Огненный омут (Дикое сердце) - Вилар Симона - Страница 55

Ролло едва успел выскочить из палатки, когда увидел несущегося на него с поднятой секирой-франческой воина, еле отскочил, на ходу выхватил меч. Всадник не успел развернуть коня, как Ролло что есть силы перерезал животному сухожилья под коленями, и конь так и кувыркнулся через голову, едва не придавив всадника. Ролло хотел добить поднимающегося человека, как откуда-то возник Риульф, ударил палицей пытавшегося встать по каске. Раз, потом еще. Тот рухнул.

Потом викинги все-таки потеснили франков, и оставшиеся из нападавших поспешили укрыться в Шартре.

Ролло объехал место вылазки. Был поражен понесенным уроном. Со всех сторон доносились стоны раненых. Позорная битва, где детей Одина перебили, как курчат, лишив многих шанса умереть с оружием в руках и надеждой на Валгаллу. У Ролло так и вспухли жевалки. Сколько людей убито! А часовые? Спали они, что ли? Рассчитывали на трусость франков? Ролло приказал всех их казнить. Что ж, будет уроком для остальных.

В самом же Шартре царило ликование. Горожане поздравляли своих воинов с победой. Не сразу заметили, что среди них нет Далмация. А Далмация, связанного, представили пред очи Ролло. Над правой бровью у него всплыла огромная багровая шишка.

– Твоя работа? – блекло улыбнулся Ролло Риульфу. – Ты один выказал себя героем.

Далмаций глядел затравленно. Старался держаться прямо. Но когда прядь волос упала на натянутую над бровью кожу шишки, едва не взвыл от боли. К тому же его вдруг стало нещадно тошнить, и он вырвал едва ли не под ноги подошедшему Ролло.

– Прикажешь его добить? – подергивая себя за ус, спросил Лодин.

– Не надо. Он может понадобиться нам живым.

Ролло поглядел на Риульфа. Мальчик был бледен. Ночью он был как безумный, а сейчас, когда поглядел на шишку Далмация и увидел размозженное его же рукой лицо франка, ему стало плохо. Безумно захотелось уехать отсюда, вернуться в Руан, играть на лире в каком-нибудь уютном покое, слушать лепет Гийома. Но отец Гийома стоял перед ним, хвалил и клялся всеми богами, что следующий удар останется за ними.

Словно в подтверждение его слов, с рассветом на Эре показалось три больших драккара. Норманны с Луары. Один из драккаров принадлежал Геллону, два других – Ренье Жженому, то есть Рагнару. Ролло радостно приветствовал их, даже стерпел их насмешки, когда они узнали об удачной вылазке франков.

Были времена, когда эти двое восставали против него. Но сейчас они пришли помочь ему, а это главное. Прибытие подкрепления взбодрило норманнов, а вновь прибывшие, увидев, сколько людей Ролло пало, скорее насмешничали, чем сочувствовали. Как, нормандцы не взяли с первого штурма бревенчатую стену города? Тогда им надо поучиться у викингов с Луары. Нант, Тур, Бове – вот какие цитадели сдавались им!

Людей Ролло эти речи привели в ярость, но и зажгли воинственным пылом. Ролло не стал их удерживать, затрубил в рог. «Эмма… Эмма… Эмма…» – это имя он повторял перед боем, как молитву.

Его воины громыхали мечами по щитам, выступая в бой, потом как-то страшно завыли, заголосили, заорали, выходя из себя, ведь после таких минут наступает момент, когда смерть уже не страшит, когда есть только жажда подвига, час удачи и славы.

Защитникам Шартра в этой атаке пришлось туго. На них наседали со всех сторон. За стену полетели горшки с зажигательной смесью, в нижнем городе вспыхнули пожары, началась паника.

– Эмма… – взволновано шептал Ролло. Ее не могло быть в нижнем городе, но в этот миг он это не очень понимал. Видел, как его люди с диким воем прыгали через огонь в зияющие проломы, и, уже не рассуждая, кинулся следом.

В нижнем городе творился кромешный ад. Горели дома, металась охваченная паникой скотина, кричали люди. И все больше и больше норманнов оказывались в толпе, вступали в бой с последними защитниками, а вернее, теми из франков, кто не успел бежать. Ибо большинство из них, да и из горожан, устремились к каменной стене, стремясь укрыться за ней.

