Сказки Таргистана - Дорофеев Владислав Юрьевич - Страница 23

И пошла она искать куклу-слеза. И где ее искать, и на что она похожа, думала кукла-дура, посылая на ходу в каждую новую пещеру свои несравненные гримасы. Но вот напротив одной из пещер ее гримаса вдруг соскочила и куда-то улетела, то есть испарилась. Это было очень неожиданно, поскольку возле каждой пещеры, каждая новая гримаса отскакивала от темноты, как каучуковый мяч от асфальта, и шмякалась назад – иногда это было довольно ощутимое шмяканье. Но кукле-дуре все равно делать было нечего, ей было скучно, вот она и развлекала себя таким странным, может быть для всех умников, способом.

В очередной раз, приготовившись к шмяканью, кукла-дура лишь услышала такой особенный всасывающий звук, как будто кто-то через трубочку всосал последние капли ее шоколодного коктейля, когда кукла-дура на секунду отвернулась от бокала в правую сторону.

Конечно, кукла-дура расстроилась. Поводов было два: во-первых, кто-то украл у нее коктейль – а ведь последний глоток всегда самый вкусный, во-вторых, кто-то уволок ее гримасу. Было, конечно, еще одно незначительное расстройство – вместе с гримасой этот некто стащил благополучно и шмяканье. Но на последнее расстройство кукла-дура решила великодушно не обращать внимания – двух первых было предостаточно.

Кукла-дура выпустила из себя иголки, будто кукла-ежик или кукла-дикобраз, – у нашей героини было еще одно чудное свойство, она умела принимать облик или только часть облика любого из жителей Куклона.

Например, она могла быть куклой-слоном, или одновременно куклой-пепельницей, куклой-столом и куклой-львом. Или же одновременно, хоботом куклы-слона, ножкой куклы-стола и гривой куклы-льва. А иголки она выпускала в минуты раздумий.

Одним словом, что же делать, как понять, куда девалась гримаса? Кто же уволок ее самую смешную гримасу? Стоп! А, что сказала на прощанье высокомерная кукла-солнце?! Что-то насчет моей гримасы. А может быть пропажа моей гримасы – это проделки куклы-слезы.

Ну, конечно, все удовольствия и радости, и шалости сменяются печалью и покоем. Как же я могла это забыть? Ведь мне же об этом когда-то рассказывала кукла-сказка!

И кукла-дура вкатилась в пещеру, мокрую от начала и до конца, и во всех направлениях, утром и вечером, одним словом, всегда и полностью.

Конечно, она и не вкатывалась и не шла, но у нее было в первой момент ощущение, будто бы она подскользнулась; и потом уже до самого конца разговора с куклой-слезой она не могла избавиться от впечатления, что ей и скользко и мокро, и что-то щемит в глазах, словно, кто-то их тискает. Конечно, она попала к настоящей кукле-слезе.

– Помоги нам впустить солнце в город.

– Ну, хорошо, – не прерывая своего смешного занятия, ответила кукла-слеза.

Вы не ослышались. Кукла-слеза занималась своим любимым делом – она смеялась. Таргистанцы совсем перестали плакать. Это была уже только обязанность горюнов.

Да! А в пещере было совсем мокро. Не удивляйтесь. Это же пещера куклы-слезы.

– Для этого надо сделать гору прозрачной, и Куклон станет прозрачным.

– Мне уже говорила об этом кукла-сказка. Но я не понимаю, что, значит, сделать гору прозрачной?

– Душа моя! Спроси у куклы-плач! Все равно мне нужна помощь куклы-плач, одна я не справлюсь. От моих слез только половина горы станет прозрачной. А для того, чтобы сделать прозрачной вторую половину горы, нужно уже не просто лить слезы, но плакать. И когда найдешь куклу-плач, то имей ввиду, что моя сырость по сравнению с ее сыростью – это просто прожженная солнцем пустыня.

Но найти куклу-плач было совсем не просто. Таргистанцы давно забыли, что такое плач, и поэтому все уже почти забыли и слово плач, потому как привыкли жить совсем счастливо и совсем умно, а потому совсем не плакали.

Первым делом кукла-дура нашла куклу-собаку, которая поводила носом, побегала и указала на самую сырую пещеру Куклона.

