Легкий кораблик — капустный листок - Галахова Галина Алексеевна - Страница 18

Синий-синий

Борька прибежал домой, и его начало трясти.

— Бабушка, на меня трясучка напала! — закричал он. Руки у него тряслись и зубы стучали, как копыта лошадей об асфальт, — видел однажды Борька конного милиционера.

— Заболел! — ахнула бабушка и поволокла внука в комнату. — Заездили, совсем заездили! — жаловалась она.

— Кто, бабушка, кто? — отплясывая на кроватях, спросили внучки, разукрашенные синькой.

— Не буду! — кричал Борька. — Не красильщик я, а утильщик! Тряпичкина, у тебя десять килограмм — запиши!

— Бредит! — испугалась бабушка и поставила Борьке градусник.

Борька метался на кровати.

— Сорок градусов! Скорей врача!

Девочки сидели в кроватках, синие и звонкие, как летние колокольчики. Они уже выздоровели, и петь им хотелось, и смеяться.

— Сию минуту лягте, а то привяжу вас веревками!

Бабушка ушла, а девчонки — к брату. Уж они его и гладили, и целовали, и кричали ему «Боречка!» в самые уши.

— Кыш! — прогнала их бабушка, вернувшись. — Вы его заразили, бродяги. Он с вами все чикался!

— Нечаянно! — заплакали девчонки. Они были в синих болячках, как в синих звездах. Так отметил их ветер — ветрянка — стоило им выглянуть на первую дорогу в большой мир — детский сад № 8.

Приехал доктор.

— Ой, сколько больных — сколько нужно уколов! — воскликнул он.

Как услышали девчонки про уколы, снова стали петь-танцевать на кроватях:

— А мы не больные, а мы не больные! А у нас все проходит, а у нас все прошло! Один больной Борька! Один он больной!

— Не жалко, значит, брата? — спросил доктор и сделал Борьке укол.

— Он — больной, а мы — маленькие! — сказала одна.

— Я — самая маленькая-маленькая! — призналась другая.

— Ах, вот что! — засмеялся доктор. — Другим делайте, только не вам. Так?

— Так! — в голос сказали девчонки, следя большущими глазами за шприцем.

Когда шприц удобно улегся в блестящую коробочку, а иголка завернулась в тряпку, бабушкины внучки сказали:

— ХАРОШИЙ-ХАРОШИЙ! ХАРОШАЯ-ХАРОШАЯ!

Бабушка пошла доктора проводить. Она все головой качала, когда узнала, что по Борьке прошелся новый подъем волны ветрянки.

Пока бабушки не было, сестры снова полезли к брату. Борька был в забытьи. Они натянули на него одеяло, подоткнули со всех сторон, как он им делал, и сказали на ухо по очереди:

— ХАРОШИЙ!

Но Борька все равно не откликнулся.

Утром следующего дня Борька принялся чесаться.

— Нельзя, нельзя! — закричали сестренки. Они уже на пол спустились и тихо-торжественно расхаживали вокруг его головы, ожидая, когда голова проснется. Голова проснулась из-за чесотки.

— Чешется как! Что же это со мной?!

— С тобой — ветрянка! Задирай рубашку!

Борька поднял рубашку и узнал ветрянку.

— Мне в школу надо! У меня сегодня — металлолом и бумага.

— Нет, ты больной! К тебе доктор приезжал и укол делал! — сообщила Маня.

Борька ничего не помнил. Но дело звало — и он стал одеваться.

— Бабушка! — закричали сестренки. — Он в школу!

Прибежала бабушка. Назвала его миленьким и родным. Давно Борька не был миленьким и родным. Он снова нырнул под одеяло, лежавшее на кровати теплым сугробом. Вокруг него началась домашняя суета. И он забыл про дела свои — давно ему так хорошо не было.

Сестренки очень радовались, что Борька лежал в кровати. Они играли в него — и он был у них любимым сыночком.

— Отстаньте! — просил он сестренок. Но они не отставали. Тогда Борька дал щелчок Тане.

— Не буду красить. Не будешь синеньким! — обиделась та.

— Манька выкрасит, — уверенно сказал Борька. Он уже научился сети плести.

— Не! — ответила сестра милосердия. — Одна не буду!

Она взяла Таню за руку, и они, грустные, пошли прочь от больного и любимого сыночка.

Борька посмотрел им вслед, и сердце его дрогнуло.

