Достоин любви? - Гэфни Патриция - Страница 7

— Минутку, — окликнул ее Себастьян, и она застыла на месте. — Э-э-э… Сьюзен, не так ли?

— Да, сэр.

Она вновь присела в реверансе. У нее было славное веснушчатое личико, из-под чепца выбивались ярко-рыжие кудряшки.

— Миссис Уэйд, познакомьтесь со Сьюзен, одной из ваших подопечных. Это новая экономка, — сообщил он горничной. — Вы будете исполнять ее распоряжения, как до этого слушались миссис Фрут.

Ошеломленное выражение, отразившееся на лице у Сьюзен, показалось, Себастьяну почти комичным. Позабыв закрыть рот, она несколько раз перевела взгляд с хозяина на миссис Уэйд и обратно, потом хихикнула и тут же сделалась пунцовой, догадавшись, что он не шутит.

По лицу миссис Уэйд невозможно было понять, что она испытывает. Похоже, она смутилась, в то же время в ее глазах вроде бы промелькнуло сочувствие к сгоравшей от стыда Сьюзен, но обо всем этом можно было лишь гадать: надетая ею маска скрытности оказалась непроницаемой.

— Вы займете комнаты миссис Фрут на этом этаже, — коротко распорядился Себастьян, почему-то раздосадованный ее неизменной сдержанностью. — Вы пообедаете со мной сегодня, и мы обсудим ваши обязанности. Я здесь живу по-деревенски: обед в шесть. Прошу вас не опаздывать. Сьюзен, проводите миссис Уэйд в ее апартаменты.

Не дожидаясь ответа, он оставил обеих женщин в холле, а сам направился к себе, чтобы пропустить рюмку перед обедом.

К шести часам Себастьян успел влить в себя столько ржаного виски, что к нему вернулось хорошее настроение. К тому же он изрядно проголодался, а его французский повар, привезенный в деревню из лондонского дома, приготовил креветки в остром соусе, перепелов, фаршированных клюквой и трюфелями, а также говяжье филе. Себастьян занял свое место за обеденным столом, отослал лакея и, наполнив свой бокал вином, принялся задумчиво потягивать его в ожидании появления экономки.

В десять минут седьмого она не появилась. Скверное начало. Он позвонил, вызывая служанку. На звонок явилась Сьюзен, и Себастьян велел ей привести миссис Уэйд. Она вернулась через пять минут с известием, что миссис Уэйд сейчас будет. Себастьян хмыкнул и выпил еще вина. Прошло еще десять минут. Он в сердцах швырнул салфетку на свою пустую тарелку и встал.

Ее комнаты находились в дальнем конце восточного крыла, рядом с библиотекой и затхлой, давно не используемой часовней. Ей предстояло пройти довольно длинным коридором, но всего с двумя поворотами: заблудиться она не могла. Может, она прихорашивается? Ну уж нет, в чем Себастьян никак не мог ее заподозрить, так это в тщеславии. Никто не удосужился зажечь свечи в бесконечном, лишенном окон коридоре. Мысленно он уже проклинал своих безмозглых слуг и себя самого за то, что сгоряча, в необъяснимом порыве, нанял бестолковую экономку, когда вдруг до его ушей донесся тихий звук, заставивший его замереть на ходу.

В своем бесцветном платье она казалась расплывчатым пятном на темно-сером фоне стены, к которой прижималась спиной. Он подошел так близко, что мог прикоснуться к ней. Так близко, что уловил чистый запах мыла и воды, исходивший от ее кожи.

— Что случилось? Вы больны?

— Нет, милорд, уверяю вас, я не больна. — Ее ответ прозвучал торопливо, испуганно: ведь, будучи больной, она рисковала лишиться только что полученной работы.

— Тогда в чем же дело?

— Ничего, это… просто минутная слабость. Все уже прошло.

— Да я уж вижу.

На самом деле он почти ничего не видел, но даже при скудном освещении различал тонкую россыпь испарины, выступившей у нее над верхней губой.

— Сколько времени вы провели взаперти до сегодняшнего слушания, миссис Уэйд?

— Один день. И ночь.

— Вам давали есть?

Пауза.

— Да.

— М-м-м… кое-что посущественнее ворованных яблок, надеюсь?

Она была не в состоянии улыбнуться или хоть как-нибудь откликнуться на его шутку.

