Бремя империи - Афанасьев (Маркьянов) Александр "Werewolf" - Страница 53

Сноу зашел в гостиницу, страдальчески посмотрел на след из алых капель, тянущийся за ним. Оглядевшись, нашел чистую ткань, перетянул рану. Надо ехать в посольство, там был британский доктор. Но это потом — а сейчас надо было выяснить, что происходило. Если полиция действительно идет по следу — то его порезанная рука — самая мелкая неприятность из возможных…

— Рассказывай. И все в подробностях.

— Ночью приехал Муса, на своей машине. Привез оружие и взрывчатку, как мы и договаривались — для того, чтобы спрятать его в тайнике и выдать братьям. Я был с шейхом и не знаю что там произошло — но, похоже, снайпер открыл огонь как только братья начали разгружать машину. Убило Мусу, Абдуррашида и Мустафу. И еще двоих местных — один начал стрелять в ответ — может, увидел снайпера, может еще что. Один из братьев сел за руль машины, чтобы отогнать ее от медресе — а мы решили уходить. Под землей. Когда мы сели в машину и поехали, нас обстреляли еще раз, осколками стекла ранило Шейха. Потом они гнались за нами…

— Он стрелял точно?

— Ни одного раненого.

— А почему вы решили, что это русские?

— А кто же еще это мог быть?

Сноу лихорадочно соображал. Ситуация была чрезвычайной, решения надо было принимать уже сейчас. Утром могло быть поздно. Самое главное — нельзя воевать с врагом, не зная его, и поэтому сейчас как раз — самое время проверить информацию Мадлен. Если князь Воронцов опять "вне зоны доступа" — то ситуация во многом прояснялась.

А если его телефон или телефон Мадлен или и тот и другой находятся под контролем русской контрразведки — тогда он засветится сам и засветит агента. Хотя… что такого в том, чтобы попросить позвонить кому-то по телефону, пусть и посреди ночи…

Решившись, Сноу схватил телефон — порезанной рукой — сморщился от боли, перехватил телефон в другую руку, начал неуклюже набирать номер…

— Мадлен… — у Сноу не было ни времени, ни желания объяснять почему он звонит в такое время — срочно позвони своему новому другу и спроси что-нибудь. Быстро, я сказал!!! И мне перезвони…

Звонка пришлось ждать долго, минут пять. Выслушав ответ, Сноу с каменным лицом положил трубку. Кое-что становилось ясным. Не все еще потеряно, не все…

— Где сейчас шейх?

— В Белвью — Мехмет назвал северный пригород Бейрута. Сноу отметил, что точное его местонахождение Мехмет не назвал…

— Пусть остается там на два дня, заляжет на дно. Нам надо кое-что проверить. Выйдешь на меня через два дня. Только не приходи сюда!

— Ты знаешь, кто стрелял? Что сказать шейху?

— Что это наше дело, и мы с ним разберемся. Наши договоренности остаются в силе. Но если он совершит ошибку — помочь мы уже не сможем…

Средиземное море, побережье Бейрута. 23 июня 1992 года

Удара об воду я ждал — и подготовился, изо все сил уперся руками в приборную панель. Когда нос машины погрузился в воду, грязная вода хлынула в салон, я понял — вот теперь пора…

Отстегнул ремень безопасности — вода уже не лилась, она хлестала в салон сплошным потоком. Глубоко вдохнул, набирая в легкие максимальное количество кислорода, который еще оставался у потолка машины. Кто-то толкнул меня в плечо, обернулся — Али. Все правильно, проверяет, что с напарником. Показал большой палец, погрузился в воду, нащупал ручку и дернул на себя. Самое сложное в этом случае — открыть дверь, давление воды прижимает ее к кузову, а времени выжидать, пока давление внутри и снаружи салона уравняется — нет. Я почти наяву видел — как к набережной бегут полицейские с фонарями и автоматами — в руки им лучше не попадаться. Навалился со всем сил плечом на дверь, так что аж в глазах потемнело. Запас кислорода в легких пока был — но это ненадолго, времени совсем нет. Сначала дверь не поддавалась — упругая сила придавливала ее обратно к корпусу, не давала открыть. Замер на мгновение — и снова навалился на нее плечом, рванул из последних сил. На какой-то момент показалось, что все напрасно и мы так и останемся на дне, в этом долбанном стальном гробу. И когда в душу начала вползать паника, я вдруг почувствовал, что дверь хоть по миллиметрам — но сдвигается. Навалился еще — и открыл…

