Достоин любви? - Гэфни Патриция - Страница 5

— Если бы наш викарий был здесь, — вставил между тем Вэнстоун, — он смог бы что-то предпринять. Но, как вам известно, преподобный Моррелл сейчас находится в Италии и вернется не раньше чем через несколько недель.

— Неужели никто больше не может ей помочь?

— Помочь ей? — Мэр начал тщательно подбирать слова. — Мы являемся судом первой инстанции, о чем вам, без сомнения, известно, милорд, — добавил он торопливо, — поэтому обустройство неимущих и обездоленных, предстающих перед нашими слушаниями, не входит в нашу компетенцию. Наши полномочия в отношении бедных, как заслуживающих, так и не заслуживающих лучшей доли, сводятся к одному — к исполнению того, что предписано законом.

— А какой закон нарушила миссис Уэйд?

Вэнстоун ошеломленно заморгал.

— Вы хотите сказать, помимо того, что убила своего мужа? Она неимущая, у нее нет постоянного местожительства, и…

— Да, но какой…

— Прошу прощения, я не закончил. Она, не местная; приход святого Эгидия не может и не должен брать на себя ответственность за нее, милорд. Ее родное селение в Дорсете изгнало ее, чтобы не нести лишних расходов с отчислений, производимых согласно Закону о бедных [13], вот она и приехала сюда, чтобы стать обузой для нас. Она не имеет работы и никогда ее не найдет. По моему убеждению, после своего освобождения она подлежала высылке в колонии, на каторжные работы. Нельзя допустить, чтобы на содержание подобных особ расходовались средства наших налогоплательщиков, изначально не имеющих ничего общего с такими, как она.

Капитан Карнок несколько раз кивнул с важным видом и пробормотал:

— Истинно так, сэр, истинно так.

— Мы не судим эту женщину, — продолжал мэр, чувствуя, что одержал победу, и упиваясь собственным красноречием. — Мы лишь предлагаем препроводить ее в окружную тюрьму в Тэвистоке вплоть до заседания суда присяжных в следующем месяце. Если окружной суд решит послать ее сюда, мы, разумеется, примем ее в наш дом призрения. Но сейчас, я полагаю, нам надлежит исполнить свой долг…

Себастьян уже не слушал. Он заметил что-то, промелькнувшее в лице женщины, когда Вэнстоун упомянул об окружной тюрьме, и решил, что это испуг. Нет, не просто испуг — панический ужас. Но выражение было таким мимолетным и так быстро сменилось привычной слепой маской, что он растерялся. Может, ему только померещилось? Однако все его сомнения, подсказанные здравым смыслом, куда-то испарились. Эта женщина заинтриговала его с самой первой минуты: казалось, она пребывает в оцепенении, в трансе, в летаргическом сне, словно заколдованная принцесса из сказки. Теперь, когда он понял, что ее отрешенность, возможно, является маской, у него пробудился еще более жгучий интерес к ее персоне. Она опять опустила голову и ссутулила плечи в понурой и скованной позе самоотречения, ставшей, казалось, ее второй натурой. И все же Себастьян был почти уверен, что сумел заметить искру смертного страха, промелькнувшую в ее невероятных глазах. Это подтолкнуло его принять неожиданное решение. Он порывисто поднялся на ноги.

Вэнстоун умолк на полуслове и проводил его изумленным взглядом, у капитана Карнока от неожиданности отвисла челюсть. Оба решили, что Себастьян уходит.

— Милорд?.. — озадаченно начал было Вэнстоун, однако Себастьян, не обращая на него внимания, пересек короткий отрезок пыльного пола, отделявший судейский стол от барьера, за которым стояла подсудимая.

Когда он подошел на расстояние вытянутой руки, миссис Уэйд подняла глаза. Ее ресницы беспокойно трепетали, словно она ожидала какого-то подвоха: нападения, ругани или пощечины. В остальном она осталась неподвижной, только крепче прижала руки к бокам. Под его изучающим взглядом на ее щеках, вытравленных тюремным воздухом до мертвенной бледности, стал проступать слабый румянец. На шее у самого горла, над узким воротничком убогого платья, часто и неровно билась жилка. Однако, несмотря на хрупкость и беззащитность, она сумела создать впечатление недосягаемости. «Вы не тронете меня, — говорило ее тело, — я неприкасаемая».

