Одинокий волк - Гэфни Патриция - Страница 2

– Так вот где живет ваш Найденыш!

– Да, – ответил он, таинственно понизив голос.

– Отец говорит, что он может принести вам большую удачу.

Чарльз рассеянно кивнул, не сводя прищуренного взгляда с одноэтажного бунгало, потом вышел из задумчивости и смущенно усмехнулся:

– Моя удача тут ни при чем, я всего лишь ассистент твоего отца.

Сидни прекрасно поняла, что это ложная скромность.

– Все верно, но, если окажется, что этот человек так важен для науки, как думает отец, в один прекрасный день вы оба сможете стать знаменитыми. Этакой парой американских Дарвинов.

Предательский румянец залил щеки Чарльза, и Сидни поняла, что попала в точку, хотя он начал всячески отнекиваться. Да, Чарльз всеми силами пытался скрыть свои тайные надежды, но подспудно они всегда присутствовали, определяли его жизнь, его человеческую суть и поступки. В этом смысле он разительно отличался от ее отца. При всех своих недостатках, подумала Сидни, папа никогда не руководствовался амбициями: им двигала чистая, доходившая до фанатизма, страсть к антропологии. Все остальные «мелочи» жизни – семья, подрастающие дети – не имели для него решающего значения.

Они сошли с тропинки, и Сидни присела на железной скамье под деревьями, жестом приглашая Чарльза присоединиться к ней.

– Сэм говорит, что видел, как Найденыш вчера гулял по берегу со своим тюремщиком.

– С кем? О, ты имеешь в виду 0'Фэллона? Он был университетским сторожем, а теперь мы наняли его присматривать за нашим подопечным.

– А ему нужен сторож? Разве он опасен? Сидни почему-то в это не верила: в противном случае отец не привез бы его к себе домой.

– Время от времени он проявлял агрессивность… поначалу. Но на людей никогда не нападал, только портил вещи. Рвал одежду, ломал свою клетку…

– Клетку? Чарльз невозмутимо кивнул.

– Первое время его держали в клетке. Это была вынужденная мера: он буйствовал, никто не знал, на что он способен. Но с тех пор он утихомирился. По правде говоря, – нахмурившись, добавил Чарльз, – в последнее время он стал скорее вялым, и это ставит под угрозу весь наш проект. Когда объект совершенно пассивен, получение научных данных от него затруднительно. Но факт остается фактом: в настоящий момент вся его активность сводится разве что к попыткам совершить побег. – Он указал пальцем. – Три дня назад он пытался вылезти вон из того окна.

Сидни заметила деревянную доску, пересекавшую наискось небольшое окно: она придавала нарядному и чистенькому домику нежилой вид. Ей стало не по себе.

– Сколько ему лет? – спросила она, поежившись.

– Поскольку разговаривать он не умеет, мы не можем быть твердо уверены. Нам кажется, ему уже за двадцать.

– Он не умеет разговаривать? Совсем-совсем не говорит? Несмотря на то, что вы держите его в… в заточении уже три месяца?

Как это ужасно, подумала Сидни, рассуждать о живом человеке, словно он какое-то животное из зоопарка.

Чарльз назидательно поднял вверх указательный палец.

– Три месяца его держал у себя факультет антропологии, – поправил он. – Я… то есть мы с твоим отцом… мы заполучили его в свое распоряжение всего неделю назад.

– Зато теперь он будет в вашем распоряжении все лето. Для проведения экспериментов. Как ты думаешь, вы сумеете научить его разговаривать?

– Возможно. Хотя, разумеется, наша главная цель состоит не в этом.

– Ну да, конечно. Ваша основная цель состоит в том, чтобы установить, каков человек по своей природе: добр или злобен.

Чарльз поморщился: он не любил простоты и предпочитал изъясняться на своем профессиональном языке.

– Мы с твоим отцом изучаем вопросы биологической этики. Человек в коттедже является существом, максимально приближенным к дикой нецивилизованной природе, оставаясь при этом объектом, представляющим научный интерес. Он уникален: подобной находки наука не знала на протяжении целого столетия.

Сидни поглядела через плечо Чарльза на забитое доской окно и на мгновение застыла: ей почудилось какое-то движение за стеклом. Но нет, черный прямоугольник окна оставался пустым; должно быть, она увидела отражение в стекле какой-нибудь раскачавшейся от ветра ветки.

