Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Кинн Екатерина - Дело земли Дело земли

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Дело земли - Кинн Екатерина - Страница 2


2
Изменить размер шрифта:

— Которое? — засмеялся монах. — Мое посмертное имя — Хакума. Когда пыль этого мира что-то значила для меня, я был Великим Министром Хорикава. Тебе это имя говорит хоть что-нибудь, юный Фудзивара-но Митидзанэ?

Мальчик боролся за жизнь из последних сил, пытаясь ухватить воздух широко раскрытым ртом — но сил его уже не хватало.

— О, ви… шен… ле… — монах скорее прочел это по губам, нежели услышал.

— О, вишен лепестки!
Рассыпьтесь и укройте
Собою путь! Чтоб старость,
Заглянув сюда,
Сама с дороги сбилась!

— продекламировал он нараспев.

…Прошло несколько дней. Мальчик выжил, в чем Хакума был уверен с самого начала. Он еще не вышел из забытья, в которое погрузило его перерождение; дыхание сделалось совершенно незаметным для человека, и если бы тело время от времени не трясло и не выгибало судорогой, любой сказал бы, что в хижине монаха под грудой тряпья лежит труп. Но Хакума чувствовал редкое биение сердца и наслаждался близостью душ мастера и птенца. Чувства этого полуребенка пробудили в нем то, что он считал давно отброшенным и забытым, его ненависть возродила старую ненависть, дремавшую в душе Хакума, точно дракон на дне озера. Род Минамото, род Гэн — отвратительная стая коршунов, привыкших клевать друг друга. Некогда Хакума потерпел поражение и бежал от Минамото, это верно — но издали, зализывая раны, он следил за тем, как его победитель, ненавидя себя, стареет, дряхлеет, умирает…

И не только эта, общая для всех людей, кара сбывалась над Райко — Хакума проклял его род, и проклятие сбывалось. Ёринобу, младший его брат, сделался предателем — и пусть предательство принесло ему почести и богатство, любовь между братьями была разрушена. Третий брат, Ёритика, был приговорен к ссылке за стычку с монахами. Райко лёг в могилу, зная, что удел его рода — междоусобная вражда.

Мальчик спит, усмехнулся Хакума, спит и не знает, что горная вишня ещё не зацветет вновь — как между Ёсицунэ и его старшим братом Ёритомо[8] вспыхнет рознь, и голова одного из Минамото падёт, как уже пала голова третьего родича, Ёсинака из Кисо.

Монах любовался цветением вишен при свете дня — он теперь мог себе это позволить — и ночью, при свете луны, однако любимейшим его временем был рассвет. Зрелище рассвета в горах Ёсино в пору цветения сакуры, не могло утомить Хакума, хотя демон-отшельник созерцал его уже не первую сотню лет. Не написала ли дочь советника Киёхара в своих «Записках»: «Весною — рассвет…»?

Воспоминание о даме Сэй потащило за собой память о годе, когда она родилась. Тогда, столкнувшись с Райко, Хакума усвоил урок — нужно только ждать, и всё упадет в руки само. Ждать, ничего более. А время у них есть. У них есть всё время мира…

Свиток 1

Минамото-но Ёримицу, известный как Райко,[9] просит совета у Абэ-но Сэймэя; глава палаты Великого Учения гадает о судьбе своей дочери

Столица, 2-й год Анва[10]

Старая усадьба на Пятой линии напомнила о том, как в старину Ёсиминэ-но Мунэсада, искавшему укрытия от дождя в таком же бедном и разоренном доме, поднесли блюдо из трав и дайкона, приложив вместо палочек для еды сливовые ветки с распустившимися уже цветами. Словно об этом доме речь и шла — даже расположен по-соседству: Пятый Западный квартал.[11] Вот только сливы нет у ворот. Хотя доносится откуда-то аромат: до Нового года[12] еще десять дней, неужели какая-то раньше времени зацвела?

— Вытащили из повозки, — Садамицу кончиком лука указал на широкую дорожку, прометенную в пыли крыльца подолом пятислойного девичьего платья. — Там она еще сопротивлялась. Здесь, как видно, уже нет.

