Чувства в заточении - Джамп Ширли - Страница 5

Каролин грустно улыбалась, слушая эмоциональные воспоминания Николаса.

В доме ее тетушки Греты такое было просто немыслимо. Это была обитель порядка, покоя и добродетели. Когда она там поселилась, то в первый же день ее проинструктировали, что бегать, кричать, приводить друзей, а тем более заводить животных не полагается.

– Ну же, Каролин, бери свой грузовик, идем расплачиваться. Мне нужно сегодня переделать еще массу дел, – неожиданно заторопил ее Ник, чем вывел из задумчивости, избавив от весьма нежелательных сравнений.

– Да, ты прав… У меня тоже не было намерения расхолаживаться, – добавила женщина. – Встретимся завтра, коллега, – шутливо-официально попрощалась она.

– Тебя проводить? – робко спросил Николас.

– Нет. Я еще собираюсь побродить по универмагу, – объяснила она, удаляясь.

– Каролин! – окликнул ее бывший супруг.

– Что? – тотчас отозвалась она.

– Зайдем куда-нибудь? Выпьем за встречу? – предложил он.

– Для чего, Ник? Нет-нет, не думаю, что это хорошая идея, – заупрямилась Каролин.

– Каролин, подожди. Ты говоришь, что с нашим разрывом все предельно ясно. Увы, я так не считаю. Мне кажется, остались еще вопросы, которые нам следовало бы обсудить, – серьезно объявил мужчина.

– Нет, Ник. Ни один из нас не захочет поступиться карьерой ради брака, а совмещать это, как мы уже убедились, не получается.

– Согласен лишь с тем, что это весьма запутанное дело, советник. Однако у защиты имеются достаточно веские доводы в пользу возобновления общения. Но предлагаю отложить рассмотрение спорного вопроса до завтра, поскольку не имею сейчас возможности убедительно представить свою аргументацию. Итак, до завтра, мисс Дафф, – церемонно расшаркался перед ней Ник.

Каролин хмуро кивнула и поспешила прочь.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Николас Гилберт застыл посреди кухни своего весьма просторного для холостяка дома, устав бороться со сковородой и с тем, что на ней готовилось. Он просто отставил ее, убрав с огня и сочтя, что блюдо, изобретенное им на ходу, готово.

– Напомни-ка, для чего вообще вся эта затея, – хмуро бросил он.

– Отказываюсь верить, что это говорит человек, которому небезразличны судьбы несчастных детишек, – охотно поддел старшего брата Дэниель Гилберт. Дэни появлялся у Ника при любой возможности, совершая плановые набеги на холодильник с неизменным сетованием на скудность запасов, методично изучая всяческие новинки на DVD и прихватывая с собой парочку блокбастеров, как в каком-нибудь салоне проката.

Николас не возражал, а если и позволял себе какие-то высказывания по поводу бесцеремонности Дэни, то лишь постольку, поскольку бывал порой уставшим и раздраженным.

Как у всех Гилбертов, у Дэни были синие глаза и темно-каштановые волосы. Он выбрал писательскую стезю и, желая внешне соответствовать этой профессии, носил одежду чрезвычайно несуразных фасонов, отвечавших его пониманию богемной вольности. Как правило, это были джинсы разной степени потертости и джемпера, блузоны и толстовки – объемистые, бесформенные, невнятные.

– Ты, как никто другой, подходишь на роль идеолога этой программы. Кто еще из организаторов акции столь хорошо понимает интересы подрастающего поколения.

– О чем ты говоришь? Я чувствую себя полным профаном! – возразил Николас.

– Брось! Среди нас пятерых ты всегда был самым неутомимым затейником, – напомнил брату Дэниель.

– Но, помимо детей, есть и другие сложности. Я в данном случае имею в виду Каролин Дафф. Так или иначе нам придется общаться в рамках этой программы.

– Но ты ведь уже пообщался с ней сегодня. Что может помешать тебе сделать то же самое и завтра? – резонно поинтересовался младший брат.

– Случайное и регулярное общение – это, согласись, вещи разные, – пробурчал Николас, раскладывая на скорую руку приготовленный ужин по тарелкам.

Дэни, не дожидаясь приглашения, занял место за обеденным столом. Расположился по-хозяйски, внимательно присмотрелся к Нику, изобразив проницательный прищур всезнайки.

