Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Роковое сходство - Гэфни Патриция - Страница 21


21
Изменить размер шрифта:

Трудно было в этом сознаться даже себе самой, но одна из причин, заставивших ее почти без сопротивления принять жестокий план мистера Дитца, заключалась в том, что ей не хотелось возвращаться домой. Анна была глубоко и искренне привязана к семье, но мысль о том, что придется горевать о Николасе в доме отца, под бдительным оком тетушки и кузенов, даже в окружении друзей, нагоняла на нее тоску. Она нуждалась в одиночестве и, не желая исполнять наскучившую ей с детства роль преданной дочери, послушной племянницы, непритязательной кузины, предпочитала жить здесь, вдали от дома.

Выходя замуж, Анна питала робкую надежду, что брак поможет ей избавиться от домашнего гнета, обрести хоть малую толику независимости, слегка ослабить тиски запретов, которые она так покорно терпела всю свою жизнь. Увы, ее надеждам не суждено было сбыться.

Больше она никогда не выйдет замуж. У нее не будет мужа-союзника, поощряющего ее попытки вырваться из круга светских условностей, строго очерченного для нее родственниками. Без дружеской поддержки ее скромные попытки внести свой вклад в семейное дело, несомненно, ни к чему не приведут. Эту потерю Анна оплакивала не меньше, чем смерть Николаса.

И вдобавок ко всему прочему ее терзало чувство вины. Ее теперешние поступки нельзя было назвать иначе, как эгоистическими и бесчестными. Ей следовало немедленно вернуться домой и все рассказать семье. Она никогда раньше не поступала подобным образом, это было совершенно не в ее духе. Анна попыталась представить себе, что будет, если хоть малейший намек на то, что она натворила – скрыла факт смерти своего мужа, поселилась в одном доме с незнакомым мужчиной, оказавшимся его братом-преступником, – достигнет ушей чопорного ливерпульского общества, и содрогнулась при одной лишь мысли об этом.

Можно было смело утверждать, что огласка последних событий для нее равносильна гибели. Безупречной репутации и всего богатства ее отца не хватит, чтобы спасти Анну от позора. Оставалось верить слову мистера Дитца, который поклялся сохранить все в тайне и просил ее ни о чем не тревожиться. Эйдин – хотя и далеко не так решительно – его поддержал. Порой Анна спрашивала себя, действительно ли они понимают, какому риску она себя подвергает. Скорее всего, нет. Они мужчины и вряд ли смогут ее понять. Для этого надо было быть женщиной.

Анна опять вспомнила об отце, и чувство вины охватило ее с новой силой. Он тяжело болен – вдруг он тоскует по ней? Что, если он нуждается в ней? И тотчас же у нее на губах появилась горькая усмешка. При нем теперь круглосуточно дежурит сиделка. Да и прежде, когда Анна навещала отца в его комнате, он отрывался от своей книги или газеты с выражением легкой досады на лице оттого, что ему помешали, а иногда вглядывался в нее даже с некоторым недоумением, словно не мог припомнить, кто она такая. «Нет, – подумала Анна, почти смирившись с этой мыслью, – отец не будет по мне тосковать. Да и тете Шарлотте я, по правде говоря, не нужна. Теперь, когда Николаса нет, я не нужна никому».

Резко оттолкнувшись от парапета, Анна ушла с балкона обратно в комнату. Ослепленная ярким утренним солнцем, она плохо видела в полутьме и, открыв гардероб, наугад вытащила одно из платьев, приложила к себе, вглядываясь в мутное отражение в зеркале на дверце шкафа. Когда она собиралась в дорогу, ей и в голову не пришло захватить с собой что-нибудь черное: кто же берет черное в свадебное путешествие?

Но теперь, надевая зеленое или розовое платье, бледно-голубое или белое, Анна всякий раз ощущала новый прилив раскаяния оттого, что не носит траур по Николасу. А ведь это было далеко не самое худшее. С горящими от стыда щеками она отвернулась от зеркала и начала рыться в ящике комода в поисках чулок. Хуже всего то, что иногда она вообще забывала о Николасе, переставала думать о нем. Иногда – сохрани ее Бог! – мысли Анны целиком и полностью занимал его брат.

