Точка Лагранжа (Сборник) - Бенедиктов Кирилл Станиславович - Страница 66

Тонкие Анины пальцы, ставшие почти бестелесными за последние несколько суток, неумело вытащили из пачки длинную сигарету. Вероника щелкнула зажигалкой, поднесла ее почти к самому Аниному лицу, но попасть кончиком сигареты в пламя Ане удалось только с третьей попытки — дрожали руки.

— Никак, — всхлипнула Аня, — никак не могу поверить, что он… что его…

Вероника тяжело вздохнула — мысленно, разумеется. Аня прекрасно держалась все эти дни, ни разу не позволяла себе не то что истерики — даже слез на людях. Но сегодняшнее сборище, по-видимому, переполнило чашу ее терпения. Девять дней, девять дней… Пришли записные алкоголики из газеты, пара армейских друзей, какие-то хмыри из ОБЭПА — Череповецкий с Клямкиным, представились «близкими товарищами покойного». Случайные, ненужные люди, да ведь Ане тяжело было видеть и тех, кто действительно хорошо знал Антона… Но — ритуалы, традиции, ничего не поделаешь. И все-таки Аня сдержалась. Не заревела. Молодец, подруга, мысленно одобрила Вероника. Горжусь тобой. А здесь можешь расслабиться.

— Знаешь, Ника, — сказала вдруг Аня, — а ведь все они ни черта не знают.

— Ты о чем? — встревожилась Вероника. Аня отвела взгляд, повернулась к перилам балкона и, привстав на цыпочки, оперлась на локти, неосознанно скопировав позу, в которой любил курить Антон.

— Они же все думают, что его убили. Что эти подонки пырнули его ножом. Их же нашли, я тебе говорила?

— Нет, — Вероника подошла к подруге, встала рядом и тоже обратила свой взгляд вниз, в черный проем двора. — Арестовали?

— Да, так мне сказал следователь. На ноже, который лежал около коляски, есть отпечатки пальцев, теперь никакие адвокаты им не помогут, да и какие у них могут быть адвокаты, они же никто, отребье.

— Ну и отлично, — твердо заявила Вероника. — Справедливость должна торжествовать, что бы ни случилось. Антона, конечно, не вернешь, но тебе однозначно будет легче, если ты будешь знать, что убийцы сидят в тюрьме.

— Вряд ли, — сказала Аня. — Вряд ли мне от этого станет легче.

— Да брось ты! Хватит заниматься всепрощенчеством. Убийцы должны сидеть, жаль только, что на смертную казнь у нас мораторий.

Аня рассмеялась — сухо, невесело.

— На ноже была кровь и кусочки клеточной ткани. Кто-то из них действительно ударил его этим ножом в печень. Но из раны кровь не текла…

Вероника замерла. Ей очень не хотелось, чтобы разговор принимал такой оборот, она предпочла бы Анину истерику, но подруга уже успокоилась и казалась на удивление спокойной и собранной.

— Я спросила следователя, почему так могло случиться. Он начал нести какую-то чушь, и я поняла, что правды он мне не скажет. Тогда я позвонила Андрюше — это вон тот светленький, в круглых очках, который целый вечер с тебя глаз не сводит, — и попросила поговорить со следователем в качестве криминального обозревателя. Они с Антоном работали вместе, в общем, он знает специфику. Короче, кровь не идет из такой раны только в одном случае — если это не рана, а разрез на трупе.

Вероника вздрогнула. Мысль о том, что в комнате на столе осталось еще довольно много водки, внезапно показалась ей очень заманчивой.

— Следователь рассказал Андрюше, что тот парень, чьи отпечатки были на ноже, клянется, что из воды вылез мертвец и схватил его за горло. Он не отрицает, что ударил Антона ножом, но все время повторяет, что удар не причинил тому никакого вреда. Он трясется от страха и вообще ведет себя как сумасшедший.

— Неудивительно, — нервно перебила Вероника, — играть психа — любимое занятие этих отморозков, когда их припрут к стенке. Он тебе еще и не такое придумает, только бы избежать наказания.

— Официальная версия следствия, — продолжала Аня, не слушая ее, — исходит из того, что Антон подрался с ними на берегу озера, а потом шел с Лизонькой на руках еще полтора километра, зажимая рану в боку. Будто бы он добрался до липовой аллеи, там упал и напоролся на этот жуткий сук. Они все хотят убедить меня в том, что мой муж умер именно так.

