100 Великих мифов и легенд - Муравьёва Татьяна - Страница 117

В славном городе Киеве жила честна вдова Амелфа Тимофеевна. И было у нее единое чадо — любимый сын Добрынюшка.

Возростила она Добрыню до полного возраста, стал Добрыня на добром коне в чистое поле поезживать.

Как-то раз Добрыня просит у матушки благословения поехать за горы Сорочинские, ко Пучай-реке, пострелять там гусей-лебедей, серых уточек.

Говорит Добрыне матушка: «Не дам я тебе на то благословения! Многие ездили за Сорочинские горы, да никто назад не возвращался».

Отвечает Добрыня: «Аи же ты, родимая матушка! Коли дашь мне благословение — поеду, коли не дашь — все равно поеду!» Видит Амелфа Тимофеевна — делать нечего. Дала она Добрыне благословение и сказала: «Как приедешь за горы Сорочинские, не купайся, дитятко, во Пучай-реке. Пучай-река сердитая: из-за первой струйки огонь сечет, из-за другой струйки — искры сыплются, из-за третьей — дым столбом валит, валит дым да со пламенем».

Быстрехонько Добрыня снарядился, оседлал своего доброго коня и поехал за горы Сорочинские.

Вот приезжает Добрыня на берег Пучай-реки, видит — Пучай-река покойная, будто лужица дождевая. А время было летнее, припекло Добрыню солнышко. Забыл он матушкин наказ, захотел искупаться во Пучай-реке.

Снял он сапожки сафьяновые, скинул шапку греческую, кафтан дорожный, рубаху шелковую, порты семицветные и стал плавать во Пучай-реке серым селезнем.

Вдруг Пучай-река всколыхнулася, налетел невесть откуда крылатый Змей. Закричал Змей зычным голосом: «Старые люди пророчили, что случится Змею смерть принять от молодого Добрыни Никитича, а ныне Добрыня сам в моих руках! Захочу — Добрыню огнем сожгу, захочу — Добрыню живьем сожру!» Доплыл тут Добрыня до крутого бережка, выскочил на желтый песок. Схватил он свою греческую шапку, нагреб в нее песку — и метнул в Змея. Упал Змей на сырую землю, на густую ковыль-траву.

Хотел Добрыня Змею голову срубить, да стал Змей его просить, уговаривать: «Не губи меня, молодой Добрыня, сын Никитьевич! Впредь не буду я летать на святую Русь, не буду брать в полон русских людей, не буду сиротить малых детушек!» Поверил Добрыня Змею, отпустил его в живности. Улетел Змей, да не в свою пещеру, полетел он на святую Русь, в стольный Киев-град, в зеленый сад ласкового князя Владимира. Обманул Добрыню лукавый Змей!

Гуляла в зеленом саду Князева племянница, молодая Забава Путятишна, с мамками да с няньками, с любимыми подружками. Налетел Змей на Забаву Путятишну, подхватил ее, посадил себе на спину и унес за горы Сорочинские.

А Добрыня про то не знал, не ведал. Вернулся он в стольный Киев-град, к своей родимой матушке. Встречает его матушка на высоком крыльце.

Говорит Добрыня: «Ой же ты, родимая матушка! Каково ты живешь, каково здравствуешь?» Отвечает Амелфа Тимофеевна: «Дитятко мое сердечное! Я-то живехонька, здоровехонька. А у ласкового князя Владимира случилось несчастье великое: вечор гуляла Князева племянница, молодая Забава Путятишна, в зеленом саду, налетел на нее лютый Змей и унес за горы Сорочинские».

Пошел Добрыня к князю Владимиру. В княжьей палате пир идет, да сам князь сидит невесел, нерадостен.

Говорит Владимир стольнокиевский: «Аи же вы, мои князья и бояре! Кто из вас сослужит мне службу великую — поедет за горы Сорочинские, вызволит Забаву Путятишну?» Бояре и князья испугалися. Большие хоронятся за средних, средние — за меньших, а от меньших и вовсе ответу нет.

Тут Добрыня и говорит: «Я поеду за горы Сорочинские, вызову Змея на смертный бой, вызволю Забаву Путятишну!» Оседлал Добрыня коня, поехал за горы Сорочинские. Услыхал Змей Добрыню за пятнадцать верст, выслал ему навстречу своих змеенышей. Обвились змееныши вокруг ног Добрынина коня. Стал конь попрыгивать, стал змеенышей потоптывать. Налетел тут на Добрыню лютый Змей: «Ты зачем потоптал моих змеенышей?» Стали они биться — не на живот, а на смерть. Добрыня мечом рубит, Змей Добрыню огнем палит. Бьются они день, бьются другой, на третий — одолел Добрыня, срубил лютому Змею голову.

