Вольный стрелок - Гусев Валерий Борисович - Страница 39

– Сообщение Николаю Ивановичу, Капитан, мне придется несколько исказить. Что бы избавить вас от неприятных ощущений и спасти вашу жизнь.

– Это понял хорошо. Спасибо, шеф.

– Добавлю: если менты выйдут на Мещерского со своим интересом, я уже ничего не смогу для вас сделать. Вы будете завидовать Крутому, долго и мучительно. Это вы тоже «понял», вижу.

– Этот Серый, шеф…

– Все, Серого нет больше. Или вы не уверены?

– Не уверен. Это такая живучая изворотливая скотина…

– Я бы хотел иметь пару таких серых в своем подразделении. Тогда мне не пришлось бы оправдываться перед Николаем Ивановичем, как мальчишке-первогодку… Но я вызвал вас не для теплых воспоминаний о Сером. Менты взяли моих людей. Их начнут раскручивать…

– Хорошо понял, шеф.

– Ты куда? – сквозь сон спросила Женька.

– В город. Нужно проверить, как заметка в газетке сработает.

– Опять какую-нибудь провокацию затеваешь? – Она села в постели, прикрывая грудь простыней – вот уж напрасно.

– Уже осуществил, – я нагнулся, шнуруя кроссовки. – Надо проверить.

– Посмотри мне в глаза! – приказала Женька, для убедительности требования выпуская из рук простыню. – Ты наполовину врешь, как всегда.

– Наполовину правду сказал, – буркнул я, глядя ей в глаза. – Прикройся, не уговоришь.

– Я никуда не уеду. Мы уедем вместе. Когда ты закончишь работу.

– Женя, – я пересел к ней, обнял горячие плечи, укрытые золотом волос, – пока я еще контролирую ситуацию. Но это ненадолго. Скоро станет очень трудно. Ты много помогла мне. Но оставаться здесь тебе нельзя.

– Правильно! – Она сбросила мою руку. – Соблазнил девушку, удовлетворил свою низменную страсть – теперь не нужна!

Э, нет! Ты меня в дискуссию – кто кого соблазнил – не втянешь!

– Хорошо, Женя. Билет я тебе все-таки возьму. А вопрос о твоем отъезде решим по результатам переговоров с Баксом.

– Бакс тебя застрелит – и все! Все переговоры.

– Он меня не застрелит. – Я поцеловал ее (еле вырвался), встал и набросил куртку. – Во-первых, у меня в этой игре три козыря, самых больших. Во-вторых, ты знаешь, я первым не стреляю – я стреляю последним.

– Ладно, – проворчала она, – тогда привези мне из города какую-нибудь гадость. Вроде ожерелья из крабовых клешней…

Я вышел в гостиную.

– Ты куда? – проснулся Анчар, высунулся из кепки.

Сговорились. Или одинаковый сон видели?

Он прошел со мной к машине. Подумал, трогая усы, поправляя кепку. Потом грузно уселся рядом:

– С тобой поеду. Посмотрю глазами, как ты работаешь.

Больно надо. Инспектор нашелся.

– А Женечку, что, одну оставим? Без охраны?

– Там, который наверху, – кивнул Анчар мудрой головой в сторону монастыря, – он присмотрит.

Я вздохнул. Как же вы все мне здесь надоели… Кроме Женьки. И Боксера.

– Ладно, поедем. Только кепку сними. Что людей зря пугать.

Анчар послушно бросил кепку назад.

– И на базар заедем. Женечке купим что-нибудь вкусное. Или красивое.

– О! – обрадовался я. – Купи ей бусы из крабов. Ей очень хочется. Она рада будет. Поцелует тебя.

В лоб. Пяткой.

Анчар немного подремал дорогой. Потом вдруг сказал:

– Помнишь, как я тебя сюда вез? В первый день. Ты боялся?

– Чего тебя бояться – ты хороший человек. Добрый.

– Ты тоже, – признался Анчар, подумав. – С друзьями – верный, с врагами – злой. – Опять подумал. – Если бы Сулико жила, я бы тебя на ней женил. Родными бы тогда стали. Навсегда. Я бы ваших сыновей стрелять учил, вино пить. И Женечка тоже моя сестра тогда стала. Так сказал, да? Правильно?

Распределил. Разобрался. Мечтатель нежный.

Я уже пожалел, что намекнул ему про бусы. Стыдно стало.

