Точка Лагранжа (Сборник) - Бенедиктов Кирилл Станиславович - Страница 50

Капитанскую шлюпку Саид-бей отдавать не хотел. Ругался, брызгал слюной, жаловался, что русские принесли ему столько несчастий, сколько у него не было за всю жизнь. Остров проклят, кричал он, наливаясь дурной кровью и заходясь астматическим кашлем, к нему вообще нельзя было приближаться, а глупые русские ступили на его землю и навлекли на свою голову страшные кары… Он уже потерял «Зодиак», а ведь он стоит целое состояние! (Про то, что лодка была застрахована, Саид-бей, разумеется, не вспомнил.) Теперь у него хотят отобрать и шлюпку! Немыслимая наглость!

Перекричать капитана было нереально. Кольцов достал бумажник и начал выкладывать перед Саид-беем двадцатидолларовые банкноты. На десятой банкноте капитан несколько поутих, на двадцатой — замолчал совсем. Капитанскую шлюпку Кольцов получил в свое распоряжение за пятьсот долларов. Ему показалось, что Саид-бей включил в эту сумму и стоимость самой шлюпки — видимо, назад получить ее уже не рассчитывал.

Сопровождать его, разумеется, никто не захотел. Спустили шлюпку на воду — и на том спасибо. Берясь за весла, Кольцов остро пожалел о том, что из оружия при нем только подводный нож. В лагере, правда, лежит зачехленное гарпунное ружье, купленное на черном рынке в Дахабе. Но до него еще нужно добраться… Он греб к острову, уверенный в том, что его таинственный враг ждет его там.

17

Тащить Самойлова пришлось не так уж и далеко, хотя Оксане этот путь показался бесконечным. Мертвое тело было просто нереально тяжелым, как хрупкая Таня смогла вытянуть его из воды, оставалось загадкой. Впрочем, Оксане было не до загадок. Ее трясло от страха, кофта, соприкасавшаяся с гидрокостюмом Олега, моментально промокла и прилипла к коже. «А что, если это кровь? — пугала себя Оксана. — Вдруг я уже вся в его крови перемазалась…»

Ей ужасно хотелось бросить труп и бежать куда глаза глядят, но она не могла. Стыдно было в этом признаваться, но она боялась Татьяну. В Самойловой что-то изменилось, как будто лопнула целлофановая кукла, и из разошедшейся оболочки выглянула совершенно другая женщина. И эта женщина имела над Оксаной какую-то загадочную власть.

Они проломились через какие-то кусты, оцарапавшие Оксане лицо и руки, и вышли к центральной лагуне. В неподвижной воде отражался круглый серебряный глаз луны. Неподалеку, метрах в тридцати, чернела под пальмами жалкая лачуга старика, похожая на собранный из подручных материалов ангар для лодки.

— Нам нужно отнести его туда, — сказала Татьяна, показывая на хижину. Сказала так буднично, словно отдавала распоряжение приготовить обед.

— Я не хочу, — пролепетала Оксана. — Там этот ужасный старик…

— Он не ужасный, — ответила Татьяна. — И не старик. И его там нет.

«Откуда ты знаешь?» — хотела спросить Оксана, но не смогла заставить себя открыть рот. Говорить с этой новой Татьяной было еще страшнее, чем тащить труп. Она знала что-то такое, чего Оксана предпочла бы не знать никогда в жизни.

Они немножко передохнули, снова подхватили мертвого Олега под мышки и потащили его к лачуге старика. Когда до хижины оставалось шагов пятнадцать, Оксана заметила, что в ней горит свет.

Нет, «горит» — это не то слово. Мертвенное синеватое свечение едва сочилось из щелей лачуги, как будто там, внутри, на последнем издыхании работала кварцевая лампа. Песок, на который попадали отблески этого странного света, казался черным.

Оксана почувствовала, как у нее подгибаются колени. Ей представилось, как синий свет падает ей на лицо и оно на глазах чернеет, превращаясь в обугленную маску. Она отпустила руку мертвеца и рухнула на землю, всхлипывая и размазывая по щекам слезы.

— Не пойду дальше! — бессвязно бормотала она, молотя кулачками по песку. — Не пойду! Отпусти меня, Танечка, пожалуйста! Там ужас какой-то, я не хочу, не хочу туда идти!

Небрежно заткнутая за пояс ракетница вывалилась на песок, но Оксана этого не заметила. Ей хотелось только одного: чтобы ее оставили в покое. Она понимала, что, если Татьяна сейчас скажет: «Хватит реветь, тряпка, вставай!», ей придется вставать и тащить труп дальше. К счастью, Татьяне, видно, надоели ее истерики.