– Ты куда? – бросил он вслед удаляющемуся в отрешенной задумчивости брату.

Вместо ответа тот развернул гладильную доску и, включив утюг, распластал на доске белоснежную рубашку. Нетерпеливо дожидаясь, когда зеркальная поверхность утюга нагреется, он постоянно прикасался к ней подушечками пальцев, бессмысленно уставившись вдаль. Когда лампочка индикатора наконец погасла, Ник со всем свойственным ему усердием и серьезностью, продолжая напряженно хмуриться и морщить лоб, принялся отглаживать рубашку с середины спинки, полагая, что следует начинать с простого и тогда с воротниками, манжетами, планочками и прочими источниками головной боли легче справиться.

Выгладив полотнище спины, он тотчас взялся за полочки. Тогда Дэни не выдержал и воскликнул:

– Ну что ты делаешь? Будто тебя мама не учила. Так ты никогда не отгладишь свою одежду… Уйди, разгильдяй! Дай мне, – потребовал младший, вскочив из-за стола и оттолкнув недоумевающего брата от гладильной доски.

По-женски сноровисто Дэни все переиначил и принялся гладить, не забывая комментировать:

– Сначала мелкие штучки. Даешь остыть тому, что уже прогладил, иначе заломы складок будут еще основательнее, чем прежде… Не представляю, как ты выживаешь, брат! Таким неумехам нельзя быть холостяками…

– Погоди трепаться, – осадил его Ник. – Как ты это делаешь?

– Нужно слегка отпарить, – ответил тот. – Чего ты так чураешься женщин? Будь у тебя жена, тебе бы не пришлось возиться с утюгами и сковородками.

– Я их не чураюсь, – насупившись, пробубнил Николас.

– А, понял, они сами от тебя шарахаются, – съязвил Дэни.

– Возможно, – на полном серьезе отозвался старший брат. – Я думал, что уже переболел Каролин, но, увидев ее сегодня в отделе игрушек, ощутил трепет… Даже сильнее, чем прежде… Бред какой-то, – разоткровенничался Ник.

– Это в тебе чувство возродилось, – объявил молодой писатель. – Новое вечное чувство. Помнишь, как оно называется?

– Брось! Хватит дурачиться. Мне сейчас не до твоей всегдашней ахинеи.

– Ах, вот как ты оцениваешь мыслительную деятельность своего единственного младшего брата! – вспыхнул шутейным возмущением Дэниель.

– Ты знаешь, по какой причине мы расстались. С тех пор эта причина стала только более очевидной. Игнорировать ее нет никакой возможности. Так что ни я, ни Каролин не станем больше искушать судьбу. Только не друг с другом, – рассудительно, но без особой уверенности в голосе проговорил Ник, а миг спустя тяжело вздохнул.

Дэни, словно не слыша его, тщательно гладил рубашку. Ник стоял рядом и вполглаза наблюдал за братом, думая обо всем разом. Он был не из тех, кто большое внимание уделяет своим душевным переживаниям, да и особой откровенностью на этот счет не отличался. А посему Дэни, опасаясь сбить его с этой волны, решил помалкивать. После некоторой паузы Николас заговорил сам:

– Я искренне радовался тому обстоятельству, что по здравом размышлении мы расторгли наш брак несколько дней спустя, а не несколько лет, которые все только усложнили бы… Признаю, Каролин всегда была чересчур прямолинейна, но в то же время совершенно для меня непонятна. В этом есть своя прелесть… Я только порадовался бы такому положению вещей, если бы имел возможность потратить всю свою жизнь и все свои силы на разгадывание любимой женщины. Но, увы, это нереально. И вряд ли кто-то на моем месте поступил бы иначе. Тем более, что мы расстались по обоюдному согласию. Это не было одностороннее бегство от сложностей… Я тогда остро чувствовал, что мне нужна женщина, которая бы умела быть кое-когда незаметной, но в то же самое время дарила бы мне радость общения, воодушевляла бы на поступки. А что я получал от Каролин? Она просто-напросто сводила меня с ума. И даже сейчас, три года спустя, думая о ней, я весь в смятении.

– И что же тебе помешало сойтись с женщиной, более подходящей? – не отрываясь от глажки, глухо осведомился Дэни.