Но разговор мне не понравился. Прощальный какой-то. Будто на платформе стоим, отправления ждем. Только неясно еще, кто уезжает, а кто остается. И – кому хуже будет.

Я поставил машину в тени дерева, наискосок от горотдела.

Придется ждать – мне информации по времени не дали.

Анчар повертелся на сиденье – машина закачалась, как лодка на волне, – приоткрыл дверцу:

– Семечек куплю. Что так скучно сидеть?

– Сиди, не в кино.

– Что ты командуешь мне, да? – Он обиделся, сел прямо и вначале вертел головой по сторонам, вглядывался в прохожих, в торговцев, рассматривал крыши домов, шарил глазами по киоскам. Потом поскучнел – понял, что ему с профессионалами не тягаться.

Я терпеливо курил, думал о том, как буду объясняться с Володей. Подставил его здорово, не слабо, стало быть. Но и он не мальчик, успокоил я себя, знал, как с Серым связываться…

Наконец где-то около десяти к зданию горотдела подошел зарешеченный «уазик», остановился напротив дверей.

– Не пялься, – прошипел я Анчару. – Отвернись.

Из здания вышли люди. Попарно. Словно по-детски держась за руки. В каждой паре – один из ночных гостей виллы Мещерского.

Что ж, я их на эту дорогу не толкал, они сами ее выбрали. Стало быть, пусть и идут по ней до конца.

По принципу Серого: чем меньше, тем чище.

Выстрелов слышно не было. У шедшего в первой паре – маленького – дернулась назад голова, он завалился на конвоира, пачкая его рубашку хлынувшей изо лба кровью. Второй, едва не опрокинув своего сопровождавшего, рванулся было назад в здание, но его сильно ударило в затылок – и они упали оба.

Короткое замешательство. Но тут же из здания высыпали ребята в жилетах и с автоматами, укрылись за машинами.

Но выстрелов больше не было.

Убитых, отстегнув от конвоиров, втащили в здание. Автоматчики рассыпались по улице, началось прочесывание.

К нам подбежал офицер:

– Что здесь надо? Документы!

– Семечек купить хотели, – ответил я.

– Двигай отсюда. Проезжай. А то будут тебе семечки, десятка два.

Я послушно тронул машину. В зеркальце мне показалось, что в одном из окон горотдела мелькнула Володина тень, грозящая мне кулаком. И матом.

Мы заехали на рынок за бусами для Женьки, потом за билетом для нее же, а потом я завернул к психбольнице, спросил у охранника в воротах доктора Пшеченкова.

– В кабинете, – лениво кивнул он в сторону одного из корпусов. – Только я тебя не пропущу. Здесь режимные правила.

– В тот-то раз пропустил, – обиделся я намекая глазом, что пропустил он меня далеко не за «спасибо».

– Да? – удивился он. – Тогда проходи. Корпус два, комната три.

…За дверью комнаты три в корпусе два слышалось интимное женское хихиканье на фоне довольного мужского баска.

Я отворил дверь. На коленях доктора сидела полуголая куколка, и он щекотал ей пышными усами обнаженную грудь.

Куколка вскинула голову, лупнула фарфоровыми глазками, вспорхнула и скрылась за ширмой. Доктор застегнул халат и встал.

– Пациентка, – пояснил он. С досадой добавил: – Как вы всегда не вовремя.

– Сеанс сексотерапии прервал?

Пшеченков развел руками – что ж поделаешь, работа такая, сеанс.

Я кивнул в сторону ширмы.

– Лапочка, – проворковал доктор, – одевайся, зайдешь попозже – мы продолжим курс, попробуем с вами нечто новенькое, из опыта восточных психотерапевтов. – И с сожалением посмотрел ей вслед, «кусая длинный ус».

Повернулся ко мне:

– Ну-с, батенька, что привело вас в сей дом скорби? На что жалуетесь?

– Мещерские у вас? – осадил я его.

– Да. Все в порядке, – подтянулся доктор.

– Как вы их устроили?

– Хорошо.

– Подробнее.

– У нас есть отдельный коттедж, для особых пациентов…

Все у жуликов схвачено. Не то что у нас.

– …Сигнализация, охрана…

– Охрану вашу я знаю – дружинники застойных времен.

– Нет, нет. Там спецконтингент, надежные люди.

Двусмысленно как-то.

– Хорошо. Если за Мещерским приедут, вы сделаете большие глаза, это понятно?