Хоу-Хоу, или Чудовище - Хаггард Генри Райдер - Страница 13

– О человеке-обезьяне и аполлоноподобном незнакомце, – ответил Гуд. – Они мне снились всю ночь: я спас даму – смуглую красавицу в голубом – и только приготовился получить в награду заслуженный поцелуй, как она закапризничала и превратилась в камень.

– Так ей и следовало поступить относительно вас, если она не дура, – сердито перебил Аллан и прибавил: – Это вы из-за сна стреляли сегодня еще хуже, чем всегда? Я заметил, что вы промахнулись по восьми фазанам подряд.

– А я видел, как вы подстрелили восемнадцать подряд, – бойко возразил Гуд, – так что общий итог не пострадал. Итак, приступайте к вашей романтической повести. Вечерком, после изрядной дозы грубой повседневной действительности, я люблю немного романтики в образе немыслимого фазана.

– Романтика! – вознегодовал Аллан. – Это я романтик? Пожалуйста, не судите обо мне по себе самому, Гуд.

Тут вмешался я, умоляя Аллана не тратить время на споры с Гудом, который недостоин его внимания. Наконец старик смилостивился и начал:

– Мне придется поторопиться, чтобы поскорее покончить с этим занятием, которое сушит мне глотку (я долго жил в одиночестве и не привык говорить, как политик) и заставляет выпивать лишнее» Вы тоже все торопитесь, в особенности Гуд, которому хочется поскорее добраться до конца рассказа, чтобы высказать, как поступил бы он на моем месте, а вы, мой друг, завтра утром уезжаете и вам нужно упаковаться перед отходом ко сну. Поэтому я многое буду пропускать – пропущу, например, всю нашу поездку, хоть это было интереснейшее путешествие, и начну рассказ с нашего благополучного прибытия к первой горной цепи, за которой, по словам Зикали, начиналась пустыня. Здесь нам следовало оставить фургон, так как невозможно было переправляться на волах через горы и пески.

К счастью, мы смогли это сделать в мирном поселке, очаровательно расположенном около воды. Я оставил свой фургон на попечение Мавуна и Индуки, которым вполне доверял, и посулил местному вождю хороший подарок, если по возвращении мы найдем все в целости.

Тот обещал сделать все, что от него зависит, но печально прибавил, что если мы отправляемся в страну Хоу-Хоу, то никогда не вернемся, потому что это земля бесов. И он спросил, как в этом случае поступить с моим добром. Я ответил, что приказал моим зулусам, в случае если я не вернусь через год, отправляться обратно – туда, откуда мы приехали, – и огласить, что я погиб, но что ему, мол, нечего опасаться, так как я великий волшебник и знаю, что вернусь задолго до назначенного срока.

Он пожал плечами, с сомнением глядя на Иссикора, и на этом беседа кончилась. Все-таки мне удалось уговорить его дать нам трех человек в качестве проводников и водоносов, при условии, что мы их отпустим, как только завидим вдали болото. Ничто не могло бы их заставить подойти ближе к стране Хоу-Хоу.

Итак, в положенное время мы тронулись в путь, оставив Мавуна и Индуку почти в слезах, ибо мрачные предчувствия вождя заразили их, и они уже не надеялись увидеться с нами вновь. О Хансе, правда, они не пожалели бы, потому что ненавидели его так же, как он ненавидел их, но меня они по-своему любили.

Поклажа наша была тяжела: ружья (я взял двуствольный «экспресс»), кое-какие лекарства, одеяла, несколько смен белья для меня, пара револьверов и всевозможная посуда для воды. Захватили мы также табак, спички, свечу и связку сушеных кореньев – на случай, если не встретим дичи. Как будто бы немного, но еще не добравшись до пустыни, я готов был половину бросить. Не знаю, как бы мы перевалили со всем этим через горы, не будь с нами наших троих водоносов.

Подъем и переход через гребень горы отнял у нас двенадцать часов. Мы остановились здесь на ночь, а на следующий день спуск занял еще шесть часов. У подножия гор росли тощая трава и редкий кустарник, постепенно исчезавшие, по мере того как голая равнина переходила в настоящую пустыню. Последний наш привал у воды пришелся на вторую ночь; наутро, наполнив все свои сосуды, мы вступили в область бесплодных песков.

