думать, что она ему дешево достанется!

И они пошли дальше. Теперь к Мириам подошла Нехушта.

– Вот тоже покупщица! – насмешливо заметил кто-то.