Она по-прежнему смотрела не на Веронику, а в колодец двора, и выражение ужаса и отвращения, появившееся на лице подруги, к счастью, ускользнуло от ее глаз.

— Но липовая аллея — не то место, где повсюду валяются такие острые сучья. Там вообще нет осин, а этот обломок — кусок старой осины.

— Откуда ты знаешь? — спросила справившаяся наконец со своим лицом Вероника. — Ты что, ботаник?

— Ника, я журналист и умею раскапывать информацию. Узнать, что за деревяшка торчит в глазнице моего мужа — для этого не надо быть ботаником, достаточно просто уметь задавать вопросы. Так вот, в липовой аллее нет осин. Зато они в изобилии встречаются в том месте на берегу озера, где нашли Лизонькину коляску. И там, у самой воды, растет дерево, на котором я сама видела засохшую кровь.

— Откуда ты знаешь, что это была кровь Антона? Может, там спаниель утку из воды вытаскивал?

— Знаю, — отрезала Аня. — Он умер там, на этом дереве: острый обломок засохшей ветви вошел ему в левый глаз и вонзился в мозг. Я говорила со специалистами, смерть в таких случаях наступает мгновенно.

— Но это невозможно. — Вероника выронила сигарету — теперь ее пальцы дрожали не хуже Аниных. — Он не смог бы: он же дошел почти до самого дома, с девочкой на руках… Ты же понимаешь, что это невозможно…

Аня помолчала. Забытая сигарета тлела у нее в руке, крохотный огонек сапфира мерцал сквозь полупрозрачную струйку дыма. Кольцо с сапфиром, подарок Антона, следовало бы уже надеть на левую руку, как знак вдовства, но она почему-то никак не могла решиться сделать это, словно простое движение могло оборвать последнюю ниточку, связывавшую ее с мужем.

Она отвернулась, чтобы Вероника не видела, как затряслись у нее губы.

«Анечка, — думала Вероника, — Анечка, бедная ты моя! Ты ведь не представляешь, каково это — выйти уже за полночь прогулять собаку и столкнуться в темной аллее с человеком, которого прекрасно знаешь, которому симпатизируешь, которого даже, может быть, чуть-чуть хочешь. Боже, какой он был страшный, в этой словно могильной землей испачканной, исполосованной ножом куртке, со своим окровавленным, изуродованным лицом, с этим отвратительным обломком, торчащим прямо из глаза. Он двигался на меня медленно и неотвратимо, как робот, и я на несколько секунд перестала дышать, сердце остановилось на половине удара, Дик, храбрый пес, поджал хвост и, припав к асфальту, пополз куда-то в тень от ярко горевшего надо мной фонаря. А потом я увидела, что он распухшими, как у утопленника, руками прижимает к себе ребеночка, Лизоньку, и Лизонька ластится к нему, как к живому. А ведь он мертвый был, я сразу это поняла, едва обломок увидела… а как такое возможно, что мертвый и ходит, мне тогда даже и в голову не пришло… Ты, Анечка, девушка умная, тебе лучше знать, может такое быть или нет, только никогда я тебе не расскажу о последней своей встрече с Антоном. И как он мне Лизоньку протянул, а я в его мертвый глаз заглянула и увидела в нем тьму бездонную, будто провал куда-то, глубоко-глубоко, и как стало меня в тот провал затягивать. А потом ребеночек ваш обхватил меня за шею замерзшими своими ручонками, и очнулась я, а Антон упал. Словно завод в нем кончился. И как я ментов умоляла не записывать, что это я Лизоньку нашла рядом с трупом, а сказать, будто бы они сами на Антона наткнулись, объезд свой проводя, потому что уже тогда знала — не смогу никогда признаться в этом, а особенно тебе».

Вероника вздохнула.

— Анечка, не мучай себя, тебе еще силы ох как понадобятся. Кто Лизавету поднимать будет, ты ж теперь за нее вдвойне отвечаешь. Вот о чем думать надо.

— Ника, милая, — вдруг встрепенулась Аня, — ты сходи посмотри, может, им там курицу уже нести пора, а я тут пока постою, пореву. Ты иди, иди, со мной все нормально будет, правда. Только сигарету еще оставь.

Но когда Вероника вышла, плотно прикрыв за собой балконную дверь, Аня не стала плакать. Она закурила и, положив локти на холодные перила балкона, вгляделась в пасмурное апрельское небо.