Мужчина и методы его дрессировки - Гущина Лилия - Страница 17

КРИМИНАЛЬНАЯ РИФМА

Мир срифмован задолго до поэтов: день — ночь, небо — земля, жизнь — смерть, мужчина — женщина, любовь — кровь. На совести последней парочки, этих Бони и Клайда, много преступлений. Они наводнили реки, озера и приусадебные пруды мстительными русалками, тихие сельские погосты — глумливыми «виллисами», разрушили Трою и закачали на волнах лишь щепки того челнока.

А сколько светлых голов задурманили суицидальные нашептывания злодейского дуэта! Кстати, интересный парадокс: согласно статистике, мужчины значительно опережают женщин по числу завершенных самоубийств, тогда как в покушениях приоритет принадлежит нам. Почему такая несостыковка? А потому что они сводят счеты с серьезным оппонентом — целым миром, который оказался не на высоте, не оценил, не воздал должных почестей. Мы же хватаемся за косу смерти как за соломинку: «…оглянись, вернись. иначе…» Оттого сильный пол предпочитает пулю и петлю, а слабый — воду и яд.

Мир не разжалобить — ив пустой квартире затягивается узел. Человека можно напугать — ив ванной заглатывается горсть веронала в надежде, что вышибут дверь, вызовут неотложку, а он — осознает и раскается. Летальный исход там — закономерность, здесь — роковая случайность. Или у несчастной были мотивы, выходящие за рамки формулы «бросишь — пожалеешь». Эту истину я усвоила, когда сама ангажировала койку токсикологического отделения.

Поначалу в палате нас было четверо, и у каждой под левой грудью обломок отравленной стрелы:

· В техникуме — завал, с родителями — ругань, а главное, Васька в кино с лучшей подругой, — клала прозрачную ладонь на обожженное горло Танюша. — Оглянулась я вокруг — сплошной мрак. И уксус на столе.

· Магазин закрыли на переучет, вот я пришла на свидание пораньше, — судорожно вздыхала бюстом номер пять Ирка. — А он! На нашей скамейке! В обнимку! …И целует ее, целует, целует!

· Чуть гараж вместе с ними не спалила, — натягивала до подмышек вечно сползавшие с тощих бедер гамаши Серафима Сергеевна, — вроде не калека, не бревно. Неужели ему меня мало было?

· От таблеток все плывет, а он — давай переспим, раз я из-за тебя, истерички, дома торчу, — это уже всхлипываю я. — Давай, отвечаю. Наклонился, а на шее засос.

Самой большой ценностью, не сравнимой ни с одним валютным курсом, обладали двухкопеечные монеты. Их стреляли у посетителей, у медперсонала, у мужской части отделения, сплошь покусанной зеленым змием. А потом опускали их в щель автомата, словно это карман Харона.

Но плыл мрачный перевозчик не к арктическому берегу теней, а обратно, на тленную и прекрасную землю. Телефонные переговоры подробно обсуждались и коллективно оттачивались фразы, призванные сразить абонента при следующем звонке наповал.

Когда же отделение запиралось на ночь, наступала пора исповедей. Каждое слово падало крупной солью в воронку собственной раны. Вскоре атмосфера сгущалась, головы никли, в воздухе пахло грозой, и наконец первая крупная капля падала на чье-то одеяло. А еще через полчаса эхо дружного четырехголосья выкатывалось в коридор.

И тогда раздавалось шарканье тапочек санитарки. Она садилась в изножье кровати, пригорюнивалась и начинала с традиционного запева:

· Эх, девки, девки, и что ж над собой творите! Молодые, здоровые, посовестились бы. Вон бабулю привезли — крысиного яду натрескалась. Так там дети измывались, пенсия двадцать четыре рубля — и то грех великий. А тут из-за х… поганых! Ладно, ладно, загомонили… Видела я вашего брата, перевидела. Лежала тут одна…

И мы затихали, жадно впитывая историю неизвестной нам несчастной любви. И засыпали, убаюканные ее благополучным концом. А во сне поскрипывали на железных цепях четыре хрустальных гроба, и возле каждого клонил колени безутешный витязь, моля о воскрешении и прощении. Воскресали, прощали, подхватывались на руки, прижимались к могучей груди, я несли нас через реки и горы, через моря и долины, чтобы разомкнуть объятия и бережно опустить только на цветущий луг за райскими вратами…

Но однажды в рассветных сумерках на пустую койку сгрузили с каталки новенькую. Ее намерения расквитаться с жизнью не походили на шутку: по донесению разведки в лице той же Арины Родионовны — сто таблеток люминала плюс вены на руках и горле.

