Священный цветок - Хаггард Генри Райдер - Страница 19

– Теперь этот низкий человек больше никогда не будет стрелять, – сказал я зулусам.

– Хорошо, Макумазан, очень хорошо! – сказал Мавово. – Но почему ты не целился в голову, раз так хорошо умеешь стрелять? Эта пуля наполовину пропала.

После этого я вступил в разговор с носильщиками. Бедняги думали, что они проданы новому хозяину. Я должен сказать, что они предназначались к вывозу в другие места, но должны были обрабатывать сады Хассана. Двое из них принадлежали племени мазиту, родственному зулусам, хотя и отделившемуся от них много лет тому назад. Они говорили на наречии, которое я понимал, хотя вначале это давалось мне с трудом. В основу его вошел зулусский язык, смешанный с языками других племен, женщин которых мазиту брали себе в жены.

Среди носильщиков был один, настолько хорошо говоривший по-арабски, что Самми мог объясняться с ним. Я спросил мазиту, знают ли они дорогу, которая ведет в их страну. Они ответили, что знают, но что их страна находится очень далеко отсюда, на расстоянии целого месяца пути. Я сказал им, что если они поведут нас туда, то получат свободу и хорошую плату. При этом я прибавил, что если и остальные носильщики будут хорошо служить нам, то они тоже получат свободу, когда в них не будет надобности. Услышав это, бедняги печально улыбнулись и посмотрели на Хассана-бен-Магомета, сидевшего на ящике под конвоем Мавово и бросавшего на них и нас злобные взгляды.

«Разве могут они стать свободными, пока жив этот человек? » – казалось, говорил их взгляд. Как будто для того, чтобы укрепить их сомнение, Хассан, понявший смысл моих слов, спросил, по какому праву мы обещаем свободу его рабам.

– По праву этого, – сказал я, указав на английский флаг, который Стивен все еще держал в руках. – Кроме того, мы заплатим тебе за них, когда вернемся обратно.

– Да, – пробормотал он, – ты заплатишь мне за это, англичанин, когда вернешься или, быть может, еще раньше этого!

Мы смогли выступить не раньше трех часов пополудни. У нас было так много дел, что, вероятно, было бы благоразумнее подождать до следующего утра. Но нам не хотелось проводить в этом месте еще одну ночь.

Каждый носильщик получил по одеялу и, казалось, эти бедные создания были чрезвычайно тронуты нашими подарками. Все вещи еще в Дурбане были разложены по ящикам, из которых каждый весил столько, сколько мог нести на себе один человек. На ослов были надеты вьючные седла: Эти животные оказались весьма полезными в нашем путешествии.

Вьюки были укреплены на их спинах в непромокаемых кожаных мешках вместе с тыквенными бутылками и постельными циновками, которые Ханс откуда-то достал. Вероятно, он похитил их из покинутой деревни, а так как они были необходимы для нас, то я, сознаюсь, ничего ему не сказал. Мы взяли шесть или восемь козлят, бродивших недалеко, про запас, до того времени, пока не найдем дичи. За них я предложил Хассану плату, но когда вручил ему деньги, он в ярости швырнул их на землю. Я поднял их и со спокойной совестью спрятал обратно в карман.

Наконец все было более или менее готово. Тогда возник вопрос, что делать с Хассаном. Зулусы, равно как и Ханс, хотели убить его, что Самми объяснил ему на своем превосходном арабском языке.

Тут этот жестокий человек показал, каким трусом он был в глубине души. Он бросился на колени, плакал и взывал в нам во имя сострадательного Аллаха. Это продолжалось до тех пор, пока Мавово, которому весьма надоело, не пригрозил ему своим копьем, после чего тот замолчал.

Стивен стоял за то, чтобы отпустить его – мысль, которая, казалось, имела свои преимущества, так как, отпустив его, мы, по крайней мере, избавились бы от его общества. Однако после некоторого размышления я решил, что лучше всего задержать его по крайней мере дня на два в качестве заложника, на случай, если арабы последуют за нами и нападут на нас. Сперва он отказался идти с нами, но ассегай одного из охотников, направленный на него, послужил доводом, на который он ничего не мог возразить.

