Нада - Хаггард Генри Райдер - Страница 14

– Кто это сделал? – кричал Чека громовым голосом.

– Кто осмелился околдовать царя и пролить кровь на пороге его дома?

Все молчали. Чека снова заговорил:

– Такое преступление не может быть омыто кровью двух или трех и забыто! Человек, совершивший его, отправится не один, а со многими другими, в царство духов.

– Все его племя умрет с ним, не исключая младенцев в его шалаше и скота его крааля! Идите, гонцы, на восток, на запад, на север, на юг, созовите именитых колдунов. Пусть они позовут начальников каждого отряда и вождей каждого племени! На десятый день соберется круг Ингомбоко, тогда будет такое выслеживание колдунов и ведьм, какого еще доселе не бывало в стране зулусов!

Гонцы тотчас же отправились исполнять приказание царя, запомнив со слов колдунов имена тех, кто должен был явиться.

И вот ежедневно стали стекаться люди к вратам царского крааля и ползком приближались к царю, восхваляя его громким голосом. Но царь никого не удостоил внимания. Только одного из военачальников он приказал немедленно умертвить, заметив в его руке трость из королевского алого дерева, которую Чека когда-то сам подарил ему.

В ночь перед собранием Ингомбоко колдуны и колдуньи вступили в крааль. Их было сто человек одних и пятьдесят других. Человеческие кости, рыбьи и воловьи пузыри, змеиные кожи, надетые на них, придавали им отвратительный и странный вид. Они шли молча, пока не достигли царского жилища Интункуму. Тут они остановились и хором запели песню, которую всегда поют перед началом Ингомбоко. Окончив ее, они молча отошли на место, указанное им, где провели ночь в непрерывном бормотании и чародействе.

Призванные издалека дрожали от страха, прислушиваясь к их словам. Они знали, что многих из них отметит обезьяний хвост раньше, чем солнце успеет сесть еще раз.

И я тоже дрожал, сердце мое было полно страха. Ах, отец мой, тяжело было жить на свете во времена царя Чеки. Все принадлежали царю, а тех, кого щадила воина, те были всегда во власти колдунов.

На рассвете глашатаи начали созывать весь народ на царское Ингомбоко. Люди приходили сотнями. В руках они держали только короткие палки иметь при себе какое бы то ни было оружие было запрещено под страхом смерти, – они усаживались в большой круг перед воротами царского жилища. О! Вид их был грустный, и мало кто думал о пище, они сами представляли из себя пищу смерти.

Кругом толпились воины, все отборные люди, рослые и свирепые, вооруженные одними керри – то были палачи.

Когда все было готово, царь вышел из своего шалаша, одетый в плащ из звериных шкур. За ним следовали индуны и я.

Чека был на голову выше всех присутствующих. При его появлении вся бесчисленная толпа бросилась на землю, и уста каждого пронзительно и отрывисто прокричали царское приветствие «Баете!».

Чека, казалось, не обратил на них ни малейшего внимания, чело его было отуманено, как горная вершина, задернутая облаками.

На некоторое время воцарилось гробовое молчание. Затем из отдаленных ворот вышла толпа девушек, одетых в блестящие одежды, с зелеными ветвями в руках. Подойдя ближе, девушки стали хлопать в ладоши и затянули нежным голосом какой-то напев, а затем столпились в кучу позади нас.

Чека поднял руку, и тотчас раздался топот бегущих ног. Из-за царского шалаша показалась целая группа Абонгомеколдунов: мужчины – по правую сторону, женщины – по левую. Каждый из них держал в левой руке хвост дикого зверя, в правой – пучок стрел и маленький шит.

Они имели отвратительный вид, а кости, украшавшие их одежды, гремели при каждом движении, пузыри и змеиные кожи развевались за ними по ветру, лица, натертые жиром, блестели, глаза были вытаращены, точно у рыб, а губы судорожно подергивались, пока они яростным оком осматривали сидящих в кругу. Ха! Ха! Ха! Они не подозревали, эти дети зла, кто из них еще раньше заката солнечного будет палачом и кто жертвой.

Но вот они стали приближаться в глубоком молчании, нарушаемом лишь топотом их ног да сухим бренчанием костяных ожерелий, пока не выстроились в один ряд перед царем.