— Кем вы были до того, как попали в тюрьму, миссис Уэйд?

Она постаралась скрыть свое замешательство, держа глаза опущенными.

— Я… училась в школе. То есть я… закончила школу и… жила с семьей. Я была… — Она судорожно перевела дух. — О Господи, я не вполне понимаю, о чем вы спрашиваете.

Странно было слышать от нее такие слова, как «о Господи» и «не вполне»: до сих пор в своих кратких ответах она ограничивалась лишь подлежащими и сказуемыми.

— Вы были порядочной девушкой?

— Милорд?

— Вы были настоящей леди?

Весь зал вокруг них возбужденно гудел от любопытства. Помедлив совсем чуть-чуть, миссис Уэйд ответила:

— Да, милорд. — На этот раз в ее голосе прозвучала явная непреклонность.

— Вот как?

Себастьян неторопливо смерил ее взглядом с головы до ног. Ее реакция пришлась ему по душе: она затаила дыхание.

— Итак, вы утверждаете, что умеете вести счета.

— Да, ми…

— А в школе вы были первой ученицей, не так ли? Смелее, миссис Уэйд, ответьте мне.

— Я… да, я…

— Вот именно. Как вы думаете, смогли бы вы справиться с ведением домашнего хозяйства?

Все в зале, включая миссис Уэйд, уставились на него в немом изумлении.

— Я имею в виду свой дом, — пояснил Себастьян, поворачиваясь к своим товарищам по судейской скамье, но по-прежнему обращаясь к женщине за барьером. — Случилось так, что мне срочно требуется экономка, поскольку леди, занимавшая этот пост, решила удалиться от дел как раз на прошлой неделе. Я буду платить вам столько же, сколько получала она; у вас, разумеется, будут свои апартаменты и полный пансион. Смею вас заверить, что это не синекура [14]: дом в ужасающем состоянии. Я даже не могу пригласить к себе своих друзей.

Все это было сущей правдой и прозвучало вполне разумно, подумал он, хотя скрытые причины, побудившие его нанять в экономки мужеубийцу, были крайне туманны и при свете дня показались бы не только весьма далекими от разума, но попросту бредовыми.

— Вам известно, кто я такой? — спохватившись, спросил Себастьян.

— Лорд д’Обрэ… так нам сказали.

— Совершенно верно. А мой дом — это Линтон-Грейт-холл. Увы, величие его названия не соответствует сути. Работы у вас будет хоть отбавляй. Итак, сударыня, каков ваш ответ?

— Милорд! — не выдержав, возопил мэр, вскакивая на ноги.

Ему пришлось постучать кулаком по столу, чтобы навести порядок, поскольку перешептывания в зале давно уже переросли во взволнованный и громкий гул.

— Я прошу вас пересмотреть это… э-э-э… поспешное предложение, сделанное, разумеется, от чистого сердца и продиктованное несравненной добротой и щедростью вашей души.

Себастьян поклонился, пряча усмешку. Может, его побуждения и были туманны, но в одном он был уверен твердо: они не имели ничего общего с добротой и щедростью.

— Не кажется ли оно вам… несколько необдуманным? Эта женщина — преступница, милорд, совершенное ею злодеяние чудовищно…

— Но она уже заплатила за него свой долг обществу и, надо полагать, раскаялась. Ведь вы раскаялись, миссис Уэйд? Вот видите, она молчит. Поскольку всякое сомнение следует толковать в пользу обвиняемого, будем считать, что она раскаялась. Скажите мне, господин мэр, в своих взглядах на нашу исправительную систему какой теории вы придерживаетесь: воздаяния за грехи или же теории наставления преступников на путь истинный?

— Что? Ах да. Видите ли, я… в каком-то смысле я поддерживаю обе теории. В разумной степени, если вы меня понимаете.

— Я вас отлично понимаю. Это прекрасный и в высшей степени дипломатичный ответ, поистине достойный мэра. Согласно любой из этих теорий, как вам кажется, должен ли осужденный расплачиваться за содеянное до конца своих дней, невзирая на уже отбытый тюремный срок?

— Конечно, нет, но при всем моем к вам уважении, милорд, разве это имеет отношение к делу?