Достоин любви? - Гэфни Патриция - Страница 16

Желтая гостиная была названа так благодаря обоям с позолотой (впрочем, давным-давно осыпавшейся), потемневшим до наводящего тоску горчичного оттенка. Широкие окна выходили на запад, и до сегодняшнего дня самым привлекательным предметом обстановки считались закрывавшие их синие бархатные шторы. Рэйчел обнаружила Сьюзен на коленях рядом с грудой обвалившейся ткани.

— Они просто рухнули мне на голову, миссис Уэйд, — пожаловалась горничная, заправляя взмокшую прядь рыжих волос под чепец и бросая похоронный взгляд на поверженные шторы. — Честное слово, я не виновата!

— Конечно, это не ваша вина, Сьюзен, — мягко успокоила ее Рэйчел, проводя рукой по ветхому, едва не рассыпающемуся в прах от прикосновения бархату.

— Что же нам делать, мэм? Без них комната выглядит просто ужасно!

С этим нельзя было не согласиться. Голые окна казались ободранными, за ними открывался унылый пейзаж: давно не стриженные и полуувядшие заросли самшита.

На другом конце комнаты Вайолет Коккер, сидя на корточках, чистила решетку мраморного камина. Отложив почерневшую от сажи тряпку, она пристально взглянула на Рэйчел и нахально повторила вслед за Сьюзен:

— Да, мэм, что нам теперь делать? — Ее маленькие злобные глазки заблестели в предвкушении потехи: ей хотелось понаблюдать, как новая экономка будет биться над решением пустячного вопроса, который не поставил бы в тупик даже шестилетнего ребенка. С самого начала Вайолет с сатанинской хитростью угадала, что главная трудность для Рэйчел, доставлявшая ей множество хлопот и огорчений, — делать выбор, принимать решения.

— Может, стоит их выбросить, мэм, или повесить назад, как было? — ни о чем не подозревая, подсказала Сьюзен. — Дора лучше всех управляется с иголкой и ниткой, но, по-моему, их уже не починишь. А новые заказывать слишком дорого, — продолжала рассуждать Сьюзен, видя, что Рэйчел не отвечает. — Но за окном все так мрачно, что лучше уж его хоть чем-то прикрыть. Правда, мэм?

Тиканье бронзовых часов на каминной полке звучало неестественно громко. Что же делать? Нервы у Рэйчел были напряжены до предела, ей ничего не приходило в голову. Она вздрогнула, когда часы пробили одиннадцать.

— Попробуйте их снова повесить, — выговорила она наконец. — Просто… сделайте все, что сумеете. Мне придется обсудить это с лордом д’Обрэ. Возможно, он захочет их сменить. Или починить, я не знаю. Я с ним поговорю, — повторила она, чувствуя себя последней дурой и уже опасаясь предстоящего разговора.

— Да, мэм, — кивнула Сьюзен, с сомнением ощупывая пыльную ткань.

— Я бы осталась вам помочь, но у меня назначена встреча в городе. Я даже не думала, что уже так поздно. Если не справитесь сами, оставьте их до моего прихода.

— Вам бы лучше поспешить, — вновь заговорила Вайолет. — Того и гляди сам констебль сюда нагрянет вас проведать.

Рэйчел медленно поднялась на ноги, стараясь сохранить на лице невозмутимость и делая вид, что стряхивает пыль с подола. Как всегда, верный ответ не приходил ей на ум. Но нельзя же позволять Вайолет издеваться над собой в присутствии других слуг, надо поставить ее на место!

«Они нуждаются в руководстве», — предупредил ее мистер Холиок. Все верно, но стоило Рэйчел повысить голос, чтобы отчитать дерзкую служанку, как она начинала чувствовать себя самозванкой, скверной актрисой, не выучившей роль.

И все же надо было что-то ответить.

— Займитесь своим делом, Вайолет, — выдавила она из себя.

Реплика вышла слишком запоздалой и поэтому прозвучала неубедительно даже в ее собственных ушах. Служанка послала ей вслед злорадную ухмылку торжества и вернулась к чистке камина.