Тщетно. Епископ Гвальтельм приказал закрыть ворота. Стоя на высоком каменном парапете, он сурово глядел из-за зубьев на стучавших в ворота беженцев.

– Христиане! – вопили они. – Христиане, помилосердствуйте! Впустите нас.

На стену вбежал Ги Анжуйский.

– Что вы делаете! Вы не смеете оставлять этих несчастных на растерзание язычникам. Немедленно впустите их!

– Нет, – только и сказал Гвальтельм.

Ги почувствовал, как его пронзила дрожь ненависти к этому жестокосердному священнику.

– Опомнитесь! – прошептал он. – Подумайте, кто вы. Ничто не должно страшить нас, Божьих слуг. Отмените приказ!

Грубое лицо епископа словно окаменело. Кожа цвета дубовой коры казалась особенно темной на фоне белой тонкой оторочки нелепо изящной в этом побоище шапочки.

– Не смею. Или ты хочешь, чтобы они внесли в верхний Шартр оспу, а на их плечах в город еще ворвались и норманны.

Ги остолбенел. Потом устало припал к каменному зубцу. С ужасом осознал, что епископ прав. И эта правда была, как рана в груди. Ибо там внизу… Ги, парализованный ужасом, не мог оторвать взгляда.

Внизу, в завитках темного дыма, носились люди, животные, опрокидывались повозки. Люди пытались карабкаться на стену, стучали в ворота. Они молили, рыдали, проклинали. В давке люди месили друг друга. Кто разбегался, пытаясь укрыться, кто падал на колени, взывая к небесам. И все слышнее раздавался воинственный клич норманнов.

Они появлялись из дыма, как демоны – рослые, страшные, с занесенным над головой окровавленным оружием. Воины-франки сражались с ними отчаянно, но тщетно. Металась перепуганные овцы, с ржанием взмывали испуганные мулы и лошади, топтались по телам детей и женщин.

Озверевшие норманны хватали женщин, распаленные похотью от собственной вседозволенности и запаха крови, насиловали их прямо на земле. Тащили упиравшихся коров, визжавших свиней. А главное – убивали, убивали, убивали, косили страшным оружием, рубили наотмашь. То и дело то тот, то другой франк – мужчина ли, старик или женщина – беспомощно всплескивали руками и, запрокинув голову, с помутневшим взглядом падали на трупы, устилавшие землю.

Это была уже не земля, а страшное крошево из дымящихся балок, покореженных тел, брошенного оружия. Шум, лязг оружия, стон стояли в воздухе, заглушаемые криками победного торжества норманнов.

На глазах у Ги к створкам ворот пригвоздило воина франка. Его кольчужная куртка лопнула под натиском острия нормандской стали. Шлем упал, и сверху Ги различил, как из открытого рта пригвожденного хлынула кровь. Он узнал красавчика Хродерава, который так раздражал Ги приставаниями к Эмме.

– Прими, Господи, душу его… – слабо перекрестился Ги и вдруг рванулся, выхватил у одного из ратников лук. Целился сквозь завитки дыма в первого попавшегося норманна. Что-то в нем показалось знакомым Ги, и он от души пожелал, чтобы это оказался сам Ролло.

Стрела свистнула в воздухе, ударилась о кромку над головой язычника. Он на миг поднял голову. Лицо его наполовину было багровым от ожога, но Ги узнал его. «Немой лоточник» Рагнар, у которого он покупал головную повязку для Эммы, жестокий ярл, схвативший их во время прошлой попытки похитить Птичку из Руана.

Ги почувствовал досаду от своей промашки. Хотел вновь прицелиться, но в это время камень, пущенный кем-то из пращи, пришелся ему по голове с такой силой, что, не будь на Ги шлема, его темя треснуло бы, как орех. У Ги и так все поплыло кругом. Он пошатнулся, и Гвальтельм поддержал его.

– Будь поосторожнее, мальчик. Ты воин, и сейчас, когда с нами нет Далмация, вся надежда лишь на тебя.

Ги устало выпрямился. Сознание долга придало сил. Но что он мог поделать? Медленно, спотыкаясь и пошатываясь, он пошел отдавать приказы.

Бьерн не хотел приходить в себя, и каким-то подсознательным усилием воли заставлял мозг оставаться в забытьи. Там, в реальности, – плен, боль, унижение. А в бреду – заснеженные ели и они с Ролло, еще подростки, идут на лыжах в лес проверять капканы.