Он тихонько свистнул. Сестренки обернулись. Он подмигнул и еще раз свистнул. Сестренки обрадовались. Они схватили пузырек с синькой и стали Борьку красить. Таких усердных красильщиков свет не видывал!

Борька лежал и стонал, как будто ему было больно. Они его уговаривали и вились над ним в розовых платьицах — как две утренние бабочки, успокаивая его нежно-розовым полетом.

— Ну как тебе? — спросили они брата.

— Хорошо! — сказал синий-синий.

Летчик-истребитель Саша Федоров

Теперь на всех уроках Венька с Цаплиным обсуждали странную встречу. Венька разглаживал рублевку — то в книжку ее положит, то сядет на нее.

— В чем дело, Жбанов? — спросила его Любовь Ивановна. — Повтори, что я сказала.

— Раз, два, три, четыре, — зашептал Цаплин.

Жбанов, как попугай, повторил. Класс грохнул, а красный Венька замахнулся на Цаплина — из-за Цаплина ему двойку поставили. Зато Цаплин обрадовался — он почти сравнялся с Венькой в учебе…

После уроков они пошли к Слепому Льву — так они называли пустырь с гаражами. На том пустыре под большим камнем у них был тайник — консервная банка с заграничными пуговицами.

— Давай туда рупь положим! — предложил Венька. — Будем на машину копить. Сколько лет копить придется?

Стали они считать, у Жбанова триста лет получилось, у Цаплина — пятнадцать.

И тут они увидели Федорова. Он шел — плечи до ушей — и тускло светил глазами вперед.

— Во как идет смехотурно! Давай его напугаем, — предложил Цаплин, и они спрятались за камнем…

Каждый день после школы Саша уходил на пустырь. Домой его не тянуло — туда каждый день приходил Иван Данилович. Красномака давно не существовало. А Венька с Цаплиным последнее время шептались о чем-то и не обращали на него внимания.

На пустыре было интересно — вчера, например, он видел, как толстый человек ремонтировал черную «волгу». «Я тебя образумлю! — кричал толстый человек. — Ты у меня запрыгаешь, друг любезный!»

Вдруг Сашу толкнули в спину, и он полетел на землю.

Саша вскочил, обернулся и увидел хохочущих Веньку и Цаплина. Он хотел разозлиться на них и не смог.

— Вы чего здесь делаете, капустные листки? — спросил он, рукавом стирая землю с лица.

Вдруг они, как будто черта увидели, перекосились от страха и подрали по дороге.

— Стой! Куда вы? — закричал Саша, но они даже не обернулись. — Вот чудилы! — сказал он, поглядывая по сторонам. Ничего страшного вокруг не было — стояла поздняя осень, криво и яростно торчали голые ветки, лужи чернели под ногами, было невозможно тихо. Саша пожал плечами…

— Венька! — задыхаясь, сказал Цаплин, когда они очутились на своей улице. — А по-твоему, он кто?! Откуда?

— Не знаю.

— А по-моему, он — цуркал! — сказал Цаплин. Цуркалом его в детстве пугали, чтобы он манную кашу ел.

— Кто?!

Цаплин повел руками по воздуху, сделал огромное лицо и накинул на голову пальто.

— Да нет, я про Федорова! Откуда он наш пароль знает?

— Надо его припереть! — сказал Цаплин.

Назавтра, как только Федоров вошел в класс, они набросились на него.

— Сашка, откуда ты наш пароль знаешь? — зашипел Цаплин.

— Какой еще пароль?

— Капустный листок!

— Это из сказки Стародубцева. Он ее выдумал.

Цаплин свистнул.

— Какая еще сказка! Ты бы знал тайну!

Федоров посмотрел на приятелей. Последнее время они на себя сделались не похожими: дрожат, как собаки, бегают куда-то.

— Что еще за тайна?!

— Так тебе и скажи! — высокомерно ответил Цаплин.

— Ну и не надо. — Федоров пошел прочь.

— У нас тайна! — засуетился Цаплин. — Слышишь, тайна!

Он ждал, что Федоров начнет расспрашивать. Он хотел, чтобы его упрашивали, а он бы упирался.

Саша остановился и на Веньку посмотрел — Цаплин, известное дело, врет и не краснеет. Венька понадежнее. Венька закрыл глаз, потом открыл глаз, показывая, что Цаплин не врет.

— Как хотите, — сказал Федоров и отвернулся.

Тут и Венька не выдержал — навалился на Федорова и припер его к стенке. Перебивая друг друга, приятели принялись продавать тайну. Все рассказали: и про черную «волгу», и про письма, и про деньги.