Вольный стрелок - Гусев Валерий Борисович - Страница 19

Он лежал левым бортом на песке с пробитым днищем – похоже, его проломил сорвавшийся со станины двигатель. Деревянный корпус уже начал зарастать водорослями и покрываться ракушками. Грустная картина – затонувший корабль, жутковатая даже. Но «сувениров» вроде не видать. Я нырнул и через пробоину проник внутрь, сильно надеясь, что жертв при кораблекрушении не было. Не хватало еще ко всем удовольствиям столкнуться с раздувшимся утопленником.

Жертв не было. Вообще здесь ничего не было. Только мрачный сумрак, зеленый играющий свет в иллюминаторах и нанесенный морем песок. И два лобана шарахнулись от меня и спрятались под банкой – скамья такая на судне.

Я вынырнул, отдышался, снова нырнул. Поплыл вдоль накренившейся палубы с оборванными леерами, с которых свисали хвосты водорослей, с разбитыми люками, откуда топорщились на меня плавниками ядовитые скорпены. Вкусные, но опасные. Или так: опасные, зато вкусные.

Я чуть помедлил, разглядывая красивую ракушку – взять или не стоит… И вот зря! – услышал резкий шип, над моей головой что-то пронеслось в пузырьках воздуха, со стуком ударилось в доски палубы.

Это был стальной гарпун от подводного ружья.

Так… Акела промахнулся.

А Мапуи – дурак.

Я обернулся и увидел быстро уходящий в зеленую мглу силуэт пловца в черном гидрокостюме. Сжатые вместе ноги в ластах работали как русалочий хвост.

Не догнать… Да и зачем догонять? Чтобы теперь уж наверняка получить в живот длинную железяку? Успеется еще.

А события все уплотнялись. Угрожающе, я бы сказал, бесконтрольно.

Вечером пошел дождь. Скучный и противный.

Я зашел к Анчару. У него было уютно, домовито. Яростно горели дрова в очаге, пламя играло в стаканах, наполненных рубиновым вином, ровно держали стойку язычки свечей, пахло дымком, сушеными фруктами.

Анчар, за разговором, прилаживал к стрелам арбалета боевые наконечники, которые он выковал по моим рекомендациям. Я дружески расспрашивал его о некоторых фактах биографии, скрытно фиксировал на диктофон его скупые, горькие ответы. Он почти ничего не скрывал. Зачем? Эта информация навсегда останется в Черном ущелье. С нами.

В разгар беседы вдруг что-то коротко шумнуло и загремело за стеной. Мы переглянулись, привстав. Анчар сообразил первым:

– Дрова развалились.

Мы неосторожно вышли – было тихо, но шумел дождь. Любовно сложенная под окошком поленница обрушилась, разбежалась по камням.

– Плохо сложил, – самокритично посетовал Анчар. – Как получилось? – развел руки.

Вернулись в дом, оба огорченные, недовольные. Анчар – из-за того, что не удалась поленница, Серый – потому что по охраняемой им территории нахально шляется какой-то жлоб и пытается подглядывать в окна, взобравшись на поленницу.

Что-то здесь не так.

С душевного расстройства нам опять пришлось «осушить рога», раза по два. Анчар показал мне стрелы: получилось хорошо, оленя такой наконечник насквозь пройдет. От броника, правда, отскочит, но с ног собьет. Да нам – и то хорошо, при нашем-то арсенале. К тому же – бесшумное оружие, кто знает, как пригодится.

Вино пьем, стрелы оглаживаем, а сами все ждем чего-то.

Дождались!

Разорвал дождливую тишину испуганный вскрик. Второй за одни сутки. Это уж слишком.

Анчар сорвал со стены карабин, я выхватил из-за пояса пистолет, и мы одновременно, но через разные двери, ворвались в дом.

В гостиной стоял Мещерский, одной рукой обнимая побледневшую Биту за плечи, в другой сжимая пистолет. Хорошо еще, нас выстрелами не встретил.

Вита, испуганная, кивнула на стеклянную стену:

– Я хотела взглянуть на море, отдернула штору… И прямо передо мной – страшное лицо. Ужасное – черное, бесформенное, с большими выпученными глазами. С шишкой на носу…

Анчар подошел к двери, откинул небольшую панельку, щелкнул чем-то – и все вокруг озарилось ярким светом, вся территория.

– Сирену включить? – спросил он, обернувшись к Мещерскому. – И собак?

Что же ты раньше мне не сказал об этом, абрек? Да мы бы сейчас и поленницу при свете уложили. И того, кто ее развалил, за шиворот взяли бы.