Уроки кораблестроения продвигались с успехом, которого она не смела даже ожидать. Ей пришлось признать, что мистер Броуди отнюдь не глуп, к тому же у него уже имелись обширные, хотя и беспорядочные познания о предмете, почерпнутые благодаря морской практике. Их уроки частенько заканчивались рано, потому что она не успевала подготовить достаточно материала для изучения.

Больше всего его заинтересовало проектирование паровых двигателей. Увы, сама Анна больше разбиралась в деревянных и металлических конструкциях. Она даже послала Эйдина в город за недостающей литературой, но он вернулся с пустыми руками: все, что ему удалось найти, было издано на итальянском языке. Для их плана такой пробел не был существенной помехой: Николас не занимался проектированием двигателей, а мистер Грили (если таковой вообще существовал) безусловно не стал бы экзаменовать Броуди по этому предмету. Но Анна оказалась прирожденной учительницей – сама мысль о невозможности удовлетворить любопытство своего ученика была ей неприятна. Даже такого ученика, как мистер Броуди.

Несмотря на успехи в обучении, между ними все время ощущалась скрытая напряженность, взаимная настороженность, не дававшая ей покоя. Анна тщательно следила за тем, чтобы ни на минуту не оставаться с ним наедине. Ей приходилось постоянно держаться начеку в его присутствии. Она старалась не вспоминать о том, что всего неделю назад он спас ей жизнь, вырвал из рук похитивших ее негодяев. А потом держал ее в объятиях, утешал, согревал – вот она и вообразила, будто у него доброе, отзывчивое сердце. Однако никаких подтверждений своему предположению после того случая она не получила. Напротив, иногда ей казалось, что мистер Броуди ее ненавидит. Хотелось знать: за что?

Анна села на край кровати, чтобы натянуть чулки, и вдруг с поразительной отчетливостью вспомнила о событиях, случившихся в коттедже разбойников. Может, Броуди рассердился из-за того, что она не бросилась ему на шею в благодарность за спасение? А может, считает себя неотразимым и обижается, потому что она не оценила его по достоинству? Если так, значит, он еще более самонадеян, чем она думала. Презрительно хмыкнув, Анна рывком натянула через голову нижнюю юбку.

С того самого дня она старалась держаться подальше от Броуди, неизменно отгораживаясь от него ледяной стеной безупречной вежливости. Ей приходило в голову, что такое отношение его раздражает, и ее бы это ничуть не встревожило, напротив, она была бы весьма довольна, вот если бы только… если бы его раздражение проявлялось как-то иначе. Каким-нибудь обычным, более понятым образом. Но он противопоставил ее холодной любезности тактику высмеивания, причем действовал так хитро и тонко, не прибегая к словам, что даже сама Анна не смогла бы определить, как ему это удается.

Чаще всего Броуди глазел на нее с веселым любопытством и даже с немного озадаченным выражением, словно изучал редкостный экземпляр некоего экзотического подвида женских особей, о котором знал только понаслышке, но никогда раньше не видел. Однако порой его взгляд менялся: он вдруг начинал разглядывать ее с откровенным и жадным, даже несколько преувеличенным мужским интересом, рассчитанным на то, чтобы вогнать ее в краску, а не польстить ей. Анна это прекрасно понимала, но тем досаднее было сознавать, что его маневр достигает цели.

Она твердила себе, что уловки мистера Броуди смешны и не вызывают у нее ничего, кроме презрения. Николас никогда бы не опустился до подобных низких приемов: он был джентльменом. Но сонные жаркие дни тянулись бесконечно, и Анна все чаще и чаще ловила себя на том, что ее непослушные мысли все дальше уходят от воспоминаний о безупречных качествах благородного и порядочного мужа, которого она потеряла, и сосредоточиваются на дьявольских проделках его брата-близнеца.

Все происходящее сбивало ее с толку, ей становилось стыдно. С горечью Анна размышляла о том, что мистер Броуди уже позволил себе с ней больше вольностей, чем ее дорогой Николас за все годы, что она его знала, и даже за те шесть месяцев, что они были помолвлены. А хуже всего то, что она сама ему позволила. Мысль об этом терзала ее неотступно. Мысленно она искала себе оправдания. Пусть будет хоть что-нибудь, все, что угодно, лишь бы смягчить позор, сжигавший ее от того, что она не просто терпела его приставания, а ответила на них.