Запах серы (Битва за любовь) (Другой перевод) - Гэблдон Диана - Страница 39

— Ты ведь знаешь, что юноши иногда просыпаются по утрам с… ну, с… — он покраснел.

— Знаю, — ответила я. — И даже старики двадцати трех лет. Думаешь, я не замечаю? Ты достаточно часто привлекаешь к этому мое внимание.

— М-м-м-м. Ну, и утром после того, как мамаша Тиб нас застукала, я проснулся на рассвете. Мне снилась она — Тиб, конечно, а не мамаша — и я не удивился, когда почувствовал руку на своей штуке. Удивительно было то, что рука не моя.

— И уж конечно, не Тибби?

— Ну… нет. Ее папаши.

— Дугала? Какого…

— Ну, я открыл глаза, и он мне так мило улыбнулся. А потом сел на кровать, и мы славно побеседовали, дядя и племянник, названый отец и названый сын. Он сказал, как ему нравится то, что я у них живу, потому что у него нет сына и все такое. И как его семья меня любит. И как ему не понравится думать, что я могу воспользоваться такими чистыми, невинными чувствами, которые его дочери питают ко мне, и как он, разумеется, рад, что может довериться мне, будто я его собственный сын.

И все то время, что он говорил, а я лежал, он одну руку держал на кинжале, а вторую — на моих прекрасных юных яйцах.

Так что я говорил только «да, дядя» и «нет, дядя», а когда он ушел, я закутался покрепче в одеяло и увидел сон про свиней. И больше не целовался с девчонками, пока мне не исполнилось шестнадцать, и я не уехал в Леох.

Джейми, улыбаясь, посмотрел на меня. Он связал волосы в хвост кожаным шнурком, но короткие пряди, как всегда, торчали у него над головой венчиком, поблескивая медным и золотым в свежем, ясном воздухе. За время нашего путешествия из Леоха и Крэйг на Дуне он загорел, и кожа стала бронзово-золотистой, и весь Джейми напоминал мне осенний лист, весело кружащийся на ветру.

— А ты, моя красавица Сасснек? — ухмыльнулся он. — Падали к твоим ногам глупые мальчишки, или ты была робкой и скромной, как подобает девушке?

— Чуть менее скромной, чем ты, — осторожно произнесла я. — Мне было восемь.

— Иезавель! И кто счастливчик?

— Сын драгомана-переводчика. В Египте. Ему было уже девять.

— Ох, ну ладно, тогда тебя не за что винить. Сбита с пути истинного взрослым мужчиной. И к тому же чертовым язычником.

Внизу показалась мельница, очень живописная. Желтая стена увита багровыми виноградными лозами, ставни открыты, впуская внутрь солнечный свет, и выглядела она очень аккуратно, несмотря на облезшую зеленую краску. Вода весело хлестала через шлюз, а водяное колесо неподвижно замерло в пруду. Даже утки плавали в этом пруду — чирки и златоглазки.

— Посмотри, — остановилась я на вершине холма, положив руку на плечо Джейми. — Разве не прекрасно?

— Будет еще прекраснее, если колесо начнет вращаться, — практично заметил он. Потом взглянул на меня и улыбнулся. — Ага, Сасснек. Это красивое место. Мальчишкой я любил здесь купаться — за излучиной есть широкий пруд.

Мы немного спустились с горы, и сквозь заслон из ив показался пруд. И мальчишки. Их было четверо, они плескались и орали, все четверо голые.

— Б-р-р, — передернулась я, глядя на них. Для осени стояла прекрасная погода, но похолодало достаточно, чтобы радоваться теплой шали. — У меня кровь стынет в жилах, когда я на них смотрю.

— О, — сказал Джейми. — Что ж, дай-ка я тебя согрею.

Он оглянулся на мальчишек в речке, отступил в тень большого дерева, обнял меня за талию и привлек к себе.

— Ты не первая девушка, которую я поцеловал, — тихо произнес он. — Но клянусь, что ты — последняя. — И склонил голову к моему поднятому лицу.

После того, как мельник появился из своей берлоги и нас торопливо представили друг другу, я вернулась на берег пруда, а Джейми выяснял, что произошло. Потом мельник вернулся на мельницу, пытаясь прокрутить жернов изнутри, а Джейми немного постоял, глядя в темные, заросшие водорослями глубины мельничной запруды. Наконец он обреченно пожал плечами и начал раздеваться.

