Любить и беречь (Грешники в раю) - Гэфни Патриция - Страница 32

– Нет, Энни, нам необходимо поговорить. Есть нечто важное, что я должен сказать вам.

Он отворил дверь и отступил, пропуская ее вперед. Она неуверенно, боком прошла мимо него и, испытывая безотчетный страх, стала подниматься по лестнице, ведущей в его кабинет.

Миссис Ладд немедленно подала чай и удалилась, оставив их одних. Энни пыталась поддерживать разговор, но ее шутки проваливались в пустоту. Кристи ничего не ел, а только прихлебывал чай и смотрел в свою чашку, не произнося ни слова.

Когда эта неопределенность стала совершенно невыносимой, Энни прямо спросила его:

– Что-то вас тяготит. Скажите что, и покончим с этим скорее.

Он поставил чашку на стол и взглянул на нее:

– Мне очень трудно сказать это вам.

– Это я вижу. Единственное, что мне приходит на ум, – это то, что вы узнали мой самый важный секрет, – она криво усмехнулась, – что я продала душу дьяволу.

Кристи не смог улыбнуться в ответ. Он поднялся, подошел к своему письменному столу, встал позади и оперся на него руками, как будто хотел создать между ними расстояние и использовал стол в качестве преграды. Нервы Энни были на пределе; она вжалась спиной в свое кресло и приготовилась принять удар. Будь что будет.

– Я не смогу больше видеться с вами.

– Что?

Она была ошарашена.

– Я имею в виду – вот так. Вдвоем, наедине.

Она по-прежнему смотрела на него в недоумении. Когда же слова дошли до нее, то первым побуждением было рассмеяться – горько, с досадой, чтобы дать ему почувствовать, как сильно она разочарована в нем. Но она обуздала этот порыв и попыталась придать своему лицу спокойное выражение.

– Итак, о нас пошли слухи, – тихо сказала она. – Мне следовало это предвидеть. Мне приходилось жить в маленьких городках, но в английском маленьком городке – еще нет, а ведь это совсем разные вещи, не так ли? Но должна сказать вам, Кристи, мне отвратительно думать, что кто-то усмотрел нечто непристойное в наших невинных вечерних чаепитиях. И еще мне кажется недостойным вас придавать этому хоть малейшее значение.

Но его лицо только помрачнело еще больше. Он закрыл глаза и сморщился, словно у него защемило сердце.

Новая мысль вспыхнула в ее мозгу:

– О, по-моему, я поняла! – Вся ее горечь исчезла. – Ах, Кристи, вы делаете это ради меня, не так ли? Вы мою репутацию защищаете, а не свою. – Она покачала головой и облегченно рассмеялась. – Мой дорогой друг, разве вы не знаете меня достаточно…

– Речь никоим образом не идет о нарушении приличий, – прервал он ее несчастным голосом. – И тем более не о том, что люди подумают о нас. Вас это вообще не касается. – Он вцепился в край стола обеими руками, напряженно глядя на нее с такой тоской, что сердце ее застучало как молот. – Энни, дело только во мне.

– В вас? Кристи, что вы хотите сказать?

Но она, похоже, знала ответ.

И он видел, что она знает. Затем он произнес слова, которые дались ему с огромным трудом, но он все-таки их произнес, чтобы избежать какого-либо непонимания:

– Я люблю вас.

Она невольно закрыла глаза. Тихое, нежное тепло разлилось в ней, мягкое и успокаивающее, как живая вода. «Я люблю вас». И тут же пришли волнение и трепет, и две мысли обожгли ее одновременно: «Это не может быть правдой» и «Я знала это с самого начала». На нее сразу вдруг навалилось слишком много всего, не давая думать спокойно. «Позже», – пообещала она себе, с трудом сознавая происходящее, и поднялась из кресла.

Он стоял, отвернувшись от нее. Его сильный профиль властно приковывал ее взгляд. Ей хотелось подойти к нему, прикоснуться, обнять, но весь его вид был таким отстраненным, что она не двинулась с места. И вдруг ее сердце упало – она поняла, что он думает именно то, что сказал. Он собирался покончить с их дружбой.

Настоящая паника захлестнула ее.

– Мой брак – жалкий фарс, – выпалила она. Слова путались, наезжая друг на друга. – Да, фарс, вы должны это знать, должны были видеть, заметить. Это богохульство, а не святой обет. Если бы… если бы я питала к вам любовь, то не позволила бы этой ерунде встать мне поперек дороги.

