Нада - Хаггард Генри Райдер - Страница 37

И случилось так, отец мой, что я, Мопо, думая, что дочь моя Нада умерла, не подозревал того, что она носила имя Лилии в краалях Галакациев и что именно ее царь Динган хотел взять в жены.

Итак, после того, как я оказал сопротивление Дингану, когда тот собирался посылать войско, чтоб сорвать Лилию в садах Галакациев, он стал ненавидеть меня. Я также был участником его тайн, со мной он убивал брата своего, Чеку, и брата Умглангана, и я удержал его от убийства третьего брата, Панды; по всем этим причинам он и возненавидел меня, как умеют люди малодушные ненавидеть тех, кто возвысил их. Он еще не смел отделаться от меня: я пользовался большим влиянием в стране, и народ прислушивался к моему голосу. Он решил хоть на время освободиться от меня, пока не почувствует себя достаточно сильным, чтобы предать меня смерти.

Он решил послать меня к Булалио-Убийце, некогда оскорбившему Чеку через Мезило, чтобы узнать, продолжает ли Булалио упорствовать и отказываться от уплаты дани.

Я выслушал волю царя и старался уяснить себе значение его слов; я понимал, что намерение Дингана состояло в том, чтобы на время отделаться от меня и подготовить мое падение, и что, в сущности, он мало был озабочен вызовом незначительного вождя, живущего далеко и осмелившегося сопротивляться Чеке. Несмотря на все это, мне хотелось отправиться к нему, во мне родилось сильное желание увидеть этого Булалио, который собирается мстить за какого-то Мопо и который походит на Умслопогаса, если бы Умслопогас остался в живых. Поэтому я немедленно согласился.

Итак, отец мой, на следующий день в сопровождении десяти выбранных мною людей я, Мопо, отправился в путь по направлению к Заколдованной Горе. В дороге я много думал о том, как так же шел по этой тропинке в давно минувшие дни. Тогда жена моя, Макрофа, Нада, моя дочь, и Умслопогас, сын Чеки, которого все считали моим сыном, шли рядом со мной. Теперь же я думал с грустью о том, что никого из них больше нет в живых, скоро умру и я. Да, люди жили плохо и недолго в те дни, впрочем, не все ли равно? По крайней мере, я отомстил Чеке и успокоил свое сердце.

Наконец, однажды вечером мы дошли до пустынного места, где ночевали в тот злополучный час, когда Умслопогаса унесла львица; я взглянул на ту пещеру, откуда он похитил львенка, на страшное лицо каменной колдуньи, которая сидит высоко на Заколдованной Горе вечно. В эту ночь я спал плохо, печаль терзала меня, я сидел и смотрел на яркую луну, на серое лицо каменной колдуньи и в глубь леса, который рос на ее коленях, задавая себе вопрос, в этом ли лесу лежат кости Умслопогаса. Во время нашего перехода много рассказов слышал я о Заколдованной Горе. Иные говорили, что на ней являются призраки, люди, принявшие вид волков, другие же рассказывали, что люди те – умершие, которых колдовство вернуло к жизни. Они лишены языков, так как будь у них язык, они громко бы возгласили смертным о страшных тайнах умерших, поэтому они только могут плакать, как маленькие дети. Их можно слышать по ночам в лесу, когда они безутешно рыдают между молчаливыми деревьями.

Ты смеешься, отец мой, но я не смеялся, размышляя над этими рассказами; если у людей есть души, куда уходят они, когда тело умирает? Надо же им уйти куда-нибудь, и что было бы странного, если бы они возвращались в те места, где родились? Я мало занимался такими вопросами, хотя я врач и знаю кое-что о жизни призраков. Сказать правду, отец мой, я так много занимался освобождением душ людей из их тел, что мало заботился о них после освобождения: успею подумать об этом, когда сам уйду к ним.

Итак, я сидел и смотрел на гору и лес, который рос на ней, как волосы на женской голове; вдруг я услышал звук, идущий издалека, из самой середины леса, как мне показалось. Сначала слабый звук раздавался очень далеко, как плач детей в краале, лежащем по другую сторону долины, потом звук стал громче, но все же я не различал, откуда он идет, потом еще громче – и я понял, в чем дело: то мчались на охоту дикие звери. Их вой раздавался все ближе, скалы отвечали ему, и от этих голосов кровь застывала в жилах. По-видимому, на ночную охоту пустилась большая стая – вот она близко, там, на противоположном скате, и вой так усилился, что спутники мои проснулись и стали смотреть в ту сторону. Внезапно появился большой буйвол, на мгновение он ясно возник на светлом небе, стоя на гребне горного хребта, потом исчез во мраке. Он мчался по направлению к нам, вскоре мы опять увидели его, подвигающегося вперед большими скачками. Потом мы увидели бесчисленное множество зверей, серых и худых, бегущих вслед за ним; они показались на хребте горы, исчезли в тени, появились на откосе, пропали в долине, а с ними мчались и два человеческих существа.