— Как хочешь, — равнодушно отозвалась она. — Сама справлюсь.

Самойлова закинула обе руки трупа себе на шею и, покачиваясь под его тяжестью, побрела к хижине. Оксана, глотая слезы и сопли, смотрела ей вслед.

Она видела, как Татьяна свалила свою жуткую ношу на землю у самой двери лачуги. Как встала на колени перед этой дверью и несколько раз поклонилась ей — низко-низко. Смотреть на это было очень страшно, но заставить себя отвернуться Оксана не могла.

Потом дверь открылась, и на лоснящийся неопреновый костюм Татьяны упал отблеск синего света. У порога хижины произошло какое-то движение — Оксане показалось, что Самойлова заталкивает труп мужа в открывшуюся дверь. Мелькнуло что-то черное, похожее на шланг регулятора. В следующую секунду синий свет потускнел, дверь закрылась. Стало очень тихо. Оксана слышала, как вода в лагуне с едва различимым шелестом трется о берег.

Она стояла на четвереньках, глядя на слегка подсвеченный синим силуэт лачуги. Нужно было уходить как можно скорее, пока не случилось что-то совсем уже кошмарное, что вот-вот — она чувствовала это — должно было случиться на этом острове. Уходить, убегать, добираться вплавь до яхты, умолять капитана скорее сниматься с якоря и возвращаться в Египет. Но она не могла даже пошевелиться.

«Божечка, — тихо скулила про себя Оксана, — божечка мой родненький, я плохая девочка, я знаю… Я в тебя не верила, родителей не слушала, уехала в эту чертову Москву, век бы ее не видать… Как будто дома плохо, ой, божечка, какая ж я глупая! Но я правда больше не буду, я все эти глупости брошу, замуж выйду, ребеночка рожу… В церковь ходить буду хоть каждый день! Только, божечка, пожалуйста, сделай так, чтоб я жива осталась… Я так боюсь, так боюсь… Пожалей же меня, я ж тут совсем одна, на этом острове…»

Слезы стекали по ее щекам и падали на песок.

Слезы мешали ей видеть, застилали глаза пеленой. Потом Оксана услышала скрип старых досок, скрежет жести и поняла, что дверь отворилась снова.

— Пойдем, — сказал в недосягаемой вышине голос Татьяны. — Вытри слезы и вставай. Он ждет тебя.

18

Провести лодку через рифы ночью оказалось чертовски сложным делом, но Кольцов справился. Причалил он в сотне метров от лагеря — на всякий случай. Он вытащил шлюпку на песок и забросал ее пальмовыми листьями. История с «Зодиаком» его многому научила.

Фонарь он включать не стал — луна давала достаточно света, чтобы без особого шума приблизиться к лагерю. Максим крался между пальмами, сжимая в руке нож и чувствуя себя совершенным идиотом. Кем бы ни был его загадочный противник, одну победу ему уже удалось одержать — он сломал четко выверенный сценарий Кольцова, превратил его из респектабельного туриста в какого-то нелепого диверсанта, вынужденного играть в казаки-разбойники. От кого он прячется на острове, где кроме него и девчонок живет только сумасшедший старик? От этого старика? Максим ни на минуту не допускал мысли, что у древней развалины хватит сил, чтобы доплыть до яхты, украсть труп Самойлова и напоследок дюжину раз продырявить «Зодиак». Но почему он так уверен, что старик живет на острове один? Он что, обошел весь этот дурацкий атолл? Да и хибара старика, если хорошенько подумать, с самого начала показалась ему непропорционально длинной для одного человека. Низкой, да, но очень длинной…

К тому моменту, когда Максим добрался до лагеря, он был практически уверен, что имеет дело с человеком, который все это время скрывался в хижине у лагуны. Новая игра обретала хоть какой-то смысл: теперь Кольцову противостоял уже не бесплотный «призрак острова», а вполне реальный араб, Мустафа или Ибрагим, скрывавшийся здесь от суданских властей. Вот только для чего ему понадобился труп Самойлова?

Выходить на открытое место Кольцов не решился. Он тенью скользнул за свою палатку и осторожно, чтобы не производить лишнего шума, вспорол ножом прочную ткань. Жаль, конечно, вещь дорогая, но жизнь дороже. Отогнув разрезанный кусок, заглянул внутрь — палатка была пуста. Максим ужом заполз внутрь, встал на четвереньки и осмотрелся. Вещи вроде бы пребывали в относительном порядке, то есть в беспорядке, конечно, но таком, который не наводит на мысли об обыске или визите стаи обезьян. Кольцов зачем-то потрогал матрас Оксаны, покрутил в руках брошенное у изголовья зеркальце. Похоже, девушка в палатку не возвращалась.