Она отвернулась, глубоко задумавшись. Каково это – прожить двадцать с лишним лет вне человеческого общества? Можно ли после этого снова стать человеком? Неужели это существо, которому дали прозвище Найденыш, биологически обречен до самой смерти влачить животное существование, оставаясь отрезанным от цивилизации? Сидни живо представила себе, как сильно занимает ее отца этот интригующий вопрос.

– Мне его жаль, – тихо призналась она. – Ты называешь его «находкой», даже человеком его не считаешь! Возможно, для него было бы лучше, если бы его вообще не нашли.

Чарльз ответил лишь снисходительной улыбкой.

– Филип сказал мне, что он был ранен, когда его доставили в университет; у него была огнестрельная рана.

– Да, произошел нелепейший несчастный случай. Группа орнитологов отправилась в Канаду фотографировать зимующих там птиц. Каждый вечер, возвращаясь в лагерь из очередного похода, они обнаруживали, что кто-то опустошал их запасы съестного. Следы на снегу сбили их с толку, как ты понимаешь. Они решили, что это медведь.

– Да, я понимаю.

– Однажды ночью один из наблюдателей за птицами услыхал какой-то шум и выстрелил наугад, вслепую. Непрошеному гостю удалось скрыться, но на следующее утро они прошли по кровавому следу к пещере. Можешь себе представить их изумление? – Чарльз не удержался от довольной улыбки. – Они глазам своим не поверили: оказалось, что это человек! Он был полумертв от потери крови. Потребовалось две недели, чтобы доставить его в Чикаго, и еще две – чтобы убедиться, что он выживет.

– Добро пожаловать в мир цивилизации, – с горечью проговорила Сидни, снова вглядываясь в черное окно.

Солнце закатилось, оставив на небе длинные розовеющие полосы перистых облаков. Порыв ветра, налетевший с озера, заставил ее поплотнее закутаться в шаль.

– Пожалуй, нам пора возвращаться. Но Чарльз удержал ее за локоть и не дал встать со скамьи.

– Погоди. Я должен кое-что тебе сказать. Он неловко замялся, явно готовясь к серьезному разговору.

– В чем дело, Чарльз?

– Твой отец предложил мне перебраться к вам. Она засмеялась.

– Прошу прощения?

– В целях удобства. Нам предстоит интенсивно работать с нашим Человеком с Онтарио, потому что времени отпущено очень мало. Мы будем…

– Как-как? Человек с Онтарио?

– Мы его так называем за неимением лучшего. Его нашли где-то в районе бухты Эхо.

– Я думала, его называют Найденышем.

– Так его окрестили в газетах, но это просто романтические бредни, – презрительно фыркнул Чарльз. – Ты же знаешь, как репортеры падки на сенсации. Все началось с самих орнитологов. Они утверждали, что будто бы в бреду он все время твердил, что потерялся, и боялся, что его не найдут.

– Но если он не умеет разговаривать… Чарльз нетерпеливо кивнул.

– Вот именно. Возможно, он и лопотал что-то в бреду, но они явно приняли желаемое за действительное. Давай вернемся к делу, Сидни. Разве ты не понимаешь? Твой отец любезно предложил мне переехать к вам в дом на все лето, и это очень разумно. Нам предстоит серьезная совместная работа, – с важностью подчеркнул он, – поэтому нужно с максимальной отдачей использовать отпущенное время. Какой смысл добираться сюда каждый день на поезде, если есть возможность поселиться здесь постоянно?

Сидни с легкостью разглядела самодовольное торжество за его напускной небрежностью. Чарльз был страшно горд: он одержал пусть и промежуточную, но очень важную победу, захватил с бою еще один престижный трофей. Многие люди (в основном завистливые коллеги по работе) за глаза называли ее отца сумасбродом, но у него было больше сторонников, чем противников, а некоторые считали его даже гением. Честолюбивый молодой ассистент, например, Чарльз мог считать, что ему крупно повезло в жизни, раз он сумел связать свою судьбу с таким блистательным, хотя и несколько эксцентричным светилом науки, как профессор Харли Винтер. Теперь успех его карьеры обеспечен.