Кельтская волчица - Дьякова Виктория Борисовна - Страница 68

Глава 9

СВИДАНИЕ С БЛЕДНОЛИЦЫМ

Поднявшись до света, еще до петухов, княгиня Елена Михайловна Прозоровская задумала месить ботвинную кашу. Чувствовала она себя сносно, и хотя французский доктор Поль де Мотивье все ж советовал ей полежать денек-другой в постели — не утерпела, соскучилась без домашней работы. К тому же как полежишь: почитать Евангелие не с кем, уехала по обительским делам в Белозерск закадычная подруга княгини матушка Сергия. Роман французский… Опять же! Если и прочтешь, да обсудить не с кем, умчалась аж в Петербург далекий воспитательница Лизонькина мадам де Бодрикур — далее премилого пуделька своего захватила. Ей оттуда письмо прислали, что пожаловала из Парижа давняя ее знакомая, приемы ведет в доме на Фонтанной набережной. Как же могла пропустить Буренка, чтоб себя не показать да и других не посмотреть. Даже в тишине просто не подремлешь: без Бодрикуршиных занятий Лиза совсем об учебе забыла. Весь день-деньской скачет по дому, морочит голову кавалерам своим: французу — доктору и господину Сверчкову, сказавшемуся племянником матушке Сергии. И только слышишь, как она ха-ха да ха-ха, то на рояле дрынчет, то кошкины именины справляют они, то с бабкой Пелагеей гадать усядутся. А то все в карты играют с Петром Петровичем. Так Лизонька только и кричит, со смехом верно:

— Вот всегда Вы так, Петр Петрович, передергиваете, не честно это, — а тот в ответ обиженно:

— Я, любезная Елизавета Федоровна, бывало в Петербурге всю ночь напролет играю у приятеля. Всякое случалось, но чтоб кто ко мне претензию вроде Вашей имел — не бывало такого.

— Ой, расскажите, расскажите, Петр Петрович, — затараторит Лиза, — а как в Петербурге живут? Ой, как бы я хотела взглянуть, ну, хоть одним глазком.

— Лиза, садись за уроки, — строго проговорит ей, заглянув в гостиную, княгиня Елена Михайловна, — стоило только мадам де Бодрикур уехать ненадолго к подруге, как ты уже и позабыла, что она тебе задала — ничего не выполняешь. Все только игра у тебя да развлечение. А по латыни кто ж спряжения учить будет? А письма Вольтера прочла ты, наконец?

— Как же, как же, маменька, — Лизонька соскочит с атласного диванчика, присядет в реверансе, а в глазах все веселые чертики прыгают: — все письма прочла, как велено, все, что он писал, все, что ему писали. Мне месье Поль помогал, — и косит лукаво на доктора. Месье Поль де Мотивье, одетый по-щегольски в сливового цвета сюртук, поправит атласный галстук под белоснежным воротом кружевной рубашки, пристукнет красным каблуком туфли, кланяясь мадам княгине, и конечно же подтверждает: да, читали, читали, Ваша Светлость, все прочли…

— Так месье Полю чего ж читать, он и так француз собою, — с недоверием покачает головой Елена Михайловна: — вот как саму тебя повезем в Петербург на балу у князя Александра Михайловича представляться, и там вдруг окажется, что ты и слова-то неверно по-французски связываешь, вот выйдет конфуз, кто ж тебя неграмотную замуж возьмет? Опозорится только с тобой, — поворчит, поворчит княгиня, да и отправляется снова на поварню для ботвиньи корешки да лук резать. Девок созовет дворовых - трет с ними рыбу сушеную разных сортов, перемешивает ее с крупой гречишной да со пшеном. Слушает девичьи разговоры, а сама нет-нет, да в окошко глянет, не едут ли охотники княжеские Данила с Ермилой, не везут ли Арсюшу ненаглядного с собой, не нашелся ли. Ноет сердце материнское.

А в гостиной опять вальсок играют. Петр Петрович Сверчков па выделывает, ловко так, а при том Елизавете Федоровне рассказывает: мол, в карточной игре самый волнующий момент, милейшая княжна, это когда ожидаешь, кому сданные карты покажут выигрыш, тут уж все замолкают. Игроки прижмутся друг к дружке теснее — молчок, а средь тишины только слыхать приятный и знакомый всем шелест колоды.

— Ой, Петр Петрович, вы мне на ногу наступили, — вскрикнет Лиза кокетливо, а сама на доктора Поля игривый взор бросает: не ревнует ли красавец-француз. Но месье де Мотивье и бровью черной, красиво вычерченной не ведет — читает себе журнальчик иноземный спокойно.

