Полное собрание стихотворений - Цветаева Марина Ивановна - Страница 15

Эти строки – мои! Это сердце – мое!

Кто же, ты или я – Марселина?

Эстеты

Наши встречи, – только ими дышим все мы,

Их предчувствие лелея в каждом миге, —

Вы узнаете, разрезав наши книги.

Все, что любим мы и верим – только темы.

Сновидение друг другу подарив, мы

Расстаемся, в жажде новых сновидений,

Для себя и для другого – только тени,

Для читающих об этом – только рифмы.

Они и мы

Героини испанских преданий

Умирали, любя,

Без укоров, без слез, без рыданий.

Мы же детски боимся страданий

И умеем лишь плакать, любя.

Пышность замков, разгульность охоты,

Испытанья тюрьмы, —

Все нас манит, но спросят нас: “Кто ты?”

Мы согнать не сумеем дремоты

И сказать не сумеем, кто мы.

Мы все книги подряд, все напевы!

Потому на заре

Детский грех непонятен нам Евы.

Потому, как испанские девы,

Мы не гибнем, любя, на костре.

“Безнадежно-взрослый Вы? О, нет…”

Безнадежно-взрослый Вы? О, нет!

Вы дитя и Вам нужны игрушки,

Потому я и боюсь ловушки,

Потому и сдержан мой привет.

Безнадежно-взрослый Вы? О, нет!

Вы дитя, а дети так жестоки:

С бедной куклы рвут, шутя, парик,

Вечно лгут и дразнят каждый миг,

В детях рай, но в детях все пороки, —

Потому надменны эти строки.

Кто из них доволен дележом?

Кто из них не плачет после елки?

Их слова неумолимо-колки,

В них огонь, зажженный мятежом.

Кто из них доволен дележом?

Есть, о да, иные дети – тайны,

Темный мир глядит из темных глаз.

Но они отшельники меж нас,

Их шаги по улицам случайны.

Вы – дитя. Но все ли дети – тайны?!

Москва, 27 ноября 1910

Маме

Как много забвением темным

Из сердца навек унеслось!

Печальные губы мы помним

И пышные пряди волос,

Замедленный вздох над тетрадкой

И в ярких рубинах кольцо,

Когда над уютной кроваткой

Твое улыбалось лицо.

Мы помним о раненых птицах

Твою молодую печаль

И капельки слез на ресницах,

Когда умолкала рояль.

В субботу

Темнеет... Готовятся к чаю...

Дремлет Ася под маминой шубой.

Я страшную сказку читаю

О старой колдунье беззубой.

О старой колдунье, о гномах,

О принцессе, ушедшей закатом.

Как жутко в лесах незнакомых

Бродить ей с невидящим братом!

Одна у колдуньи забота:

Подвести его к пропасти прямо!

Темнеет... Сегодня Суббота,

И будет печальная мама.

Темнеет... Не помнишь о часе.

Из столовой позвали нас к чаю.

Клубочком свернувшейся Асе

Я страшную сказку читаю.

“Курлык”

Детство: молчание дома большого,

Страшной колдуньи оскаленный клык;

Детство: одно непонятное слово,

Милое слово “курлык”.

Вдруг беспричинно в парадной столовой

Чопорной гостье покажешь язык

И задрожишь и заплачешь под слово,

Глупое слово “курлык”.

Бедная Fraulein[15] в накидке лиловой,

Шею до боли стянувший башлык, —

Все воскресает под милое слово,

Детское слово “курлык”.

После праздника

У мамы сегодня печальные глазки,

Которых и дети и няня боятся.

Не смотрят они на солдатика в каске

И даже не видят паяца.

У мамы сегодня прозрачные жилки

Особенно сини на маленьких ручках.

Она не сердита на грязные вилки

И детские губы в тянучках.

У мамы сегодня ни песен, ни сказки,

Бледнее, чем прежде, холодные щечки,

И даже не хочет в правдивые глазки

Взглянуть она маленькой дочке.

В классе

Скомкали фартук холодные ручки,

Вся побледнела, дрожит баловница.

Бабушка будет печальна: у внучки

Вдруг – единица!

Смотрит учитель, как будто не веря

Этим слезам в опустившемся взоре.

Ах, единица большая потеря!

Первое горе!

Слезка за слезкой упали, сверкая,

В белых кругах уплывает страница...

Разве учитель узнает, какая

Боль – единица?

На бульваре

В небе – вечер, в небе – тучки,

В зимнем сумраке бульвар.

Наша девочка устала,

Улыбаться перестала.

Держат маленькие ручки

Синий шар.

Бедным пальчикам неловко:

Синий шар стремится вдаль.

Не дается счастье даром!

Сколько муки с этим шаром!

Миг – и выскользнет веревка.

Что останется? Печаль.

Утомились наши ручки,

– В зимнем сумраке бульвар. —

Наша детка побежала,

Ручки сонные разжала...

Мчится в розовые тучки

Синий шар.

Совет

“Если хочешь ты папе советом помочь”,

Шепчет папа любимице-дочке,

“Будут целую ночь, будут целую ночь

Над тобою летать ангелочки.

Блещут крылышки их, а на самых концах

Шелестят серебристые блестки.

Что мне делать, дитя, чтоб у мамы в глазах

Не дрожали печальные слезки?

Плещут крылышки их и шумят у дверей.

Все цвета ты увидишь, все краски!

Чем мне маме помочь? Отвечай же скорей!”

– “Я скажу: расцелуй ее в глазки!

А теперь ты беги (только свечку задуй

И сложи аккуратно чулочки).

И сильнее беги, и сильнее целуй!

Будут, папа, летать ангелочки?”

Мальчик с розой

Хорошо невзрослой быть и сладко

О невзрослом грезить вечерами!

Вот в тени уютная кроватка

И портрет над нею в темной раме.

На портрете белокурый мальчик

Уронил увянувшую розу,

И к губам его прижатый пальчик

Затаил упрямую угрозу.

Этот мальчик был любимец графа,

С колыбели грезивший о шпаге,

Но открыл он, бедный, дверцу шкафа,

Где лежали тайные бумаги.

Был он спрошен и солгал в ответе,

Затаив упрямую угрозу.

Только розу он любил на свете

И погиб изменником за розу.

Меж бровей его застыла складка,

Он печален в потемневшей раме...

Хорошо невзрослой быть и сладко

О невзрослом плакать вечерами!

Колыбельная песня Асе

Спи, царевна! Уж в долине

Колокол затих,

Уж коснулся сумрак синий

Башмачков твоих.

Чуть колышутся березы,

Ветерок свежей.

Ты во сне увидишь слезы

Брошенных пажей.

Тронет землю легким взмахом

Трепетный плюмаж.

Обо всем шепнет со страхом

Непокорный паж.