Он прямо взглянул ей в лицо и сказал;

– Но это должно стоять поперек пути мне.

О Боже! Энни ясно увидела, как враждебная сила влечет ее в бездну несчастья и одиночества.

– Проклятие! – с яростью прошептала она. – Кристи, я не люблю вашего Бога!

Он вышел из-за стола и встал перед ней, прямой и непреклонный:

– Больше я ничего не могу сделать. Поверьте, я… – Он остановился, однако она знала, что он собирался сказать: «Я молил Бога», но опасался, что она рассмеется ему в лицо. «Ах, Кристи», – только и подумала она.

– Энни, пожалуйста, не сердитесь на меня.

– Я вовсе не сержусь, что вы; я в порядке! Я ничего плохого не сделала, вы ничего плохого не сделали, и вы мне говорите, что нам нельзя видеться. Как, по-вашему, я должна себя чувствовать?

Он безнадежно покачал головой. Она видела, что он настроен решительно: он действительно собрался сделать это!

– Вы думаете, что любить меня – грех? – язвительно осведомилась она. – Этому учит вас ваша религия?

– Если это грех, – сказал он спокойно, – то он уже содержит в себе наказание. Мне незачем ждать Судного дня.

Энни презрительно фыркнула:

– Что это значит?

Он с улыбкой прижал кулак к груди:

– Это значит, что боль моя здесь. Уже сейчас.

Это ее доконало. Она почувствовала, что сейчас заплачет. Ей страстно хотелось заставить его рассказать, почему и за что он ее полюбил, когда это началось, – все милые, чарующие подробности, но она знала, что, если хоть слово об этом будет произнесено сейчас, она навеки лишится надежды удержать его. Любыми средствами она должна направить свои чувства по другому руслу. Вернее, притвориться.

– Кристи, – вновь начала Энни, пытаясь выглядеть спокойной и благоразумной. Она приблизилась к нему, но руки сложила на груди, чтобы он, не дай Бог, не подумал, будто она хочет дотронуться до него. – Вы думаете, я могла бы когда-нибудь умышленно причинить вам вред?

– Нет, конечно, нет. Вы ничего плохого не сделали, Энни. Все только я…

– Погодите, погодите, послушайте меня. Если видеть меня вам мучительно, то я исчезну, клянусь вам, потому что скорее причиню боль себе, а не вам. Но неужели мы не можем просто оставить все как раньше? Быть друзьями, Кристи, просто друзьями, добрыми товарищами, и ничего больше? Мы не позволим себе чего-то большего! Мы же оба сильные: вы самый сильный мужчина из всех, кого я знаю! И вы можете мне верить, я никогда бы… Я никогда бы не позволила ничему случиться между нами… О, вы знаете, что я имею в виду!

Кристи разглядывал пятно на полу. Монотонным голосом он произнес:

– Я просто подумал, что было бы лучше…

– В любом случае, что мне делать без вас? С кем мне говорить? – Она попыталась рассмеяться. – Кристи, кто еще станет возиться со мной?

– Это все вздор, и вы это знаете.

– Ничего я не знаю! Вы единственный, с кем я могу быть самою собой. Нравится вам или нет, но вы – мой единственный друг во всей Англии. Если я не смогу видеть вас, быть с вами…

Она остановилась; остальное прозвучало бы слишком жалко, слишком униженно, а у нее все же еще оставалось немного гордости.

Кристи выглядел несчастным. Он сравнивал тяжесть своего и ее положения, и Энни чувствовала, как на нее накатывает волна головокружительной, безоглядной надежды, ибо она знала, что в этом соревновании она всегда победит. После долгой, мучительной паузы, которую она боялась прервать, он произнес:

– Хорошо.

Но она хотела услышать все:

– Что хорошо? Мы можем остаться друзьями?

Он кивнул. В его улыбке смешались нежность и бессилие. Она чувствовала себя опустошенной.

– Обещаете?

Она улыбнулась ему в ответ, снова едва удерживаясь от слез.

– Да, обещаю.

Лучше, чтобы он не видел облегчения, охватившего ее лихорадочной волной. Но внутри она все еще дрожала, как после чудом миновавшей катастрофы. Расслабиться можно будет позже, когда она останется одна.