Роковое сходство - Гэфни Патриция - Страница 33

– Ну, во-первых, ирландца невозможно заставить работать как следует. Они ведь все, как на подбор, буйные, неуправляемые, не поддаются обучению и понятия не имеют о дисциплине.

– Но зато они мало просят за свой труд.

– Они получают ровно столько, сколько стоят, – возразил Миддоуз. – А портовые грузчики еще хуже. Живут как скоты. Их трущобы – позор для города.

– Позор! – энергично поддержала его супруга. Лакей спросил у Броуди, какое вино он предпочитает – мозельское или белый рейнвейн. Существует ли на сей счет какое-то правило? Может, это зависит от того, какой суп он ел – белый или темный? А может, от того, консерватор он или либерал? Католик или протестант? Мужчина или женщина? Тарелка Анны была слишком далеко, он не мог различить, какой суп она выбрала. О черт! Броуди ткнул в первую попавшуюся бутылку наугад.

– Да, но жизнь портовых грузчиков тоже не сахар, – возразил он, потягивая вино. – Постоянной работы у них нет, а когда рабочий сезон в разгаре, все их торопят и понукают.

Мистер Миддоуз удивленно нахмурился, услыхав столь странные рассуждения.

– Полагаю, им всем следует эмигрировать в Канаду или в Австралию, – авторитетно вставила его жена, – раз уж они не могут найти достаточно работы здесь. Никто не удерживает их силой. – Она нервно передернула плечами. – Прошу вас, давайте поговорим о чем-то более приятном.

– Это все врожденная неполноценность, – упрямо гнул свое Миддоуз, – у них это в крови. Когда средний уровень умственного развития у целого народа не выше, чем…

– Ваша парадная касторовая шляпа будет готова к следующей пятнице, сэр. Вас это устраивает? – вдруг заговорил мистер Траут.

Все Миддоузы окостенели на целых пять секунд. Потом миссис Миддоуз трагическим шепотом воскликнула «Папа!», а ее муж в два громких хлюпающих глотка опустошил свой бокал. Гортензия принялась нервно хихикать в салфетку.

Похоже было, что мистер Траут обращается к хозяину дома.

– Пятница меня вполне устроит, – любезно ответил Броуди.

– Вот и отлично. Я вижу, сэр, вы человек со вкусом: знаете толк в хороших вещах. Добротный бобровый мех, сэр, без примеси дешевой шерсти, вот – говорю я вам – шляпа, достойная настоящего джентльмена. Кое-кто вам скажет, что шелковый цилиндр тоже шикарная шляпа, но я человек старомодный. В любом случае шелковый цилиндр – это ведь итальянская шляпа, не так ли? Я хочу сказать, это не английский стиль.

– Да, сэр, – согласился Броуди. – Я сам горой стою за английскую простоту.

– Вот видите!

– Папа, ради всего святого! – простонала миссис Миддоуз, не смея поднять глаз от своей тарелки.

– Что? Что такое? – в замешательстве заморгал старик.

– Прошу вас, помолчите.

Броуди нахмурился. Да что они – с ума посходили? Казалось, все, кроме Анны, готовы провалиться сквозь землю. Но почему? Только оттого, что несчастный старик выжил из ума и стал заговариваться? Нет, тут крылось что-то еще. Ax да, он продавал шляпы! Он был розничным торговцем – вот что резало их всех без ножа.

Мистер Траут растерянно комкал салфетку, оглядывая сидящих за столом из-под кустистых седых бровей и не понимая, в чем он провинился.

– Был у меня однажды шелковый цилиндр, – внезапно заявил Броуди, хотя это было чистейшим враньем. – Шикарный цилиндр. Мне только-только исполнилось восемнадцать – это была моя первая настоящая шляпа. Нет, говорите, что хотите, мистер Траут, насчет бобрового меха вам лучше знать, но в черном шелковом цилиндре тоже есть свой шик. Молодой человек в цилиндре чувствует себя на вершине мира.

Мистер Траут просиял:

– Не стану с вами спорить, сэр, это истинная правда! Да, мне нечего возразить.

После мучительной и напряженной паузы Эдвин Миддоуз вернулся к «ирландскому вопросу», а Броуди, как радушный хозяин, поддержал разговор. Он не заметил взгляда, брошенного на него Анной, а если бы заметил, то наверняка не понял бы его смысла. Этот взгляд, слегка затуманенный слезой, светился благодарностью и невольным восхищением, к которому примешивалось удивление.

