Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Полное собрание стихотворений

Случевский Константин Константинович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Полное собрание стихотворений - Случевский Константин Константинович - Страница 58

Изменить размер шрифта:

«Смотрит тучка в вешний лед...»

Смотрит тучка в вешний лед,

Лед ее сиянье пьет.

Тает тучка в небесах,

Тает льдина на волнах.

Облик, тающий вдвойне,

И на небе и в волне, —

Это я и это ты,

Оба – таянье мечты.

«Упала молния в ручей...»

Упала молния в ручей.

Вода не стала горячей.

А что ручей до дна пронзен,

Сквозь шелест cтpyй не слышит он.

Зато и молнии струя,

Упав, лишилась бытия.

Другого не было пути...

И я прощу, и ты прости.

«Ты поклянись, – она его просила...»

«Ты поклянись, – она его просила, —

И верен будь тому, что изречешь,

Что этой песни – в ней большая сила —

Ты никому, как мне, не запоешь.

Не запоешь, когда ко мне на смену

Придет другая с новой красотой,

И я утрачу прелести и цену

Перед твоей окованной мечтой.

Другие песни пой, коль запоются,

Кому, и где, и как – мне вс равно.

Но .лишь бы этой песне вновь проснуться

И повториться не было дано.

С меня писал ты, я тебя ласкала,

Я, я низала нити чудных снов,

Я с нею вместе чувством трепетала...

Спускала с плеч последний свой покров.

Та песнь моя! вся, вся без исключенья...»

Он клятву дал... и наконец запел,

Когда в час смерти, в облике виденья

Ее он вновь пришедшую узрел.

Лезгин

Свершивши раннюю молитву,

Пока проснется генерал,

Старик-лезгин кряхтит и чистит

Полуаршинный свой кинжал!

На лезвии, в сияньи солнца,

В наседках букв – Корана стих;

Старик как будто видит что-то

В клинке, сквозь пальцы рук своих...

Из-под папах в кустах – винтовки

По русским целятся войскам...

Вон дымки выстрелов, вон пушки,

Вон генералы, вон – имам!..

Дымится дуло пистолета,

Лезгин сует его в кабур,

Глядит: на этот раз удача —

Упал и корчится гяур...

Спешат в аул... Победа, радость!

Там блеск чарующих очей,

Там – вин холодные кувшины,

Там песни старых узденей...

Кинжал дрожит... Другие виды...

И длинный ряд живых картин...

Перед лицом воспоминаний

Расхорохорился лезгин!

Забыл, что больше нет Кавказа,

Нет тех времен, нет тех людей!

Явились в жизнь ключи Боржома;

Есть нефть, но нет жрецов огней!

Клокочет жизнь неудержимо,

Бушует сердце старика...

Но вдруг – звонок, – мечты исчезли

От генеральского звонка!

Кинжал в ножнах. Собравши платье,

Лезгин торопится служить

И к генеральской папироске

Подносит спичку закурить!

Раут

И раут был блестящ! Вся зала

Сияла множеством огней...

Владыкам бирж и капитала

И представителям властей —

Повсюду лживые приветы,

Пожатья рук, любезность слов,

Недобрых взглядов рикошеты,

И блеск эмалей орденов...

А с женских плеч в лучах пылали,

Стремясь былое наверстать,

Алмазы, что в земле лежали

И утомились света ждать...

Казалось мне – певцов эстрада,

В цветах и искрах хрусталя,

Плыла, как некая громада,

Как яркий призрак корабля!

И к этим людям всякой власти,

Будя их мысли и сердца,

Сквозь листья пальм, как бы сквозь

снасти,

Благовестила песнь певца.

Звучит мечтательная лира,

С ней заодно звучат слова,

И блещет свет иного мира

Сквозь их живые кружева.

О! Сколько было тут химеры,

Как он кичился – нищ и наг, —

Как перерос свои размеры

Пустых людей ареопаг.

А пестун вечного значенья,

Глашатай чувства всех времен,

Певец, – ведь он для развлеченья

За деньги петь здесь приглашен!

Они ему рукоплескали,

И титулованный мирок

Сплеча оценивал скрижали,

Которых и прочесть не мог...

Тут вечное ничтожным стало,

Атланта с ног сшибал пигмей...

Корабль! Корабль! Отдай причала

И уплывай – скорей, скорей...

В аббатстве Сен-Дени

А! Вот он наконец, дворец успокоенья,

Хранитель царственных могил,

Где под двойной броней гранита и сомненья

Лежат без прав и даже без движенья

Властители народных сил.

Какая высота! Крепки и остры своды,

Под ними страшно простоять,

И если из гробов в короткий час свободы

Встают покойники на призывы природы

И тянутся, – им есть где погулять.

И сыро и свежо. Темны углы собора,

По ним и чернь годов, и копоть залегла,

А в куполе вверху, свободны от надзора,

Сошлись на долгий спор, на подпись приговор

И шепчутся прошедшие дела.

За перспективою мельчая, умаляясь,

Стоят ряды готических столбов;

В цветные стекла радугой врываясь,

Свет вечера играет, расстилаясь

Дорожками узорчатых ковров.

Одеты мрамором, в чехлах, под вензелями,

Гробницы королей прижались к алтарю,

Лампады теплятся спокойными огнями,

Храм населяется вечерними тенями,

И сонный день приветствует зарю.

Что, если бы теперь, по воле провиденья,

Из-под гранита проросли

Прошедшие дела, как странные растенья,

И распустили бы во имя сожаленья

Свои завитые стебли?

Что, если бы теперь каменья засквозили

Зевнули рты готических гробниц,

И мертвецов коронных обнажили,

И тихим светом осветили

Черты, как смысл, отживших лиц?

Вы жили, короли, вас Франция питала,

Чудовищная мать чудовищным сосцом,

Веками тужилась, все силы надрывала,

От вас отплаты, службы ожидала —

Вы отплатили каждый мертвецом.

Скажите, короли: под мехом багряницы

Пришлось ли вам хоть раз когда-нибудь

На площади взволнованной столицы

Средь торжества, с парадной колесницы

По-человечески вздохнуть?

Пришлось ли вам хоть в шутку усомниться

В себе самом, смотря на пышный двор,

Могли ли вы слезой не прослезиться,

Могли ли сердцу не позволить биться,

Когда рука черкала приговор?

Был светлый день, – оков перегоревших

Народ не снес, о камни перебил

И трупы королей своих окоченевших,

В парчах и в золоте истлевших,

Зубами выгрыз из могил.

Был мрачный день, – народ остановили,

Сорвали шапки с бешеных голов,

Систематически и мерно придушили,

А трупы королей собрали и сложили

В большую кучу в склеп отцов.

И я бы мог, спустившись в склеп холодный,

Порыться в куче тех костей

И брать горстями прах негодный,

Как пыль дорог, как пыль дорог – свободнный,

Давно отживших королей.

И в этой-то пыли, и в этом сером прахе

Смешав Людовиков с Францисками в одно,

Лежат династии в молчании и страхе

Под вечным топором, на бесконечной плахе,

И безнадежно и давно.

И всякий рвет и рубит то, что хочет,

Своим ножом от королевских тел;

Король-мертвец в ответ не забормочет,

Когда потомок громко захохочет

Над пустотой происшедших дел.

Темно. Очерчены неясными чертами,

Белеют остовы готических гробниц,

Лампады теплятся спокойными огнями,

А у меня скользят перед глазами

Немые образы без лиц...