Действительно, из пещеры пахло сыростью. Кукла-дура не знала, что такое сырость, но ей захотелось взять в руки весло, сесть в лодку и поплыть к дальнему берегу, у которого росли камыши, выли от счастья лягушки, вылезающие на свет лунный из толстомясых кувшинок. Но так как в Куклоне не было вещей, то и никаких весел в наличие не было, поэтому кукле-дуре пришлось окунуться в сырость по самую свою дурацкую макушку.

И, конечно, кукла-плач, была, ну, совсем, как плач. Или, что точнее, совсем как слеза, которая, например, выкатилась из глаза и повисла на кончике носа. И пухнет, пухнет, но почему-то не падает вниз, а заполняет вокруг себя весь мир. И вот уже мир состоит только из слез, которых так много, что им уже некуда деться. Как бы не лопнул мир. Поэтому, чтобы Куклон не лопнул изнутри, у куклы-плач была самая большая пещера, пещера без конца и без края.

У куклы-плач была настоящая кровать, по форме напоминающая и слезу, и Ноев ковчег. В ней она и плакала. Она плакала уже только в свое удовольствие, она же не могла смеяться, как кукла-слеза. Вот она и плакала. Она плакала, пока таргистанцы нуждались в очищающем плаче, радостном и печальном, долгожданном и неожиданном, и так необходимом Громару.

Когда же кукла-дура подплыла поближе к кровати, кукла-плач от радости, что наконец-то могут быть применены ее силы, рызрыдалась что есть мочи.

Слезы из нее хлынули сплошным потоком. Причем, это были радостные слезы, розовые. Кукла-дура поежилась, радостые слезы были красивыми, но, уж очень какими-то холодными. Стало совсем зябко. И нужно было спешить. И ведь еще надо было помечтать напоследок – кукла-дура истратила еще не все мечтательное время.

– Ложись рядом со мной. В розовых слезах мечтается очень хорошо. Ведь у тебя еще осталось десять тысяч секунд мечтательного времени. – Сказала кукла-плач.

От неожиданности кукла-дура мгновенно высохла. Она считала, что во всем Куклоне только она одна умела по-настоящему мечтать. Оказывается, нет.

– Но ведь таргистанцам осталось жить очень мало. Они ведь все умрут, если мы не успеем сделать нашу гору прозрачной и усыпить куклу-сон.

– Успеем. Надо же все хорошенечко обмечтать.

Кукла-дура закрыла несуществующие глаза, несуществующий рот, взлетела на несуществующих крыльях, и замечталась.

Она мечтала так крепко и настойчиво, и так интересно, что кукла-плач даже заплакала завидущими синими слезами. Если бы зависть была со зла, тогда бы слезы были фиолетовые. Но слезы были добрые, потому синие.

И вот только теперь кукла-дура поняла, ради чего она взялась за подвиг спасения Громара. Она плавала в розово-голубых слезах и думала о том, какое же это счастье! Какое же это счастье – плавать пять тысяч секунд в розово-голубых слезах, и ни о чем больше не думать, ни о чем не переживать, потому что все уже сделано. Немного подождать – и все будут спасены.

И дальше все пошло по плану, который нафантазировала кукла-дура.

Во время долгих и беспросветных лет горького и жертвенного плача кукла-плач забыла даже как ходить, она много лет не вставала на ноги. Кукле-дуре пришлось взвалить куклу-плач на плечи, и по уши в голубых слезах она вышла в коридор.

И они побрели вдаль. Пора искать куклу-бесконечность, которая живет в бесконечной пещере. Бесконечная пещера понадобилась только потому, что никто не знал, как много нужно было наплакать слез спасения зеленого цвета за оставшиеся пять тысяч секунд. Ведь речь шла о спасении целой планеты.

Наконец, они добрели до какого-то поворота в этих долгих и бесконечных коридорах Куклона.

– Куда же нам идти дальше?

Возопила кукла-плач. Она хотя и сидела на закорках у куклы-дуры, но поскольку очень хорошо понимала насколько той тяжело, то ей было жалко свою невольную подругу.

– Действительно, – вытирая незримой рукой незримый пот, промолвила неслышно кукла-дура. – Как же мы найдем эту бесконечность?

Кукла-дура произнесла слово «бесконечность» и замолчала.

Вот когда пришел черед куклы-жизнь, которая тихонечко плелась сзади все это время, пока кукла-дура спасала Куклон, и терпеливо ждала, когда же к ней обратятся за помощью.