Наконец обед завершился. Анна встала из-за стола, дамы Миддоуз последовали ее примеру, а Броуди поднялся, чтобы распахнуть перед ними двери – она предупредила его об этом заранее, еще днем. Когда Анна проходила мимо, он скорчил ей шутливую рожицу, показывая, как ему страшно: оскалил зубы и закатил глаза, словно готовясь упасть в обморок. Она невольно засмеялась, но тут же замаскировала смешок кашлем, и никто ничего не заметил. Но Броуди так понравился этот смех, что он с легким сердцем вернулся к столу и возобновил мужской разговор за бокалом кларета и сигарой.

Отбыв положенную четверть часа в столовой, джентльмены присоединились к дамам, и Анна несказанно обрадовалась возвращению Броуди. Разговор с женской половиной семейства Миддоуз никогда ее не увлекал, а в этот вечер он показался невыносимо скучным. Она пытливо заглянула в лицо Броуди, ища признаков напряженности или беспокойства, но ничего не обнаружила, кроме легкого недоумения, которое уже заметила раньше. А что еще существеннее, Эдвин Миддоуз, похоже, чувствовал себя в его компании вполне сносно. У нее немного отлегло от сердца.

– Ну как? Вы, господа, насладились серьезным мужским разговором, в котором мы, глупые женщины, ничего не смыслим? – кокетливо осведомилась миссис Миддоуз.

Ее муж воспринял вопрос буквально.

– Это верно: мозг женщины уступает мужскому в кубическом объеме, поэтому женщина не способна мыслить столь же логически, как мужчина.

Броуди засмеялся, но сразу же заставил себя замолчать, сообразив, что мистер Миддоуз вовсе не шутит.

Анна откашлялась, собираясь сказать первое, что придет в голову, лишь бы переменить тему, как вдруг Гортензия Миддоуз испустила душераздирающий вопль. Все вздрогнули и взглянули туда, куда указывал ее трясущийся палец. Мистер Траут смотрел на своих родственников, смущенно моргая, а между тем по обитому бархатом креслу, на котором он сидел, стремительно расплывалось темное влажное пятно.

– Какой ужас! Я сейчас умру! Мне дурно! – визжала мисс Миддоуз, откинувшись на диванные подушки и закатив глаза.

Эдвин вскочил на ноги.

– Во имя неба, Онория! – сердито вскричал он. Миссис Миддоуз лихорадочно перетряхивала ридикюль в поисках флакона с нюхательной солью, чтобы броситься на помощь дочери.

Броуди понял, что от членов семьи мистера Траута помощи ждать не приходится. Он встал со своего места.

– Не подняться ли нам наверх? – мягко предложил он, коснувшись локтя старика. – Почистим вас немного. Что скажете?

–Что? Что?

Броуди помог ему встать. Миддоузы дружно, как по команде отвернулись от ужасного зрелища, которое представляли собой промокшие брюки мистера Траута и небольшая лужица на ковре под его креслом. Придерживая старика за плечи, Броуди вывел его из гостиной. Анне послышалось, что уже в дверях он задал мистеру Трауту еще какой-то вопрос о шляпах.

* * *

После отъезда Миддоузов Броуди направился прямиком к шкафчику со спиртным и налил себе щедрую порцию бренди. Потом он вернулся в столовую и забрал одну из сигар, оставленных Эдвином на столе. У Анны не хватило духу его останавливать: если бы у нее была привычка курить, подумалось ей, она бы и сама не отказалась сейчас от сигары.

– Давайте выйдем, Энни. Мне надо подышать свежим воздухом.

Она повернулась, не говоря ни слова, и вышла вместе с ним во двор. Луна садилась у них за спиной, влажная от росы трава холодила ноги. Они прошли по дорожке под сводами садовых решеток, увитых какими-то душистыми вьющимися растениями, ронявшими капли росы. По обочинам дорожки белели в темноте головки лилий. Подойдя к каменной беседке, примостившейся на утесе над рекой позади виллы, они остановились и долго стояли молча, пока Броуди курил сигару и потягивал бренди.

Через несколько минут Анна осторожно заметила:

– Спасибо, что позаботились о мистере Трауте. Это было…

– Забудем об этом. – Он повернулся к ней, на лице его было написано недоумение. – Во-первых, просто для начала, будьте добры мне объяснить, почему нельзя показывать людям, пришедшим с визитом, альбом с семейными фотографиями? Что в этом плохого?