Кельтская волчица - Дьякова Виктория Борисовна - Страница 71

— Это не оттого случилось, Петя, — проговорила она, не поворачиваясь к стажеру, — что несчастный Арсюша слишком много грехов накопил, это от того, что блуждает безнаказанно злая сила по здешней округе вот уже годов с сотню и творит, что ей заблагорассудится. Ни иконы, ни соборы ей не указ — над всем смеется. Нам с тобой еще много постараться придется, чтобы избавиться от нее, да и всю Андожу избавить.

— Вы и впрямь считаете, что сила эта изволила присутствовать на похоронах? — от неожиданного открытия Петр Петрович уронил на пол уголек из печи и засуетился вокруг, чтобы затушить его. — Неужто? То-то камень мой готов был разорваться от напряжения, даже почернел весь. А как же священники, собор, молитвы, ладан?

— Это только в русской сказке черт от ладана бегает, — слабо улыбнулась на его слова Сергия, — а на самом деле, он в человеческом сердце поселяется незаметно, и как не кури на него благовония, очень он уютно чувствует там себя.

— Как же справиться с ним? — пожал плечами Петр Петрович, почесывая пальцем во всклоченном мокрыми волосами затылке: — выходит, что никак?

— Это каждый сам для себя такую задачку решает, — ответила ему Сергия, — только к нашей миссии оно отношения не имеет. Мы же с тобой Петр Петрович, должны искать бледнолицего брата нашего красавца — Демона. И пока мы его не найдем — никому покоя не будет, ни семье князей Прозоровских, ни Андоже, ни всему Белозерью, ни нам с тобой.

Так уж вышло, что все сорок дней от похорон молодого князя Арсения Федоровича лил на Андоже дождь, переставая лишь ненадолго. Изредка только прояснялись нависшие фиолетово-серые небеса, только солнышко так и не показывалось.

Не желая отступать от заведенного, князь Федор Иванович, дней с десяток от похорон не встававший с постели, повелел убрать с могилы Арсюши свалившееся дерево и распилить его на деревянный голубец, который после установить на месте захоронения сынка.

Приказание князя дворовые исполнили — голубец выстрогали и сбили, водрузили на него образ богородичный, чтобы как поставят его над могилой, покрытый для порядку рогожей, можно было сразу и заупокойные молитвы читать.

Чтобы должным образом отслужить сорочину по покойному сынку князя Прозоровского настоятель Прилуцкой обители направил матушку Сергию дня за три до того в Белозерск за просфорами и свечами, так как все уж оказались в монастыре на исходе.

Приехала она в город спозаранку, чтобы управиться до полудня. Исполнив же все поручения отца-настоятеля своего, загрузила поклажу в крытую повозку и собралась уж отъезжать на Андожу, но внимание ее неожиданно привлек военный, красочно одетый в новую, недавно принятую по указу императора Александра Павловича, форму.

Он был высок ростом, строен. На нем очень ладно сидел темно-зеленый двубортный мундир и белые, узкие панталоны, заправленные в высокие сапоги. Поверх распахнутая, струилась серая офицерская шинель со стоячим красным воротником и пелериной длиной до локтя. Голову же офицера украшала высокая треугольная шляпа с пышным белым плюмажем.

Молодой человек не торопясь вышел из здания, где располагалась резиденция Белозерского губернатора, и натягивая лайковые перчатки на холеные руки с тонкими, почти прозрачными пальцами, прошелся по площади в сторону театра, поджидая экипаж.

Матушка Сергия не могла объяснить себе, почему этот офицер, — скорее всего, если судить по его манерам и щегольству, из столичных, — почему он привлек ее внимание. Она не в первый раз бывала в Белозерске и даже нередко встречала здесь петербургских франтов, останавливавшихся на постоялых дворах и в гостиницах проездом. Но этот молодой человек против собственной воли ее приковывал к себе ее взгляд.

Кони уже проявляли нетерпение и всем видом, покашливая и подергивая воротник заячьего полушубка, возница показывал монахини, что пора бы трогаться, но матушка Сергия не торопилась. И как оказалось — неспроста.

Офицеру подали экипаж, он поставил ногу в начищенном зеркально ботфорте на приступку и уже было скрылся в карете, но мимо пронесся лихой Белозерский извозчик и брызги грязи от его экипажа полетели на офицера.

Тот повернулся, сделав недовольный жест, приподнял низко надвинутую вперед треуголку и… Матушка Сергия обомлела, увидев перед собой необыкновенно красивое лицо молодого человека, снежная, нечеловеческая белизна которого поражала. Большие темные глаза слегка прикрыты веками. Тонкие губы кривятся в едва различимой усмешке.

С веселым смехом из театрального подъезда выбежала стайка девиц, разнаряженных ярко и броско — наверняка, это были актрисы. Заметив столичного, — почитай, гвардейского, — офицера, они замахали ему. Он кивнул и улыбнулся: холодная улыбка тщательно скрываемого, затаенного вожделения и наслаждения озарила его лицо, заставив матушку Сергию содрогнуться.

Она сразу вспомнила, что говорил ей в Старо-Прилуцкой обители Командор де Сан-Мазарин, описывая духовного близнеца Демона Белиала-Халила. Только одно мгновение сияла эта сладчайшая улыбка на лице неизвестного офицера, он сел в карету — лошади, запряженные в нее, рванулись с площади.

Быстро выйдя из экипажа, матушка Сергия подбежала к гренадеру, который стоял на часах перед резиденцией губернатора. Длинные полы ее рясы волочились по грязи, но монахиня не обращала на то внимания — так она была взволнована.

— Скажи-ка, милок, кто таков был вот этот офицер, который только что отъехал на гнедой двойке? — спросила она вахтенного.

— Какой офицер, матушка? — удивился тот, осенив себя крестом. — Не видел никого…

— Ну, как же, как же, — настаивала Сергия, — он вот только сейчас вышел от губернатора…

— Да никто не выходил, — солдат явно начинал сердиться, — показалось тебе, блаженная. Я уж битый час на ентом месте стою — дворник проходил, денщик губернаторский за пирогами в базарный ряд бегал, а офицеров не видал — точно говорю. Никто не выходил. Почудилось тебе, матушка…

Вздохнув, матушка Сергия снова оборотилась к тому месту, где только что стояла карета исчезнувшего военного. Нет, она не ошиблась — едва заметная голубоватая пыль вилась над тем местом, откуда только что сорвалась двойка гнедых лошадей незнакомца. От нее отдавало ледяным дыханием смерти. В бледно-серой луже колыхалась дождевая вода и мелкие осколки льда, еще не растаявшего с ночи, казалось отражали тяжелый чувственный подбородок и сладчайшую улыбку наслаждения, промелькнувшую над ними — улыбку бледнолицего демона Халила.

Санкт-Петербург, сентябрь 2006 года.