Все теперь я в своей стихии — в воде…

Оглянулся — с противоположной стороны машины, неуклюже загребая руками, выплывал Али. Кислорода в легких оставалось немного — но подниматься сейчас на поверхность за глотком свежего воздуха нельзя — полицейские уже пробитой ограды набережной, они смотрят на воду и любое движение на поверхности будет сразу заметно. Надо плыть — под водой, отплывать от берега так далеко, как только можно. Плыть до тех пор, пока не почувствуешь, что умираешь. И только тогда — можно подняться на поверхность и глотнуть свежий воздух. А потом — опять вниз, под воду…

Вот сейчас и узнаем, где лучше учат плавать под водой — в Санкт Петербурге или в Севастополе…

Всплыл на поверхность я минуты через две, когда от берега меня отделяло уже метров семьдесят. Всплыл тихо, без всплеска, особо не высовываясь из-под воды. Только высунулся из воды, медленно выдохнул — и с наслаждением вдохнул чистейший, пахнущий морем воздух. Только тот, кто провел минут пять без единого глотка кислорода может понять, насколько вкусен может быть обычный глоток воздуха…

Метрах в двух от меня всплыл Али, я это почувствовал по легкому колебанию воды. Метра три отстал от меня — так что Севастополь отдыхает. Провентилировал легкие, подгреб поближе…

— Предлагаю — курс на «Колчак». Помнишь, где он находится?

— Сдурел? Это миль семь, не меньше…

— В Санкт Петербурге нас выбрасывали на десять миль от берега — и это считалось легким утренним заплывом для разогрева мышц. Если не справишься…

— Еще и тебя на буксир возьму… — раздраженно ответил Али, старая вражда напомнила о себе…

— Это кто кого возьмет…

Глубоко вдохнув, мы синхронно погрузились в воду…

Бейрут, район Тайонех. Мадафа. 25 июня 1992 года

Сегодня Салик был один — двое его братьев не смогли прийти на намаз в мечеть. Слухи распространяются быстро — о том, что произошло ночью, шептался уже весь город. Полиция и газеты не давали практически никакой точной информации — но недостаток информации восполнялся слухами. Говорили о настоящем ночном бое, о попытке штурма медресе полицией, о том что полицейских остановили находившиеся там правоверные. Улица бурлила, слухи передавались из уст в уста — но что делать, не знал пока никто. Сигнала не было…

Отстояв намаз, Салик свернул свой старый молитвенный коврик и пошел к выходу. В мадафу он сегодня идти не хотел, времени на это совсем не оставалось. Да и делать одному там было совершенно нечего…

Салик завернул за угол, привычно бросил взгляд через плечо — не идет ли кто следом — и вдруг остановился как вкопанный. Один человек, стоявший на углу дома, недалеко от мечети, показался ему знакомым. Очень знакомым…

Забыв про свои дела, Салик повернулся и пошел к этому человеку. Он не ошибся — это был тот офицер, которого они пытались завербовать и вовлечь в дела братства. Сейчас на нем было партикулярное [партикулярное — то есть гражданское, есть такое выражение, на сегодняшний день устаревшее…] платье, и выглядел он так, как будто произошло что-то ужасное. Серое лицо, невидящий взгляд, на лбу — серая нашлепка пластыря…

— Ас-салям алейкум, брат… — сказал Салик, внимательно глядя на офицера — ты ведь помнишь меня? Я Салик…

Офицер ничего не ответил — он просто посмотрел на Салика, и от такого взгляда тот почувствовал, как по всему телу пробежала дрожь…

— Что с тобой, брат? — Салик был искренне озабочен — тебе плохо?

— Я тебе не брат… — глухо ответил офицер — я не могу быть твоим братом…

Что же произошло?

— Все мы, правоверные, братья друг другу, и нет большего харама, чем не помочь своему брату, когда тот в беде. Давай, пойдем — я живу тут недалеко…