Искатель. 1984. Выпуск №5 - Мельников Виталий - Страница 15

Полковник Унагами безостановочно кружил по кабинету. Он собирался с мыслями, готовясь к прыжку, который будет совсем как прыжок уссурийского тигра — неожиданным и стремительным. Крохи сведений, которыми располагал полковник Унагами, носили чисто информационный характер, и зацепиться пока, собственно говоря, было просто не за что.

Делая круги по кабинету, полковник старался представить себя в роли таинственного радиста и прикидывал, как бы он действовал сам, окажись на его месте. Ему вспомнились соображения, которые высказал инженер Сидзава, специализирующийся на перехвате шпионских радиопередач.

«Рация не выходила в эфир в течение довольно продолжительного времени», — сказал тогда Сидзава.

«Может, вышел из строя передатчик?» — предположил Унагами.

«Не исключено. Только прошу принять в расчет один маленький нюанс: у радиста, который выходил в эфир прежде, была совершенно иная манера работы на ключе — совсем другой почерк, как мы говорим».

«Выходит, что-то случилось с прежним радистом и передатчик только потому и молчал, что потребовалось время на переброску в Харбин нового радиста?»

«Мое дело — констатация фактов, — улыбнулся инженер Сидзава, — а делать выводы — это по вашей части».

На том они и расстались. А вывод?.. Вывод на сказанного Сидзавой напрашивался такой: если рация, молчавшая в течение нескольких месяцев, возобновляет свою работу с передач, направленных в два адреса, следовательно, «товарищ Икс», в чьем подчинении находится таинственный радист, — человек в Харбине не новый. Отсюда еще один вывод. Этот таинственный «товарищ Икс», вероятно, опытный разведчик. И если он до сих пор не попал в поле зрения японской контрразведки и сыскных служб Маньчжоу-Го, значит, скорее всего в легальной жизни он подвизается в такой области деятельности, принадлежность к которой автоматически вводит его в круг лиц, стоящих вне подозрений. Из этого следует, что, запеленговав вражескую рацию и выявив ее местонахождение, нужно установить негласный надзор за радистом и, двигаясь от связного к связному в обратном направлении, так сказать, от устья к истоку, выйти в результате на тропу, ведущую к логову зверя. А потом?.. Потом генерал-майор Мацумура отправит в Токио докладную и все заслуги припишет себе.

Полковник задержался на минуту, достал из кармана золотой портсигар с голубым эмалевым драконом на крышке и массивную красно-желтую коробочку спичек, неторопливо закурил.

Безусловно, может оказаться, что в Харбине нет никакого «логова зверя» и что все эти построения — воздушный замок, заселенный призраками. Все может быть. Но ведь есть радиостанция, а она-то, безусловно, не призрачная…

Полковник прищурился. Тоненький дымок вырвался изо рта и повис в воздухе, изогнувшись вопросительным знаком.

— Сидя в Синьцзине, многого не узнаешь. Нужно ехать в Харбин. — вслух произнес полковник Унагами.

И тут зазвонил телефон.

— Господин полковник, соединяю с секцией по борьбе с партизанским движением, — доложил дежурный телефонист.

Чуть погодя Унагами услышал в трубке голос майора Замуры.

— Рад уведомить вас, господин полковник, вблизи поврежденного семафора обнаружены следы бандитов, готовивших диверсию. Прошу принять мои поздравления, ваше предположение блистательно подтвердилось.

— Как и следовало ожидать! — спокойно отозвался полковник.

— И еще одна новость, которая, думаю, вас заинтересует. В деревне Тянцзы местными жандармами задержан подозрительный субъект, китаец. Начальник комендатуры полагает, что это один из диверсантов. Мною отдано распоряжение, чтобы подозреваемого немедленно препроводили в Синьцинскую тюрьму.

— В Харбинскую, господин майор, — подсказал полковник. — Измените свое распоряжение. Подозреваемого нужно доставить в Харбин.

