Новое средневековье (Размышление о судьбе России) - Бердяев Николай Александрович - Страница 13

Нет возврата к старому интеллигентному либерализму, народничеству, социализму, как нет возврата к старой монархии, старому дворянскому быту. Мы должны желать новой, лучшей жизни, осуществления права.

Кончилась барская, господская Россия, и все тленное и грешное в ней не должно быть возрождено. Вечное же в старой России неистребимо и должно войти во всякую новую жизнь. В аристократии есть вечное начало, и мир не мог бы существовать без аристократии. Но русскому дворянству как классу и сословию никогда не будет возвращено то социальное значение, которое оно имело в прошлом. Вожделеть этого значит наполнять свое сердце злобой и ненавистью. Никогда не вернет себе старого своего положения и русская буржуазия. В этом отношении произошел не внешний, а внутренний переворот. Революции совершаются не только для социальных интересов низших классов общества, но и для того, чтобы перестали говорить «ты» и начали говорить «вы». В этом отношении у нас случился бесповоротный бытовой переворот. Барско-господское отношение к народу более невозможно. Замена «ты» на «вы» и будет, вероятно, единственным бытовым завоеванием революции. Еще более глубокой революцией было бы, если бы все начали говорить друг другу «ты». Но к этому не ведут внешние революции, этого не могла достигнуть французская революция, хотя и пыталась. Отныне аристократия должна оставаться благородством породы. В России разрушена структура социальных классов. И это было легко сделать, потому что у нас никогда не было сильных социальных классов. Но нужно отдать себе отчет в том, что в России сейчас все классы уничтожены, кроме крестьянства. Дворянства и буржуазии как социальных классов в России больше не существует. Коммунистическая революция уничтожила попутно и рабочий класс. Кроме крестьянства существуют лишь советская бюрократия и угнетенная интеллигенция. И совершенно непонятно, на какие слои думает опереться реставрация. Но в России образовался новый слой, не столько социальный, сколько антропологический слой. В русской революции победил новый антропологический тип. Произошел подбор биологически сильнейших, и они выдвинулись в первые ряды жизни. Появился молодой человек в френче, гладко выбритый, военного типа, очень энергичный, дельный, одержимый волей к власти и проталкивающийся в первые ряды жизни, в большинстве случаев наглый и беззастенчивый. Его можно повсюду узнать, он повсюду господствует. Это он стремительно мчится на автомобиле, сокрушая всё и вся на пути своем, он заседает на ответственных советских местах, он расстреливает, он наживается на революции. Этот молодой человек, внешне мало похожий и даже во всем противоположный старому типу революционера, или коммунист, или приспособился к коммунизму и стоит на советской платформе. Он заявляет себя хозяином жизни, строителем будущей России. Старые большевики, русские интеллигенты-революционеры, боятся этого нового типа и предчувствуют в нем гибель коммунистической идеи, но должны с ним считаться. Чека также держится этими молодыми людьми. Это – новый русский буржуа, господин жизни, но это не социальный класс. Это прежде всего новый антропологический тип. В России, в русском народе что-то до неузнаваемости изменилось, изменилось выражение русского лица. Таких лиц прежде не было в России. Новый молодой человек – не русский, а интернациональный по своему типу. В России появился вкус к силе и власти, буржуазный вкус, которого у нас не было и нарождения которого хотели наши буржуазные идеологи и который должны были бы теперь приветствовать. Война сделала возможным появление этого типа, она была школой, выработавшей этих молодых людей. Дети, внуки этих молодых людей будут уже производить впечатление солидных буржуа, господ жизни. Эти господа проберутся к первым местам жизни через деятельность Чека, совершив неисчислимое количество расстрелов. И кровь не остановит их в осуществлении своей похоти жизни и похоти власти. Самая зловещая фигура в России – это не фигура старого коммуниста, обреченная на смерть, а фигура этого молодого человека. В ней может быть загублена душа России, призвание русского народа. Этот новый антропологический тип может свергнуть коммунизм, он может обернуться русским фашизмом. Но от этого еще не будет большой радости. Все дело не в поверхности жизни, именуемой коммунизмом и советской властью, а во внутренних процессах, совершающихся в России. Страшно именно то, что в коммунистической революции Россия делается впервые буржуазной, мещанской страной, какой она никогда не была. Ловкие, беззастенчивые и энергичные дельцы мира сего выдвинулись и заявили свои права быть господами жизни. Им неведома уже будет русская тоска по Небесному Иерусалиму. Царская, дворянская, мужицкая, монашеская, странническая и интеллигентская Россия никогда не была буржуазным мещанским царством. То, чего так безумно боялся К. Леонтьев, совершилось. И об этом нужно глубже задуматься, чем о способах свержения советской власти. Русская эмиграция недостаточно понимает, что русский вопрос совсем не в кучке большевиков, стоящих у власти, которую можно было бы свергнуть, а в огромном слое новых людей, пришедших к господству в жизни, которых свергнуть не так легко. Коммунистическая революция есть прежде всего материализация русской жизни, парадоксально связанная с развоплощением исторических тел. Коммунизм есть борьба против духа и духовной жизни. И его моральные последствия более ужасны, чем последствия государственные, правовые и экономические, они будут длительнее. Россия переживает эпоху деморализации, погони за наслаждениями жизни, аналогичную эпохе директории. Материализация и деморализация захватили не только коммунистов, этот процесс гораздо шире. Русские люди привыкают к рабству, им более не нужна свобода, они предали свободу духа за внешние блага. Черное чувство зависти становится определяющей силой мира. И трудно остановить его возрастающую власть.