А вообще мне это очень даже нравится. Очень пригодится.

Мещерский взглянул на меня, покачал головой. Усадил Биту в кресло. Я постарался расспросить ее.

По ее словам, голова человека была обтянута каким-то странным черным капюшоном. Странные глаза – неживые, блестящие. Странный нос с уродливым утолщением на кончике. Красные губы. «…И он… он мне подмигнул…» Это уж фантазия!

Я вышел на веранду. Рассмотрел у окна мокрые следы босых ног, небольшие.

Еще один черный монах объявился. Или… или рыжая монашка?..

Одолели, стало быть.

Что-то не то происходит. И я, похоже, ситуацию уже не контролирую. Кто-то иной к штурвалу стал, пьяный, что ли?

Как бы там ни было, а Монаху завтра утром морду набью. Сейчас, по темному времени, мне к нему без потерь не пробраться.

Я принес Монаху сигарет, хлеба, холодных шашлыков, яблок и слив, салат, чачи. Деньги, которые мне выплатил Мещерский за неделю. Патроны к пистолету не вернул. Но все равно он был тронут. Вскочил с топчана, на котором валялся, и принялся благодарно разогревать мясо.

И ни малейшего удивления, что видит меня живым и веселым.

– Что нового, святой отец? Почему не сигналишь?

– А чего сигналить? Данных на это нет.

Ладно, пряничком я его угостил, теперь пусть кнута попробует.

– Подожди обедать. Встань.

Он удивленно, с улыбкой, вытянулся передо мной, кося голодным глазом в котелок, где потрескивали и запахли, разогреваясь, кусочки мяса – мол, погоди с наградой, очень жрать хочется.

– Ты как себя ведешь, сволочь! – Я ударил его наручниками.

Он повернулся, подставил спину, прикрывая руками затылок.

– Мои шашлыки жрешь! – Удар. – Мои сигареты куришь! – Удар. – Мои кровные баксы берешь! – Тут уж два раза! – И на мою же жизнь покушаешься!

– Не было этого! – выкрикнул он. – Тебя убрать приказано, когда они в море уйдут. Перед вечером.

А ведь он прав, я остановил карающую десницу. Что-то тут не вяжется, стало быть. Ткнуть мне в спину гарпун – проще простого, промахнуться трудно.

Предупреждение? Может быть. Но глупо. Сколько же можно? Не те это люди. Да и насторожить меня накануне акции – совсем никуда не лезет.

И тут меня осенила та-а-кая мысль! Еще глупее прежних. Что, если это не предупреждение, а предостережение? Дружеский совет. В такой примерно форме: не делай так, а то случится вот так.

В общем-то – да, получается, а в целом – вряд ли.

И я сопоставил: взрыв в «Рододендроне», дельфиньи игрища, черный подмигивающий монах в окне и этот наивный выстрел… Да и снабженец монашеский, два, вернее. Один ему консервы и курево доставляет, а другой женские заколки… оставляет.

Стоп! Нельзя его об этом спрашивать. Сделаю вид, что отвернулся. Но все вижу, всегда начеку.

И положил перед ним для профилактики диктофон, нажав кнопочку «плей». Чтобы он послушал фрагменты нашей первой беседы. И сделал выводы.

Сделал, не понравилось. Да кому понравится?

– Ладно, – сказал я миролюбиво, – я погорячился. Садись, обедай. Больше не буду. Но имей в виду, если ты меня продашь, я брошу все свои дела, всех врагов и друзей, всех жен и наложниц, но достану тебя. Мучить не буду. Убью просто, без лишних трудностей – одной пулей в лоб. Согласен?

Он молча кивнул, впившись зубами в мясо. Достала его сухомятка.

Чтобы он не застрелился после моих жестоких слов и действий, я выпил с ним чачи, пошарил глазами по столу – никаких женских заколок и патрончиков с помадой. Впрочем, монашки, насколько я знаю, косметикой не пользуются – грех!

– Ты вообще-то как сюда попал? – спросил я, когда он проглотил очередной нежеваный кусок.

– В спецназе служил, контрактник. Какой-то особняк брали. Хорошо справились, без крови и потерь. Я настольную зажигалку в карман сунул. Не удержался, смешная очень. В виде члена. Ну там… нажмешь, он вскакивает и загорается. Капитан у нас крепкий был. Сперва этой зажигалкой в лоб меня хватил, а потом выгнал. Вот я в другую структуру и ушел…