«БЕДНЫЙ ФУ, ЖАЛКО МНЕ ТЕБЯ!..»

Двое японцев в штатском и ассистировавший им китаец-переводчик в фирме унтер-офицера маньчжурский жандармерии очень скоро поняли, что имеют дело с крепким орешком.

— Кто ты такой?

— Меня зовут Фу Чин.

— Что тебя привело в Тянцзы?

— Был на заработках в Корее. На вокзале в Вицине украли документы и деньги. Пришлось отправиться пешком. Дорога в Муданьцзян проходит через Тянцзы — вот я там и оказался.

— Почему бежал от представителей власти, когда они тебя задержали?

— Испугался.

— Почему забрался в колодец?

— Даже заяц, и тот, говорят, от страха на дерево забирается, а я от страха нырнул в колодец.

— Что тебе известно о диверсионном акте на железнодорожной линии Муданьцзян—Тумынь?

— Ничего не слыхал ни о какой диверсии.

— Ты и твои сообщники вывели из строя семафор у въезда в Винцин.

— Про испорченный семафор мне ничего не известно, и сообщников у меня нет. Я Фу Чин. На вокзале в Винцине меня обокрали. Мне не на что было купить билет на поезд, и я отправился в Муданьцзян пешком…

Наконец высокий худощавый японец с сухим, почти европейским лицом потерял терпение. Пронизывая арестованного острыми ненавидящими глазами, похожий на европейца японец принялся что-то громко кричать — отрывисто и угрожающе.

Шэн смотрел на него как загипнотизированный и молчал.

Вволю накричавшись, японец тоже замолчал Потом вытащил из кармана светло-серых, тщательно отутюженных брюк желтый портсигар с голубым драконом на крышке, извлек из него папиросу с длинным мундштуком и, постукивая папиросой по кривому ногтю большого пальца, вполголоса отдал переводчику какой-то приказ.

— Бедный Фу, жалко мне тебя! — с притворным состраданием глянул на Шэна переводчик. — Сейчас тобой займутся специалисты, которые и не таких, как ты, приводили в память!

Грустно покачивая головой, переводчик нажал на кнопку звонка. Дверь тотчас распахнулась. В комнату влетели двое в синих полотняных куртках.

Специалисты начали с вроде бы безобидного выламывания пальцев, с помощью бамбуковой палочки толщиной с карандаш. Шэн ощутил пронизывающую, невыносимо острую боль, от которой Зарябило в глазах. Мучительную эту пытку истязатели повторили несколько раз. Но Шэн упорно держался своей версии. Тогда «специалисты» пустили в ход уже не палочки, а палки. Ударами кулаков Шэна свалили на пол. Потом одни из них сел на ноги, а второй принялся бамбуковой палкой бить Шэна но лодыжкам. Боль была до того нестерпимая, что Шэн, как ни силился, не мог сдержаться: при каждом ударе с губ его сам собою срывался стон. Когда и это не привело к желательным для японцев результатам, палачи поставили Шэна лицом к стене, приказали согнуть ноги в коленях, а потом шею забили в деревянную колодку, а кисти рук приковали к стене. Сзади и с обоих боков тело Шэна подперли копьями с острыми наконечниками, под пятки подсунули планку, густо утыканную гвоздями.

Позднее, когда Шэн, лежа на полу своей камеры, вспоминал эту изуверскую пытку, тело его само собой судорожно вздрагивало. Недолго простоял он в таком положении, а колени уже разламывались от режущей боли. Он начал впадать в беспамятство, мышцы одрябли, стаю трудно дышать, в ушах шумело, перед глазами плавали мерцающие пятна. Чуть шевельнешься, в тело — на спине и под мышками — вонзались наконечники копий. Опустишь ступни — пятки натыкаются на острия гвоздей.

В конце концов Шэн потерял сознание.

Очнулся в камере. Лежа на холодном кирпичном полу, он чувствовал ноющую боль во всем теле.