В России прерывается культурная традиция. Предстоит страшное понижение уровня культуры, качества культуры. Россия в преобладающей своей части сделается царством цивилизованного крестьянства. Новая русская буржуазия, под которой следует понимать не класс фабрикантов и банкиров, а победоносный социально-антропологический тип, предъявит спрос на техническую цивилизацию, но не будет нуждаться в высшей культуре всегда аристократической. Процесс варваризации у нас неотвратимо должен произойти. Мы можем утешать себя тем, что после войны варваризация должна произойти и происходит частично и повсюду в Европе. Революция разбила не только русское дворянство, но и русскую интеллигенцию в старом смысле слова. Интеллигенция столетие мечтала о революции и готовила ее. Но осуществление революции оказалось ее гибелью, ее собственным концом. Одна часть интеллигенции стала властью, другая же ее часть была выброшена за борт жизни. Революция изобличила ложность идеологии, которой жила интеллигенция. Должна народиться новая народная интеллигенция, но она будет очень понижена в своем культурном уровне, ей не свойственны будут высшие запросы духа. Ведь и интеллигенция Чернышевского была уже значительным понижением культурного уровня по сравнению с интеллигенцией Чаадаева, Хомякова и Герцена. Когда русский мужик пожелает устроить свою жизнь, ему не понадобятся ни с.-р., ни кадеты, ни правые, он сам устроится. Грядущий образ России двоится, он не может быть воспринят целостно. Старая, великая Россия была полна великих контрастов и полярных противоположностей. И все же был у нее целостный образ. Одна и та же Россия чувствовалась на вершинах русской культуры, у великих русских писателей и в самых темных недрах народной стихии. Этого, по-видимому, более не будет. В России как бы происходит разделение на два царства. Качественно будет продолжать существовать вечная Россия, Россия духовная, призванная сказать свое слово в конце истории, но количественно, может быть, будет преобладать Россия безбожной цивилизации. Но и повсюду в мире должно произойти разделение и повсюду, по-видимости, могут побеждать враждебные Христову духу начала. Наши усилия должны быть направлены к победе вечной, качественной России, и усилия эти не пропадут в нравственном миропорядке.