— Ничего не поделаешь, — бросил он мне. — Иэн был прав — что-то застряло в колесе под шлюзом. Мне придется нырять и… — Он услышал, как я ахнула, и повернулся к берегу, где я сидела, прижимая к себе корзинку.

— А что случилось с тобой? — сердито вопросил он. — Что, никогда раньше не видела мужчин в подштанниках?

— Не… не в таких… — с трудом выдавила я из себя несколько членораздельных слов. Предвидя, что придется нырять, он натянул под килт короткое, невообразимо древнее одеяние, сшитое когда-то из красной фланели, а теперь все в заплатках из ослепительного множества разных тканей и расцветок. Определенно эти подштанники принадлежали кому-то, бывшему ростом на несколько дюймов выше Джейми. Они ненадежно держались на его бедрах, а складки эффектно драпировались на плоском животе.

— Твоего деда? — догадалась я, делая безуспешные попытки подавить хихиканье. — Или бабушки?

— Отца, — холодно ответил он, глядя на меня сверху вниз. — Ты же не думаешь, что перед женой и арендаторами я полезу в воду голым, как яйцо?

С немалым достоинством он подобрал одной рукой лишнюю ткань и шагнул в воду.

Добравшись до колеса, Джейми собрал всю свою выдержку, набрал в грудь побольше воздуха и нырнул вниз головой.

Последнее, что я увидела, — это раздувшиеся, как воздушный шар, красные фланелевые подштанники.

Мельник, высунувшись в окно, выкрикивал ободряющие слова и давал советы всякий раз, как мокрая голова Джейми показывалась над водой.

На берегу запруды росло много растений, и я начала ковырять землю палкой в поисках корней мать-и-мачехи, белокопытника, одуванчиков и мыльнянки. Я уже наполнила корзинку до половины, как вдруг за спиной послышалось вежливое покашливанье.

Это была по-настоящему старая леди, во всяком случае, такой она мне показалась. Она опиралась на трость из боярышника, а одета была в наряд, который, похоже, носила еще лет двадцать назад, теперь слишком для нее широкий.

— Хорошего вам утра, — сказала она, кивая головой, как малиновка. На ней был накрахмаленный белый чепец, скрывавший волосы, но несколько седых прядок выбились и висели вдоль щек, напоминавших печеные яблоки.

— Хорошего утра, — отозвалась я и хотела подняться на ноги, но старушка сделала несколько шажков и с поразительным изяществом опустилась на землю рядом со мной. Я понадеялась, что встать она тоже сможет.

— Я… — начала было я, но не успела толком открыть рот, как она прервала меня.

— Ты, конечно, новая леди. А я — мистрисс Макнэб, но все называют меня бабушка Макнэб, потому что мои невестки тоже мистрисс Макнэб. — Она протянула костлявую ручку и придвинула к себе мою корзинку.

— Мать-и-мачеха — ага, хорошо от кашля. — Она поставила корзинку на колени и с видом знатока начала перебирать растения. Я наблюдала за этим со смешанным чувством изумления и раздражения. Наконец, удовлетворенная, она протянула корзинку мне.

— Что ж, ты совсем не глупа для англичанки — заметила старушка. — Во всяком случае, не путаешь тмин с цикутой. — Она бросила взгляд на запруду, где ненадолго появилась голова Джейми, гладкая, как у тюленя, и снова исчезла под водой. — Сдается мне, Лаллиброх женился на тебе не только из-за мордашки.

— Спасибо, — сказала я, решив принять это за комплимент. Глаза старой леди, острые, как иголки, остановились на моем животе.

— Еще без ребеночка? — требовательно спросила она. — Листья малины, вот что тебе нужно. Завари горсточку с шиповником и пей, когда растет луна, от первой четверти до полнолуния.

— О, — растерялась я. — Ну…

— Я хотела попросить твоего мужчину сделать для меня кой-чего, — продолжала между тем старушка. — Но вижу, он немного занят, поэтому скажу тебе.

— Хорошо, — слабым голосом согласилась я, понимая, что помешать ей все равно не смогу.

— Дело в моем внуке, — заявила она, пригвоздив меня к месту взглядом маленьких серых глазок, величиной и блеском похожих на мраморные шарики. — Мой внук Рэбби, вот который. У меня их шестнадцать, и троих зовут Робертом, поэтому один из них — Боб, второй Роб, а малыш — Рэбби.