Загадка золотой чалмы - Устинова Анна Вячеславовна - Страница 14

— А я и не беспокоюсь, — с нарочитым равнодушием бросил Иван.

— Вот и отлично, — вновь усмехнулась Марго. — Но бабка моя всерьез обиделась. Даже мне сказала: «Как головные боли снимать или сердечные приступы, Гета ко мне за помощью бежит. А на лекции для меня, видите ли, требуется специальное разрешение».

— Со стороны моей бабки это действительно хамство, — искренне возмутился Иван. — Но ты знаешь, Марго, с ней что-то странное происходит. Во-первых, какие и о чем должны быть лекции, чтобы их можно было слушать только по специальному разрешению? Там что, агентов 007 готовят?

— Слушай, Ваня, скажи своей маме, — посоветовала Марго. — Пусть хоть она с Генриеттой Густавовной поговорит.

— Уже пытался, — вздохнул Иван.

— Все рассказал? — удивилась Марго.

— Все, что мог, — внес ясность Иван. — Не про кассету, естественно, а про бабушкино поведение. Но мать относит это к старческим странностям. А в остальном ей кажется, что все в порядке.

— Ничего себе странности! — воскликнула Маргарита. — Человека вдруг будто подменили!

— Мне тоже так кажется, — согласился Иван. — А вот предки ничего не замечают. Мать говорит, у бабушки всегда был тяжелый характер.

— Видимо, недостаточно тяжелый, — многозначительно произнесла девочка.

— То есть? — Иван не понял, что она имеет в виду.

— Да, кажется, кто-то сильно задурил Генриетте Густавовне голову. И бабушка моя говорит: «Ощущаю посторонний объект влияния». А она такие вещи хорошо чувствует.

— Не знаю уж, что за объект, — отозвался Иван, — но привычки у неё сильно изменились.

— Именно, — подхватила Марго. — Раньше Генриетта Густавовна особой скрытностью не отличалась.

— Какое уж там, — хмыкнул Иван. — Раньше она все время со мной разговаривала. Мне приходилось бегством спасаться. И предкам тоже. А теперь почти постоянно сидит взаперти у себя в комнате и почти ничего не рассказывает.

— А моя бабушка однажды сказала: «Геточка человек очень милый, но такой разговорчивый. Я даже порой от неё немного устаю», — выдала Ариадну Оттобальдовну Марго. — Ты только не обижайся, Ваня.

— Вот еще, — откликнулся тот. — Я сам от неё иногда просто на стенку лезу. Но знаешь, сейчас мне кажется, что уж лучше бы пусть она разговаривала. По крайней мере, мы бы уже все знали…

— Слушай, — перебила Марго, — насколько я тебя поняла, Генриетту Густавовну на эти лекции стала водить какая-то соседка по палате. Ну, с которой они в больнице познакомились.

— Правильно, — подтвердил Иван. — Виолетта Феофановна.

— А ты хоть раз её видел? — продолжала его расспрашивать Марго.

— Один раз и то мельком, — ответил мальчик.

— И как впечатление? — поинтересовалась Маргарита.

— Никакого, — сказал Иван.

— Что значит никакого? — в голосе Марго послышались сердитые нотки. — Хоть внешность её запомнил?

— Да обыкновенная у неё внешность, — последовал весьма расплывчатый ответ. — На бабку мою чем-то похожа. Слушай, Марго, неужели неясно: я старушками не интересуюсь.

— И очень зря, — с упреком сказала Марго. — Похоже, придется тебе поинтересоваться, пока не случилось беды.

— Ну, ты уж сразу про беду! — воскликнул Иван. — Пока что мы только знаем, что две бабки куда-то там шастают и там им что-то впаривают.

— В том-то и дело, что мы не знаем, куда они ходят и что им там впаривают, — Марго не поддержала его шутки. — Зато известно: на эти лекции Генриетту Густавовну повела Виолетта. Вот и надо как можно скорее выяснить, что она собой представляет. Потому что есть два варианта: то ли она твою бабушку с панталыку сбила, то ли её саму тоже сбили.

Ивану становилось все больше не по себе. Ибо тревога, которую испытывала Марго, подкрепляла его собственные подозрения.

— Ладно, попытаюсь сегодня же выяснить, — пообещал он. — А может, — у него вдруг возник план, — попробуем выследить их и проникнуть на эти лекции?