Райко прошептал молитву Будде Амида и ступил на крыльцо. Пригнулся, входя в дом, но все равно задел шапкой-эбоси за перекошенную балку. Клекочущий серый ком обрушился сверху, обдал трухой, запахом мышей и птичьего помета — а потом, у самого пола взлетел и вырвался из дверей, словно бес, напуганный священными бобами в Сэцубун.[13]

— Сова, — спокойно сказал Цуна. Кинтоки ругался, вытряхивая из волос мусор.

…Да, вряд ли он здесь дождался бы сливовых хаси — даже если бы пришел скоротать дождь, а не вытропить убийцу по кровавому следу. Дом был не просто запущен — заброшен. Несчастная не жила здесь в окружении постаревших служанок и сов. Её принесли сюда убивать.

Девушка лежала в дальних покоях. Ароматные шелка раскинулись по полу, как и черные волосы — на восемь сяку[14] во все стороны. Найти ее было легко — по следу в пыли и проломленным бамбуковым занавесям. Тот, кто тащил ее во внутренние комнаты, не тратил времени. Почему тогда на улице не убил? Почему чуть ли не полквартала волок и в дом занес? Почему до внутренних покоев дотащил?

Она была похожа на куклу. Только голова этой куклы еле держалась на разорванной шее. И крови не было. Куклу взяли поиграть, разорвали и бросили. Райко присел и разжал кулачок убитой. Подцепил с мягкой ладошки несколько длинных, странно светлых волосков.

— Господину надлежит удаляться от скверны, — тихо сказал сзади Цуна. За его спиной сопели двое стражников-простолюдинов. Можно — нет, должно было — поручить тело им. Райко даже подумал об этом. Ему хотелось сделать что-то для девушки, чей скорбный дух, казалось, еще не покинул этого места…

— Позовите монаха, — сказал он стражникам. — Лучше всего — преподобного Гёсо из храма на перекрестке Четвертой и Западной Хорикава. Скажите — за мой счет.

Стражник, на которого Райко посмотрел при этом, тут же поклонился и вышел. Райко опять пригнулся, разглядывая тело — и понял, откуда запах сливы: рукава мертвой были пропитаны сливовым ароматом. Райко придал телу благопристойную позу, лицо шарфом прикрыл. Все, что нужно, он уже разглядел.

— Опять господин тюнагон?[15] — спросил от дверей Садамицу.

А ведь он даже не посмотрел на отвороты верхнего платья девушки, где и в самом деле красовался личный герб господина тюнагона Фудзивара-но Канэиэ.

— Что ж, — Райко поднялся с колен, сбил пыль с одежды. — Значит, скоро узнаем, кем она была.

На свету волосы оказались рыжеватыми. Странно, вроде бы человеческие, а цвет какой-то собачий…

— Садамицу, поезжай в усадьбу господина Канэиэ.

Тот молча поклонился и отправился выполнять.

Сломанная одним ударом воловья шея — это ж какую силищу надо иметь? А вот и погонщик, которым проломили глинобитную стену. Видать, бросили от самой повозки и метнули сюда. И тоже крови нет почти, от удара умер.

Девица из усадьбы Хигаси Сандзё. Третья. Первая, дочь старшего конюшего, пропала без вести, вторая — прислужница первой супруги тюнагона — была найдена чуть ли не у самых ворот усадьбы. На улице, прямо в повозке. Разорванное горло, обескровленное тело — как здесь. Слуга убит страшным ударом по голове — лицо просто вмяли в череп. Быка взяли за рога и свернули ему шею. Быстро, нагло, в сотне шагов от караула на мосту через Хигаси Хорикава. И вот теперь — третья. Почему же на этот раз убийца с погонщиком расправился на улице — а жертву затащил в дом? Может, и первая девица лежит сейчас где-нибудь в такой же развалине — пища для лисиц и крыс? Послать людей обыскивать все заброшенные дома? К западу от Ниси Хорикава их сотни. Впрочем, от обыска, даже бесплодного, вреда не будет.

Райко вышел на крыльцо — от запаха старой пыли першило в горле. Кто жил в этом доме раньше? Соседи слышали крик — но только утром решились выйти и посмотреть, что там творится.