Пошел Добрыня к змеиной пещере, отпирал железные замки, открывал медные затворы, выпускал всех, кого Змей в плену держал царевичей и королевичей, седых стариков и малых детушек, молодушек и красных девушек, и — молодую Забаву Путятишну.

Посадил Добрыня Забаву Путятишну на своего коня, повез в стольный Киев-град.

По пути говорит Забава: «За твою великую заслугу, Добрыня, назвала бы я тебя любимым другом».

Отвечает ей Добрыня: «Ты, Забава Путятишна, княжья племянница, а я — роду не княжеского, нельзя тебе назвать меня любимым другом. Лучше мы с тобой крестами поменяемся, и будешь ты мне крестовая сестра, а я тебе — крестовый брат».

Приехали они в стольный Киев-град, и была в Киеве радость великая.

II. Добрыня и Дунай Былина

«Добрыня и Дунай» относится к числу поздних, она сложилась в XVI–XVII веках.

Исследователи былин Ю.И. Смирнов и В.Г. Смолицкий отмечают, что в поздних былинах намечается «отход от эпической монументальности», в этих былинах богатыри бывают подвержены человеческим слабостям, они могут оказаться в смешных ситуациях, но «от всего этого они не становятся менее любимы, а наоборот, делаются человечнее, теплее».

К числу таких былин принадлежит и былина о ссоре Добрыни с Дунаем. (Впрочем, в некоторых вариантах былины сохранен традиционно-героический образ Добрыни: он крушит шатер Дуная не спьяну, а потому, что принимает «чернобархатный» шатер за татарский.) Окончание былины известно в трех вариантах: в одном Добрыня и Дунай мирятся, посчитав, что оба они правы, в другом — что оба не правы, в третьем — отправляются на суд к князю Владимиру, и тот безоговорочно осуждает Дуная и заключает его в темницу. Записи третьего варианта чаще всего встречаются в северных областях России. Объясняется это тем, что в условиях северной природы издревле существовал обычай оставлять в рыбачьих и охотничьих избушках съестные припасы и дрова для других рыбаков и охотников, или для заблудившихся путников. «Надписи», в которых Дунай запрещал что-либо трогать в своем шатре, представлялись северянам нарушением моральных норм.

Выезжал Добрыня в чистое поле, смотрел на все четыре стороны. Там, где солнце на закат идет — растут леса дремучие, на восходе — стоит стольный Киев-град, на полуночной стороне — высятся ледяные горы, на полуденной — степь расстилается, а посреди степи стоит шатер — не из белого полотна, из черного бархата.

Поскакал Добрыня в широкую степь, сошел с коня у чернобархатного шатра. Привязал коня к дубу, а сам вошел в шатер.

Стоит в шатре стол белодубовый, кровать тесовая с пуховой периной, бочка зелена вина, а на бочке висит чарочка серебряная, позолоченная. Ни мала чарочка, ни велика — полтора ведра. А на чарочке надпись вырезана: «Кто из этой чарочки в моем шатре вина изопьет, тому живу не быть, от шатра прочь не уехати».

Говорит Добрынюшка: «Нам ли, молодцам, бояться угроз?» Наливал он чарочку до краев, поднимал одной рукой, выпивал единым духом. Первую чарочку выпил Добрыня для здоровьица, вторую — для весельица, а от третьей чарочки — разбуянился.

Распинал Добрыня бочку зелена вина, растоптал чарочку серебряную, изорвал в клочья шатер чернобархатный. Оставил только тесовую кровать, лег на нее — и уснул.

Подъезжает тут к шатру его хозяин — богатырь Дунай Иванович. Говорит Дунай: «Кажись, не было ни ветру, ни бури, а все мое шатерышко развоевано!» Подъехал он поближе — увидел у дуба Добрынина коня, а на своей кровати — самого Добрыню.

Закипела во Дунае горячая кровь, расходились плечи молодецкие. Вынул он из ножен острую саблю, хотел Добрыне голову снести, да призадумался: «Сонному голову срубить — все равно, что мертвому! То не честь будет богатырская, не хвала будет молодецкая!» Стал Дунай Добрыню будить, закричал Дунай зычным голосом: «Ты вставай, поднимайся, невежа, пьяница!» Пробудился Добрыня с великого похмелья. Говорит ему Дунай: «Ты зачем разорвал мой бархатный шатер, распинал бочку зелена вина, растоптал чарочку серебряную?» Добрыня ему в ответ: «А ты зачем пишешь надписи со угрозами?» Схватились молодцы врукопашную. Сутки дерутся, и другие, и третьи. По колена в землю утоптались, а ни один другого не одолеет.