Три дня шли мы по проклятой знойной пустыне. К счастью, благодаря экономии и воздержанию нам хватило воды до полудня третьих суток, когда, измученные жарой, с гребня песчаной дюны мы увидели вдали густую зелень, обозначавшую начало болота. Здесь, согласно уговору, наши проводники могли повернуть домой, и мы сберегли для них воду на обратный путь.

Однако после короткого совещания они решили пойти дальше, и когда я спросил, почему, обернулись и указали на густые облака, собиравшиеся позади нас на горизонте. Эти облака, объяснили они, предвещали песчаную бурю, при которой в пустыне не выживет ни один человек. И они убеждали нас двигаться вперед как можно быстрее. Мы собрали остаток сил и последние три мили, отделявшие нас от болота, проделали бегом. Едва мы достигли зарослей тростника, как разразилась буря; однако мы продолжали бежать, пока не добрались до места, где тростник рос особенно густо и где, раскапывая руками ил, можно было черпать из ямок воду, которую мы жадно пили, не обращая внимания на муть. Здесь мы просидели на корточках несколько часов, пока неистовствовал ураган.

Зрелище было ужасное. Пустыни не было видно за густыми клубами взметенного песка, который даже сквозь тростник садился на нас густыми слоями, так что временами приходилось вставать и стряхивать с себя его тяжесть. Он душил нас, раздражал кожу. В пустыне мы были бы заживо погребены. Тростник оказался нашим спасением.

Так просидели мы всю ночь. К рассвету буря унялась, солнце всходило на безоблачном небе. Напившись вдосталь, мы повернули обратно к краю болота и с гребня песчаного холма стали осматривать местность. Иссикор протянул руку к северу, и тронул меня за плечо. Вдали темным пятном на нежной синеве неба рисовалось грибовидное дымное облако.

– Опять туча, – сказал я. – Ураган возвращается?

– Нет, господин, – сказал он, – это курится Огненная гора моей родины.

Итак, слова Зикали до сих пор оправдывались. Но если существует не известный ни одному исследователю вулкан, то почему бы не быть также и погребенному городу с окаменелыми людьми, и даже Хоу-Хоу. Но нет, в Хоу-Хоу я не верил.

Между тем наши три туземца запаслись водой и распрощались с нами, твердо уверовав в мою магию: ведь если бы мы вышли несколькими часами позже, мы погибли бы все до единого.

После ухода проводников мы расположились на отдых в тростниках. Но – увы! – нам не суждено было отдохнуть: как только зашло солнце, к болоту со всех окрестностей стало стекаться на водопой зверье.

При свете месяца я видел, как выступали из темноты большие стада слонов и величаво направлялись к воде. Из зарослей, где они укрываются днем, подымались буйволы, выскакивали антилопы, между тем как из воды доносился рев медлительных бегемотов и слышался тяжелый плеск, производимый, вероятно, спугнутыми крокодилами.

Но это еще не все, ибо обилие дичи привлекало львов, которые хрипели, ревели и убивали, как подобает царям зверей. Стоило хищнику кинуться на какую-нибудь беспомощную антилопу, как все стадо шарахалось в сторону с таким невообразимым шумом, что невозможно было уснуть.

К тому же не исключена была возможность, что львы ради перемены диеты попробуют напасть на нас. Пришлось отказаться от сна и разложить костер из прошлогоднего тростника.

Вокруг нас был настоящий рай для спортсмена, но охотнику здесь нечем было соблазниться: слоновую кость не повезешь через пустыню, а только мальчик убивает дичь бесцельно, на съедение червям. Правда, на рассвете я застрелил к завтраку антилопу, но это был единственный выстрел, который я себе разрешил.

Я воспользовался вынужденной бессонницей, чтобы расспросить Иссикора о его стране. Во время путешествия он был молчалив и сдержан и всю свою энергию сосредоточил на том, чтобы как можно скорее двигаться вперед. Теперь, однако, момент показался мне благоприятным для беседы. Я спрашивал о городе вэллосов и его обитателях. Иссикор отвечал, что город велик и население его многочисленно, хотя не так, как в минувшие поколения. Племя вырождалось, отчасти благодаря родственным бракам, а отчасти из-за тяготевшего над ними террора, отнимавшего у женщин охоту рожать детей, которые в любой момент могли быть востребованы в жертву жестокому богу. В Хоу-Хоу Иссикор безусловно верил, так как, по его словам, однажды видел его издали – и был он так ужасен, что нет слов рассказать.