— Все наговариваете на меня, Елизавета Федоровна, — горячится тогда Сверчков, — я на балу государском по случаю Рождества Христова в Зимнем дворце с самой графиней Полозковой танцевал, — убеждает он, — да и то ни разика не наступил ей на ножку, а там уж толчея была. Народу видимо-невидимо, всех, кто желал с улицы, всех на царское угощение и пустили.

— А графиня Полозкова кто такая? — спрашивает Лиза у Сверчкова на ушко, — она что, знаменитость никак?

— Что вы, Елизавета Федоровна, — восклицает тот и в повороте задевает немного порфировую вазу персидскую в углу гостиной, но слава Богу, месье Поль успевает ее подхватить, и она не бьется: — графиня Полозкова первая красавица по всей России, — продолжает, ничего не заметив, Сверчков, — ну, конечно, после Вас, Елизавета Федоровна. Простите-с…

— Вот так-то лучше, — кивает Лиза удовлетворенно. — Хорошо, что хоть исправились, Петр Петрович, а то ведь глупость сморозили.

Тело молодого Арсения Прозоровского привезли два княжеских охотника Данила и Ермила под вечер четвертого дня после злосчастной волчьей охоты на Андожском болоте. Уже стало смеркаться, в гостиной Прозоровского дома отплясала, отшутила молодежь — по велению князя Федора Ивановича слуги стали накрывать к обеду. Покрывали стол круглый алой скатертью с фламандской с темно-синей вышивкой по ней. Расставляли посуду фарфоровую с вензелями государыни Екатерины — подарок царский князю Прозоровскому за службу верную и долгую. Зажигали свечи в высоких канделябрах, украшенных золотой вязью.

На поварне уж дымились душеные (духовые) зайцы в рассоле под сладким взваром, богатые щи с курицей, забеленные сметаной, рябчики приправленные молоком, каша ботвинья рыбная и на третье — сладкое баловство для молодежи: орешки тестяные в медвяной патоке. Слуги выносили заранее приготовленные бутылки с рейнским вином, а для князя Федора Ивановича, большого любителя русского угощения, приготавливали клюквенную настойку, разводя в ней водку с вареньем.

Княжна Лиза поднялась в свою спаленку, чтобы переодеться к обеду. Открыв дверцу внушительного, старинного шкафа, вывалила из него кипой платья и шали и принялась перебирать их, не зная на чем остановить взор. Очень уж нравилась ей игра между двумя молодыми людьми, и она никак не могла выбрать, кто же из них лучше: галантный и воспитанный месье Поль или немного рассеянный, но такой забавный господин Сверчков. Так и не найдя для себя выбора, она решила, что станет флиртовать и с тем и с другим, а там уж — как Бог пошлет. Куда вынесет — туда и вынесет. Конечно, месье Поль так мил, но все же он не сразу обратил на нее, на Лизу внимание, все ведь юлил вокруг Бодрикурши, пока та не унеслась на крыльях в Петербург кружить голову тамошним франтам напропалую. Вот такого пренебрежения Лиза никак не могла простить французу. А Петр Петрович, он сразу отметил все ее прелести и даже без стеснения о них сказал — грубовато, конечно, но зато по правде душевной, как приятно-то! Так что пусть месье Поль помучится, пусть поревнует — ему даже полезно станет. А вдруг Бодрикурша в Петербурге вовсе замуж выйдет, тогда уж месье Полю точно деться некуда — уж она, Лиза, утрет ему его точеный нос, чтоб знал наперед, кому следует оказывать внимание. Эх, жалко матушка не приказала приготовить к обеду пломбиру, клубничного или бананового, только летом кушать его разрешает. Осенью же, а тем паче зимой все одно у нее — горло беречь надобно. На Андоже сыро, ветра дуют каженный день, промозглые. А тут еще пломбир — никогда!

Из груды высыпанных на пол одеяний, представлявшую собой просто гору кружев, шелка и атласа, Лиза наконец-то извлекла, что искала — бархатный голубой туалет, простроченный золотой ниткой и хотела уж полезть в комод за диадемой для волос из трех небольших античных камей, как дверь в ее комнату открылась и появилась бабушка Пелагея. Вошла старая Лизина нянька молча, держа перед собой свечу, и потому, как опустила она выцветшие глаза, Лиза сразу поняла: что-то случилось.