Так они стояли некоторое время; вдруг каждый из них протянул руку, державшую маленький щит, и все в один голос закричали:

– Здравствуй, отец наш!

– Здравствуйте, дети мои! – ответил Чека.

– Что ты ищешь, отец? – вопросили они. – Крови?

– Крови виновного! – ответил Чека.

Они повернулись и заговорили шепотом между собою: женщины переговаривались с мужчинами.

– Лев зулусов жаждет крови!

– Он насытится! – закричали женщины.

– Лев зулусов чувствует кровь!

– Он увидит ее! – закричали опять женщины.

– Взор его выслеживает колдунов!

– Он сосчитает их трупы!

– Замолчите! – крикнул Чека. – Не теряйте времени в напрасной болтовне, приступайте к делу. Слушайте!

– Чародеи околдовали меня!

– Чародеи осмелились пролить кровь на пороге царского дома. Ройтесь в недрах земли и найдите виновных, вы, крысы! Облетите воздушные пространства и найдите их, вы, коршуны! Обнюхивайте ворота жилищ и назовите их, вы, шакалы, ночные охотники! Тащите их из пещер, где они запрятаны, верните их из далеких стран, если они убежали, вызовите их из могил, если они умерли. К делу! К делу! Укажите мне их, и я щедро награжу вас, и хотя бы они были целым народом, уничтожьте их. Теперь начинайте! Начинайте партиями в десять человек. Вас много – все должно быть кончено до заката солнца!

– Все будет исполнено, отец! – отвечали хором колдуны.

Тогда десять женщин выступили вперед. Во главе их находилась самая известная колдунья того времени, престарелая женщина, по имени Нобела. Для этой женщины темнота ночи не существовала, она обладала чутьем собаки, ночью слышала голоса мертвых и правдиво передавала все слышанное.

Остальные Изангузи обоего пола сели полукругом перед царем. Нобела выступила вперед, а за нею вошли девять ее подруг. Они поворачивались то к востоку, то к западу, к северу и югу, зорко вглядываясь в небеса. Они поворачивались к востоку и западу, к северу и югу, стараясь проникнуть в сердце людей. Потом, как кошки, поползли по всему кругу, обнюхивая землю. Все это происходило в глубоком молчании. Каждый из сидящих в кругу прислушивался к биению своего сердца. Одни коршуны пронзительно выкрикивали на деревьях.

Наконец, Нобела заговорила:

– Вы чувствуете его, сестры?

– Чувствуем! – ответили они.

– Он находится на востоке, сестры?

– Да, на востоке! – отвечали они.

– Не он ли сын чужеземца, сестры?

– Да, он сын чужеземца!

Колдуньи подползали все ближе, ползли на руках и коленях, пока не добрались на расстоянии десяти шагов от того места, где я сидел среди индунов около царя. Индуны переглянулись и позеленели от страха, а у меня, отец мой, затряслись колени, мозг костей превратился в воду. Я знал отлично, кого они называли сыном чужеземца. Это был никто иной, как я, отец мой. Меня-то они и собирались выследить. Если же меня заподозрят в чародействе, то убьют со всем моим семейством, потому что даже клятва царя едва ли спасет меня от приговора колдуний.

Я взглянул на свирепые лица Изангузи передо мной, смотрел, как они ползут, точно змеи, оглянулся и увидел палачей, уже схватившихся за свое оружие, готовясь приступить к исполнению своих обязанностей, и, как я уже сказал, я переживал чувства человека, для которого чаша горечи переполнена.

Но в эту минуту я вспомнил, о чем мы шептались с царем, из-за чего созван настоящий Ингомбоко, и надежда вернулась ко мне, подобно первому лучу рассвета после бурной ночи. Все же я не смел особенно надеяться, легко могло случиться, что царь лишь подставил мне ловушку, чтобы вернее поймать меня.

Теперь уже колдуньи доползли и остановились прямо передо мной.

– Оправдывается ли наш сон? – спросила престарелая Нобела.

– Виденное во сне сбывается наяву! – отвечали колдуньи.

– Не шепнуть ли вам его имя, сестры?

Женщины, как змеи, подняли головы, преклоненные к земле, причем костяные ожерелья звякнули на их худощавых шеях. Затем они соединили головы в круг, а Нобела просунула свою среди них, произнося одно слово.