Кеворка-небожитель - Галахова Галина Алексеевна - Страница 39

ДЕТИ ЗЕМЛИ

Юность, разъединившая нас, кончилась, под нами обрыв — прошли те годы. Все выше мы взбираемся по лестнице наших лет, и теперь не очень спешим, медленно шаг за шагом мы уходим ввысь косым клином своей человечьей стаи, которая была обозначена временем: год рождения — тысячадевятьсот… Многие предпочли бы этому стремительному восхождению остановку на полпути, они могли бы посторониться — пусть их обгоняют быстрые… но никто на свете — ни самый умный, ни самый счастливый, сильный или злой — не в силах противодействовать времени. Оно тащит нас всех на себе, оно метит всех одинаково, оно похищает нас у самих себя, и мы только вздрагиваем во сне, когда это касается непосредственно нас. Мы живем по закону Земли. Мы — земные дети…

Раз в году, когда наступает самый яркий солнечный день весны, с неудержимо тянет на зеленую песочницу, где когда-то мы ощутили себя. Эта тяга непреодолима.

Мы сидим на старой песочнице, каждый на своей стороне: Витя, Наташа и Аленька. Четвертой присутствует Кима. Пятый — Кеворка. Он «водит», уводит нас далеко. Мы не можем до них дотронуться, мы просто видим их. Светлая тень Кеворки падает на наши лица. Наташа закрывает глаза ладонью, она тихо плачет, никто не мешает ей, потому что — весна…

В желтом тяжелом песке копаются наши дети. Сегодня мы повернулись к ним спиной: это — наш день.

Дети делают куличи, строят дома, корабли, замки и ракеты, громко смеются, до нас доносятся их голоса:

— А у меня дом до неба!

— А у меня еще выше!

Лица детей чистые, светлые, они омыты солнечным потоком. Дети тянутся навстречу теплу — наши солнечные растения, мы для них — только корни. И лишь наедине с собой, почти небывалое для нас состояние, мы иногда позволяем себе подумать: немного «Я» не повредит и нам.

— Мам! — Мамочка! — Паааа! — зовут нас с разных сторон и дергают каждую минуту. Сегодня мы их не слышим. Мы заняты, мы играем в самих себя.

— Ну вот опять уставился в свой дурацкий журнал, не надоело? — раздражается Аленька — солидный толстяк в аддидасовских кроссовках — и выдергивает из Витиных тонких ненатруженных рук журнал.

Витя, если не спит, то читает. Он читает такие журналы, в которых нам понятны одни лишь предлоги.

— Наташка, да ты только послушай, о чем доктор физмат. Наук проф. Зайцев хочет нам поведать! «Новая частица, открытая нами в потоке космического излучения, названа нами „кеворкой“…» Ну и как тебе?

— Не надо, — говорю я глухим и прокуренным голосом. С консерваторией давно покончено. Голос у меня сел, когда пришло известие о Кеворкиной гибели. Я разучилась петь, зато поют, заливаются, как соловьи, мои дочки.

Аленька забывает про меня и снова начинает приставать к Вите.

— Шеф, гони про частицу подробности — не то будешь удавлен, как Айседора! — Медленно он разматывает свой длинный белый шарф, с которым он никогда не расстается и который у него разрисован автографами известных футболистов — такое у Аленьки хобби.

— Какие там подробности, — нехотя отвечает Витя, из него лишнего слова, как и прежде, не вытянешь. — Ну что вам, ребята, сказать… физика стоит на пороге грандиозных открытий — вы даже не подозреваете, что нас всех ждет… Я к этому тоже руку приложил. Последний месяц переселился спать в лабораторию — глаз вон как опять дергается…

Две моих дочки теперь уже скачут, прыгают через скакалку. Они похожи сейчас на белок — так и мелькают, так и мелькают у меня в глазах.

— Я, пожалуй, на время конфискую твой журнальчик, — говорит Аленька и сворачивает журнал «Успехи физических наук» трубочкой и прячет в карман брюк. — На досуге разберусь, что ты там наоткрывал, а то вдруг это надо нам с Наташкой закрывать!

Аленька у нас прикладник — водитель автобуса: он часто высаживает меня прямо у нашего дома, нарушая водительскую инструкцию — за это его могут депремировать или снять с маршрута. Но он все равно это делает. Сумки тяжелые. Остановка далеко.

— Папа, тебе не пора на линию? — издали бегут к нему близнецы, его сыновья — точная его копия сразу в двух экземплярах.

Что?! — Аленька делает сердитое лицо.

— Ну ты же сам просил напомнить…

— Нет, акселератики, еще не пора, — смеется в ответ Аленька, смотрит на часы и поднимается с песочницы, — все-то они, чертяки, знают… деваться от них некуда.

— Подожди, — говорю я и лезу в карман, — вот опять Кима открытку тебе прислала на мой адрес.

Где-то на другом конце дома возникает знакомый звук шаркающей по асфальту метлы — это работает Раплет, наш старый дворник.

Аленька открытку не берет, а торопливо закуривает, пуская дым вбок, чтобы — не на детей.

— Как она там? — голос его слегка дрожит — никто, кроме меня, этого бы и не заметил. Дым ползет по его лицу и делает взгляд размытым.

— Летает. Стюардессой на правительственных линиях. С Янушем. Живут неважно, но столько лет… ты же знаешь Януша…

— Я знаю Киму, — хрипло отвечает Аленька и отворачивается.

— Ребята, давайте посидим еще немного. Аленька, присядь на минутку, — как-то жалобно тянет Витя. — Когда еще соберемся… Ну я тебя прошу! Ну пожалуйста… еще несколько минут… ну хоть одну секунду! Даже микро…

— Ладно, давайте на минутку, а то мне уже давно пора, я и так тут засиделся с вами, — Аленька садится.

Молчим, прислушиваемся к звуку приближающейся метлы.

Раплет сражается со вчерашним дождевым потоком. Он ведет его с дальнего конца дома, сгоняет в люк, слышно, как в люке разбивается вода. Увидев нас на песочнице, Раплет кивает нам и хитро подмигивает, а потом строго грозит нам забинтованной рукой — обжег ее в своей бесконечной войне с мальчишками, которые все время поджигают мусоропровод — и снова начинает шаркать.

Мы тоже киваем ему в ответ и продолжаем сидеть, завороженные скрипом его шагов и шарканьем метлы, знакомой нам с детства.

Ленинград 1972 г.