· Допек же какой-то подлец, — сочувственно шушукалась палата, но расспрашивать, несмотря на жгучий интерес, не решалась.

А она лежала, восковая, не открывая глаз, не шевелясь, сутки, другие, третьи. И как-то сами собой прекратились ночные концерты. Было неловко, точно горевать о сгоревшем пироге при погорельце. Ситуация не изменилась и после того как убрали капельницу и перестали намокать бинты.

Но накануне своей выписки, прикурив в больничном сортире от ее «Беломора», я не выдержала и выдохнула вместе с дымом вопрос «из-за чего?». Она мастерским щелчком выбила из патрона в унитаз зашипевший табак, сдернула слив, а когда стихло урчание воды, сказала:

· А надоело… так. Без любви.

Но о суициде просто пришлось к слову. Тематически нам ближе сектор муже — и женоубийств.

Клитемнестра, Гертруда, леди Макбет, Мария Стюарт, Катерина Измайлова — какая мрачная и великолепная галерея! Где-то там, в параллельном измерении, мчит на победной колеснице, прицыкнув на стенающую Кассандру, бронзовый эллин; дремлет в саду под мирный стрекот кузнечиков благородный датчанин; мерзнет в шотландском замке хилый мальчик; прикидывает грядущие барыши мценский купец.

Но отточен короткий меч, выварен яд из белладонны, просушен порох, удавом заполз под стеганое одеяло широкий кушак. Не корысти ради, а по императорскому велению страсти. Чтобы гордо и законно ввести предмет любви в супружескую опочивальню, сложить к его ногам все совместно нажитое в браке с покойником имущество и самой покорно примоститься там же: — Бери, изумруд яхонтовый, владей! А у изумруда яхонтового мурашки по коже с кулак, но ослушаться остерегается: берет и владеет. А она счастлива, как дитя, и ничего ей более не надобно.

Ну-ка припомни хоть одну литературно-историческую личность женоубийцы, сходную с этими и по масштабу, и по мотиву преступления. Иван Грозный? Да, конечно, хлопал своих цариц, как надоевших мух. Но любовь здесь ни при чем. Не мешала постылая супруга средневековому русскому царю тешиться с новой зазнобой: косу остригут, клобук натянут — и катись, милая, в дальний монастырь в почетное заточение. Просто нрав у Ивана Васильевича был зело крут. В гневе себя не помнили…

В общем, нетипично для мужей нарушать заповедь «не убий» ради «не прелюбодействуй». Не то чтобы никто не спроваживал своих благоверных в царствие небесное до срока. Еще как спроваживали! Но рифмы у пролитой крови были пожиже: деньги, карьера, свобода ужинать и завтракать вне дома, ревность, которая есть лишь модификация частнособственнического инстинкта.

Питерское метро — самое глубокое в мире. За время подъема и спуска можно зачать и выносить ребенка, продекламировать с выражением «Медного всадника», снять эпизод в духе Тарковского.

Было шесть часов утра. Черная бесконечная лента едва тащила наверх меня, единственную по обе стороны эскалатора пассажирку. Под мышкой я держала красного пластмассового коня, купленного в столичном Доме игрушки по просьбе питерской подруги для ее трехлетнего племянника. Я чувствовала себя совершенно разбитой. Причиной тому был Кубрик с его «Сиянием», первым фильмом ужасов, увиденным мной как раз накануне отъезда. Индустрия кошмаров — не для впечатлительных натур вроде моей. Я даже детективы никогда не оставляю на ночь раскрытыми из суеверного страха, что незапертые персонажи могут взять и материализоваться.

На внутреннем экране зрачков со вчерашнего вечера крутился один и тот же кадр: пальцы Джека Николса погружаются в трупные пятна на спине у старухи, в которую трансформировалась красотка из ванны.