Большой буйвол проскакал на близком расстоянии мимо нас, и за ним устремились бесчисленные волки; из пастей этих волков вылетал ужасный вой. Но кто те, которые сопровождали волков, эти огромные и сильные люди? Они бежали быстро и молча, волчьи зубы сверкали на их головах, волчьи шкуры висели на их плечах. Один держал в руке топор – месяц отражался на нем, другой нес тяжелую дубину. Они бежали рядом, никогда еще я не видел так быстро бегущих людей. Вот они обегают к нам по откосу, даже волки отстали, за исключением четырех; мы слышали топот их ног, они поравнялись с нами и пробежали, исчезли, и с ними их бесчисленная свора. Вой стал слабее, замер и прекратился, охота удалилась, ночь стала снова тиха!

– Братья, – спросил я своих спутников, – что это мы сейчас видели?

Один из них отвечал:

– Мы видели Призраков, которые живут на коленях старой колдуньи, а люди эти Братья-Волки, колдуны, цари призраков!

МОПО ОТКРЫВАЕТСЯ УБИЙЦЕ

Всю ночь просидели мы без сна, но более не видели и не слыхали волков и людей, которые охотились с ними. Утром, на рассвете, я послал к Булалио, начальнику племени Секиры, объявить ему, что посланный к нему от царя Дингана желает миролюбиво переговорить с ним в его краалях. Я велел гонцу не говорить моего имени, но назвать меня только «Ртом Дингана». Я же и мои спутники медленно последовали за гонцом, так как путь еще был далек, а я приказал вернуться и встретить меня с ответом Убийцы, владельца Секиры.

Весь день, почти до заката солнца, мы огибали основание огромной Горы Призраков, держась берега реки. Мы никого не встречали, только раз наткнулись на развалины крааля, в котором лежало множество человеческих костей, а рядом с ними заржавленные ассегаи и щиты из воловьей кожи, выкрашенные в белый и черный цвета. Я осмотрел щиты и по окраске узнал, что они принадлежали тем воинам, которые несколько лет тому назад были посланы Чекой за Умслопогасом и которые более не вернулись.

Мы продолжали путь молча, и всю дорогу каменное лицо колдуньи, которая вечно сидит наверху, смотрело на нас с горной вершины. Наконец, за час до заката солнца, мы вышли на открытое место и там, на хребте холма, за рекой, увидели крааль племени Секиры. Крааль был большой и хорошо построенный, скот пасся на равнине многочисленными стадами. Мы сошли к реке и перешли брод, здесь мы сели в ожидании, пока не увидели гонца, посланного вперед, который возвращался к нам. Он подошел ко мне с поклоном, и я спросил его о результате поручения. Он отвечал:

– Я видел того, кого зовут Булалио, это – огромный человек, высокий и худой, и лицо у него свирепое, в руках у него топор, такой топор, как у того, кто прошлой ночью охотился с волками. Когда меня привели к начальнику, я отдал ему честь и поведал ему слова, которые ты вложил в мои уста. Он выслушал меня, громко рассмеялся и сказал: «Скажи пославшему тебя, что я рад видеть «Рот Дингана» и что он без страха может повторить мне слова своего царя, но мне жаль, что не пришла голова Дингана вместе с ртом, тогда бы моя секира приняла участие в нашей беседе, хотелось бы мне поговорить с Динганом о том Мопо, которого брат его Чека умертвил. Но так как рот – не голова, пусть рот является без страха!»

Я вздрогнул, когда снова услыхало Мопо, имя которого опять назвали уста Булалио-Убийцы. Кто мог так любить Мопо, как не тот, кто давно умер? А может быть, Булалио говорил о другом Мопо, имя это не принадлежало исключительно мне, – Чека предал смерти одного из своих вождей с таким именем во времена великой тризны, говоря, что двум Мопо не ужиться в стране, он убил его, хотя тот Мопо плакал обильно, когда другие не могли выжать ни одной слезинки.