Торопливо пробегая по коридору, Рэйчел попыталась выбросить неприятное происшествие из головы. У нее были куда более веские основания для беспокойства. Как она могла не заметить, что уже так поздно? Визит к констеблю был назначен на одиннадцать тридцать; ей придется бежать всю дорогу, чтобы не опоздать. Конечно, она понимала, что даже в случае опоздания никакие страшные кары ей не грозят, и все же… Одна лишь мысль о том, что ей сделают замечание, а может быть, и начнут расспрашивать о причинах задержки, наполняла ее душу слепым, темным, нерассуждающим страхом, в котором она десять лет пребывала в Дартмуре. Неужели этот страх никогда ее не оставит? Неужели до самой могилы она будет пугаться любого окрика или нахмуренного взгляда? Ее нормальное развитие было искусственно и грубо остановлено в восемнадцатилетнем возрасте, поэтому во многих отношениях она по-прежнему напоминала ребенка, хотя иногда чувствовала себя тысячелетней старухой.

На верхней ступеньке крыльца, ведущего во двор, Рэйчел внезапно замерла. У нее возникло трусливое желание скользнуть обратно за дверь и спрятаться, но в эту самую секунду Себастьян Верлен поднял голову и заметил ее. Слишком поздно.

Он как раз входил во двор через арочные ворота с башенкой, держа шляпу в руке и рассеянно похлопывая ею по голенищу сапога при каждом шаге левой. На нем не было ни сюртука, ни жилета, хотя погода в это майское утро выдалась довольно прохладная. Тонкая батистовая рубашка наполовину выбилась у него из-за пояса забрызганных грязью охотничьих штанов из оленьей кожи, заправленных в высокие потертые сапоги для верховой езды. Грубая одежда очень шла ему, казалось, он в ней родился, и все же Рэйчел порой думала, что для него это нечто вроде маскарада или тайной насмешки над собой, потому что иногда ему нравилось наряжаться в строгом соответствии с законами аристократического шика. Как только он ее увидел, на его красивом и мужественном лице появилось удивленно-радостное выражение.

Как всегда, завидев его, она почувствовала себя беспомощной, словно под ногами у нее внезапно открылся люк-ловушка. При каждой встрече с Себастьяном стены, с таким старанием возведенные ею вокруг себя, рушились, лишая ее последней опоры и оставляя беззащитной. Даже в этих стенах Рэйчел существовала с трудом, но ей становилось во сто крат тяжелее, когда они исчезали, ибо она не могла обойтись без всех тех правил, которым рабски следовала, чтобы выжить. Себастьян с легкостью преодолевал любые препятствия, рушил все барьеры и, казалось, видел ее насквозь.

— Миссис Уэйд! — окликнул он ее. В его голосе слышалась чуть заметная насмешка, неизменно возникавшая всякий раз, когда он называл ее по фамилии мужа. Она подозревала, что мысленно он называет ее «Рэйчел», а формальное обращение «миссис Уэйд» использует в качестве шутки, понятной лишь ему одному.

— Итак, сегодня мы в черном.

Он остановился в десяти шагах от нее, расставив ноги и подбоченившись, поджидая, пока она подойдет поближе.

Рэйчел медленно сократила расстояние, не сводя с него взгляда, чтобы он не мог упрекнуть ее за то, что она не смотрит в глаза. Он смотрел на нее так пристально, что ей сделалось не по себе. К тому же с его стороны это было нечестно: ей самой хотелось смотреть на него, позволить себе роскошь долго, без помех рассматривать и изучать его исподтишка со всех сторон. У него было тонкое, вытянутое книзу лицо с заостренными чертами и насмешливо-плутовским взглядом проницательных голубых глаз из-под тяжелых томных век с длинными ресницами. А вот волосы у него были совершенно как у мальчишки: мягкие, непослушные, распадающиеся на две части и торчащие дерзким вихром с одной стороны от косого пробора. Сочетание юношеского задора и утонченной пресыщенности в его чертах неизменно привлекало и тревожило ее.

— Доброе утро, милорд, — спокойным голосом приветствовала его Рэйчел и вдруг добавила неожиданно для себя самой: — Сегодня прекрасная погода.

Его подвижные чувственные губы приподнялись в удивленной улыбке. Но это по его вине она вдруг стала такой словоохотливой: в этот день он выглядел иначе, чем всегда, казался более юным и был неописуемо хорош собой.

— В конюшне родился жеребенок, — поделился он с ней новостью. — Девочка. Ее отец — Кэджер, она настоящая красавица. Пойдемте, я вам ее покажу.

Он протянул ей руку. От него пахло сеном и лошадьми. Рэйчел застыла на месте как соляной столб. Он что же думает: что она вот так запросто возьмет его за руку?