Наконец мы тронулись в путь. Впереди шел я с двумя проводниками, потом шли носильщики, потом половина охотников, за ними четыре осла под присмотром Ханса и Самми, потом Хассан и остальные охотники, за исключением Мавово, шедшего со Стивеном позади всех. Нет нужды говорить, что ружья наши были заряжены и все мы были готовы ко всяким случайностям.

Единственная дорога, по которой, по словам наших проводников, нам предстояло идти, шла сначала на протяжении нескольких сот ярдов по берегу, потом сворачивала от него через деревню, где жил Хассан, так как он, по-видимому, не пользовался старым миссионерским домом. Когда мы проходили мимо небольшого скалистого откоса (не более десяти футов высотой) в том месте, где глубокий канал, ярдов в пятьдесят шириной, отделял материк от острова, с которого невольники перевозились на «Марию», возникло некоторое затруднение с ослами. Один из них сбросил с себя поклажу, другой начал брыкаться с явным намерением прыгнуть в воду вместе с нашим ценным грузом. Охотники из арьергарда бросились к нему, чтобы удержать его. Вдруг послышался сильный всплеск.

«Осел упал в воду! » – мелькнуло у меня в голове. Но это был не осел, а Хассан. Воспользовавшись нашим замешательством и будучи превосходным пловцом, он бросился в воду и нырнул. Ярдах в двадцати от берега он вынырнул, потом снова нырнул, направляясь к острову. Я, безусловно, мог попасть из ружья ему в голову, но мне неприятно было стрелять по спасавшему свою жизнь человеку, словно это был гиппопотам или крокодил. Кроме того, я отдавал должное смелости его маневра. Поэтому я не стал стрелять и удержал от этого других.

Когда наш бывший хозяин подплыл к острову, я увидел арабов, сбегавших со скалы, чтобы помочь ему выйти из воды. Либо они не покинули острова, либо снова заняли его, лишь только «Крокодил» скрылся из виду со своим трофеем. Чтобы снова захватить в плен Хассана, надо было напасть на гарнизон острова, что нам было не по силам. Поэтому я отдал приказание продолжать путь. Затруднение с ослами было устранено, и мое приказание было исполнено сразу, Счастье, что мы не замешкались, так как едва только наш караван двинулся дальше, как арабы с острова начали в нас стрелять. Но ни одна их пуля не достигла цели, так как мы скоро свернули в сторону и оказались за прикрытием. Кроме того, арабы, по своему обыкновению, стреляли очень скверно. Однако одна пуля попала в тюк, навьюченный на осла, разбила бутылку хорошей водки и повредила жестянку с консервированным маслом. Это так рассердило меня, что я, приказав другим продолжать путь, спрятался за дерево и ждал до тех пор, пока из-за скалы не показался грязный и изорванный тюрбан Хассана. Я прострелил этот тюрбан, но, к сожалению, не голову, на которой он был. Послав такой прощальный привет нашему хозяину, я спустился со скалы и догнал остальных.

Теперь мы шли мимо деревни. Идти через нее я не решился, опасаясь засады.

Деревня занимала большое пространство, окруженное крепким палисадом, и со стороны моря была скрыта большими холмами. В центре ее стоял большой дом восточного характера, в котором, несомненно, жил Хассан со своим гаремом. Когда мы прошли немного дальше, я, к своему удивлению, увидел пламя, пробивавшееся сквозь крышу этого дома, крытую пальмовыми ветками. Я не мог понять, как это могло случиться, но когда спустя два дня увидел у Ханса в ушах золотые серьги, а на руке золотой браслет, и, кроме того, заметил, что он и один из охотников располагают изрядным количеством британских соверенов note 35 – правда всплыла наружу.

Они незаметно пробрались через ворота в покинутою деревню, прошли к дому Хассана, похитили из женской половины украшения и деньги и, уходя, подожгли дом – «в оплату за разбитую бутылку водки», как объяснил Ханс. Я рассердился, но в конце концов понял, что теперь уже поздно предпринимать что-либо, и приказал ему и его товарищу поделиться золотом с остальными охотниками и Самми. На долю каждого из них пришлось по восемь фунтов.