— А что, это мысль, — оживилась его собеседница. — Когда у них следующая?

— Естественно, не знаю, — ответил Иван. — Но попытаюсь выяснить.

Бабушку он увидел за ужином, однако ото всех его осторожно-наводящих вопросов она неизменно уходила. Впрямую же Иван спросить не решался, ибо это неизбежно привлекло бы внимание.

После ужина Генриетта Густавовна, объявив, что очень сегодня переволновалась и телевизор смотреть не будет, снова закрылась у себя в комнате. Иван немедленно отметил ещё одну странность. Раньше бабушка в любом состоянии смотрела телевизор, а заодно общалась с дочкой, зятем и внуком, если тот участвовал в семейном просмотре какого-нибудь фильма или передачи.

«Ясно, ясно, — подумал Пуаро. — У неё ведь теперь свой плейер. Наверное, опять пошла шум моря с тиканьем слушать!»

Он попытался завести разговор с матерью о бабушке и её новой подруге. Однако стоило ему упомянуть Виолетту Феофановну, как Инга Сергеевна с раздражением посоветовала ему заняться своими делами и не лезть в чужие дела. Мол, бабушка взрослый и даже старый человек и имеет полное право дружить с теми, кто ей нравится.

Иван остался в полной растерянности. Вот и пойми после этого предков. Никакой логики. То мать целыми днями пилит его, что он мог бабушке уделять побольше внимания. И вот когда, кажется, Генриетте Густавовне надо и впрямь уделить внимание, она мало того, что сама ничего не замечает, так ещё и от него требует не соваться в бабушкину жизнь.

«Дело хозяйское, — подумал Иван. — Только не говорите после, что я ни о чем вас не предупреждал. Будем действовать самостоятельно». Он вернулся в свою комнату и, сев за стол, попытался вспомнить, что рассказывала бабушка о Виолетте Феофановне после возвращения из больницы. А она ведь много по этому поводу говорила. Вот только он не больно-то её слушал. Ему было совсем неинтересно. Эх, знать бы заранее.

Пуаро принялся мысленно раскручивать события назад. И в результате у него в памяти все-таки кое-что всплыло. Виолетта Феофановна и Генриетта Густавовна были ровесницами. Бабушка несколько раз повторяла, что её новая подруга всего на два месяца младше. Значит, ей тоже шестьдесят семь лет. Кроме того, она совершенно одинокая. Их с бабушкой выписали из больницы в один день, и Константин Леонидович, по просьбе тещи, завез Виолетту Феофановну домой. Иван отчетливо помнил, как ругался потом отец: «Живет в самом центре, а подобраться к подъезду невозможно. Где машины, а где сугробы. А у Виолетты вещей полно. Не заставлять же её саму три тяжелых сумки тащить. Пришлось машину с Генриеттой Густавовной бросить на углу переулка и переть сумки вместе с Виолеттой Феофановной пехом».

Ситуация усугублялась тем, что именно в тот день у Константина Леонидовича с утра разболелась поясница, и он еле доволок поклажу тещиной подруги до квартиры. А в доме, как назло, ещё не работал лифт. Словом, глава семейства по возвращении объяснил жене и сыну: «Оторвался, а верней, надорвался я, братцы, сегодня по полной программе».

«Эх, — вновь посетовал Иван, — не запомнил я адреса. А ведь предок его тогда называл. Какой-то переулок, который выходит на Тверскую. Ну, ничего. Понадобится — спрошу у отца. Уж он-то до конца жизни будет помнить координаты Виолетты Феофановны».

«Вроде бабка потом что-то про её мужа рассказывала, — мальчик воскресил в памяти ещё одну деталь. — Кем-то он таким был. Крупным. А может, и не крупным, а просто известным. Впрочем, это, наверное, несущественно. Он ведь все равно давно уже помер. Об этом бабушка тоже говорила. А вот чем сама Виолетта занималась? То есть, ясное дело, сейчас-то она на пенсии, но раньше…»

Ничего, даже отдаленно касающегося профессии Виолетты Феофановны, Иван не знал. То ли Генриетта Густавовна говорила об этом не в его присутствии, то ли он пропустил это мимо ушей. Конечно, может, она по каким-то причинам скрыла род занятий Виолетты. Однако Иван не сомневался, что о таком Инга Сергеевна обязательно бы расспросила мать. Вон даже о его, Ивана, друзьях она все выведывала чуть ли не до пятого колена.