— Позвольте…

Себастьян обхватил рукой ее тонкую талию. Будь она покрепче телом и духом, подумал он, она наверняка возмущенно отстранилась бы, но в теперешнем плачевном состоянии ей ничего иного не оставалось, как стерпеть фамильярное прикосновение молча. Они медленно тронулись по коридору в обратный путь. Ее руки свободно свисали вдоль тела, и при ходьбе она несколько раз задела его бедро. Высокая, почти с него ростом, она при этом была такой тоненькой, что Себастьян мог бы запросто обхватить одной рукой двух таких, как она. К тому времени как они добрались до главного коридора, она стала казаться ему совсем бестелесной. Остановившись под зажженным бра на стене и ни на минуту не выпуская ее из объятий, Себастьян заглянул ей в лицо.

— Вы же не собираетесь рухнуть в обморок прямо у меня в руках, правда, миссис Уэйд?

— Нет-нет.

Однако ее лицо казалось жемчужно-белым в пламени свечи. Она настолько выбилась из сил, что позволила себе легонько прижаться виском к его плечу. Так они простояли целых две минуты.

— Теперь я могу идти, — решительно объявила она, отступая от него на шаг, чтобы это доказать.

И в самом деле — вид у нее был уже не такой больной, она больше не походила на призрак. Себастьян предложил ей руку, она оперлась на нее, и они плавным, неторопливым шагом двинулись по направлению к столовой без дальнейших промедлений.

Он усадил ее справа от себя, чтобы не выпускать из виду и подхватить в случае надобности, если она вдруг начнет сползать на пол. На каждое подаваемое блюдо она сначала взирала долгим взглядом, словно желая удостовериться, что это действительно еда, и лишь потом принималась есть крохотными кусочками. Филе оказалось жестковатым. Не говоря ни слова, Себастьян забрал у нее тарелку, нарезал мясо мелкими кусочками и опять поставил перед ней.

— Спасибо, — растерянно пробормотала она.

Он все время порывался подливать ей вина, но она почти не прикасалась к нему, лишь смотрела на бокал тем же недоверчивым взглядом, что и на еду, иногда отпивала глоточек, но чаще просто вдыхала букет. Большей частью она сидела, опустив глаза, и Себастьян мог лишь гадать, о чем она при этом думает. Но чем отчужденнее она держалась, тем нетерпимее становилось его желание побольше узнать о ней.

К концу обеда она совершенно преобразилась. Щеки у нее слегка порозовели, губы уже не были сурово сжаты; она настолько освоилась с обстановкой, что даже позволила себе откинуться на спинку стула. Изучая ее поверх своего бокала, Себастьян с усмешкой подумал, что так должна выглядеть женщина после ночи любви: усталой, но довольной.

— Подайте нам кофе в гостиную, — приказал он горничной, вошедшей в столовую с кофейником на подносе. — Миссис Уэйд?

Они вышли из столовой в коридор, не обменявшись ни словом. Наблюдая за ней, Себастьян решил, что все ее скупые движения рассчитаны на то, чтобы привлечь к себе как можно меньше внимания. Самоуничижение, возведенное в степень искусства. Опять ему на ум пришло сравнение с монахинями. Бесшумная, как тень, миссис Уэйд не шла, а скорее скользила по полу, совершенно незаметно перебирая ногами. Можно было подумать, что она задалась целью передвигаться, не вызывая колебания воздуха.

В обшарпанной горчично-желтой гостиной кто-то уже успел разжечь камин. Себастьян окинул взглядом выцветшие шторы и вытертые ковры, обветшалую старомодную мебель. Вся обстановка в этой комнате нуждалась в обновлении, как, впрочем, и весь дом в целом, но до сих пор ему было лень приниматься за столь хлопотливое дело. Единственным усовершенствованием, устроенным в доме по его приказу, была ванная комната на втором этаже, оборудованная роскошной ванной работы Шевалье, бронзовой с золотыми кранами, специально выписанной из Парижа. Лили Дюшан была от нее в восторге.

Новая экономка стояла со склоненной головой, сложив руки на поясе и явно ожидая, чтобы он сел первым.

— Должен признать, миссис Уэйд, что ваше поведение раздражает меня до крайности. Вы не желаете на меня смотреть, даже когда я с вами разговариваю. Откуда у вас такие манеры и как вы намерены от них избавляться?