Русские боги - Казаков Дмитрий Львович - Страница 61

Они все пытались прорваться к телегам, но солдаты из охраны их не пускали.

Телеги въехали на оцепленное пространство и остановились. Скрип колес затих, крики и плач стали отчетливее. Люди со свечами начали выбираться из телег, многие еле двигались, их подгоняли тычками штыков.

На лице усатого отражалось злобное, алчное нетерпение. Он суетился, бегал всюду, чуть ли не сам хватался за ружья.

– Антихрист! – закричал ему в лицо один из осужденных, высокий и статный, но с одним глазом. – Дьяволу душу продал! Не верьте, люди православные! Не царь это наш! Он же в немчуре сгинул, а лютера проклятые его подменили! Подсунули нам образ бесовский…

Подскочил один из палачей, длинный кнут в его руке хлестнул одноглазого по спине так, что тот упал на колени.

– Молчи, собака! – закричал усатый. – Уста твои мерзкие только кал зловонный и могут извергать! Кладите его, и топор мне!

Одноглазого выволокли из телеги и бросили на помост лицом вниз.

– Не замолчу… – выдавил он, преодолевая боль. – Мы за твоего отца и за тебя кровь лили, а ты на образ божественный руку поднял… ради греха содомского вид женский ты хочешь принять… Зелье адское привез с собой, чтобы дым пускать, аки бес! Антихрист!

Принесли топор, большой, с полукруглым лезвием. Усатый схватил его, с усилием поднял.

– Смерть тебе, мятежник! – закричал он и ударил.

Раздался хруст, на помост с бульканьем потекла кровь, голос одноглазого пресекся, тело содрогнулось и затихло. Но усатый опустил топор еще раз и еще, продолжая рубить мертвое тело.

– Так будет с каждым! – голос его дрожал, а покрасневшее лицо дергалось, точно у припадочного. – Вешайте их, чего же вы замерли! Или хотите занять их место? Ну, шевелитесь!

Застывшие было палачи и солдаты вновь задвигались. Осужденных заводили на помосты, ставили под ноги сосновые чурбаки. Затягивали на шее петлю и выбивали чурбак, и очередной повешенный начинал биться в предсмертной агонии. Над местом казни поплыли запахи мочи и кала, напомнившие Игорю о привокзальном туалете.

Толпа смотрела на происходившее в тяжелом молчании, продолжали голосить те, чьих мужей и отцов предавали смерти.

– Глашатай! Ты где, стервец? – рявкнул усатый. – Читай указ!

На помост поднялся молодой парень в темном камзоле, коротком парике, но без шапки. Развернул лист, украшенный снизу большой сургучной печатью, и принялся читать:

– Милостью Божьей мы, Петр Алексеевич, государь царь и великий князь всея Великия, Малыя и Белыя Русии самодержец, повелеваем…

Дальше стало ясно, что царь Петр запрещал приближаться к телам казненных и снимать их с виселицы. Тем же, кто нарушит это повеление, обещано было наказание – битье кнутом и вырывание ноздрей.

Когда глашатай замолчал, усатый вскинул руку, сжал пальцы в кулак и заорал:

– Все вы у меня тут будете! Все, от первого боярина до последнего холопа! И никто не уйдет!

Тут перед глазами Игоря поплыло, закружилось. В ушах засвистел ветер, в лицо что-то ударило. Открыв глаза, понял, что это кровать и что он по-прежнему лежит лицом вниз.

– Привидится же такое… – пробормотал Игорь и поглядел на часы.

Время подходило к шести.

Есть не хотелось, спать больше тоже. В доме царила тишина, из-за окна долетало воронье карканье.

Игорь посидел некоторое время, приходя в себя после яркого и болезненного сна, где все было живым, начиная от звуков и запахов и заканчивая прикосновением ледяного ветра к коже. Затем подобрал с пола книжку и погрузился в приключения благородного индейца Виннету.

Примерно через час за окном прошуршали колеса. Послышались шаги, скрежет ключа в замке и знакомые голоса.

– Мы в дом, – сказал Олег.

– Да, конечно, – ответил Николай. – Я заведу машину и присоединюсь к вам.

Хлопнула входная дверь, и кто-то затопал по лестнице, тяжело, словно весил не одну тонну. За стеной зазвучал бас Ивана, ответа Сергея Игорь не услышал, поскольку в комнату шагнул Олег.

За день, что они не виделись, он словно постарел на несколько лет. В русых волосах появились белые нити, под глазами залегли тени, а морщины на лице стали глубже.

– Привет, – сказал Игорь. – Тяжелый день?

– Проклятые немцы. – Олег сел на кровать, потер лоб. – С ними всегда тяжело иметь дело, что с живыми, что с мертвыми.

– Это ты о ком?

– О Романовых.

– Какие же они немцы? – спросил Игорь. – Правили Россией триста лет с гаком, и времена это были не самые худшие.

– Значение имеет не титул, не имя и даже не мнение самого человека о том, кем он является. Значение имеет только кровь, – сказал Олег убежденно. – Посмотрим, сколько после Петра на троне сидело русских по крови? Екатерина – немка на сто процентов, Петр Второй – наполовину русский, но правил всего ничего. Анна – русская. Елизавета – тоже половинка, а потом совсем плохо. Иоанна Антоновича даже вспоминать не будем. Петр Третий – немец на три четвертых, Екатерина Вторая – немка. И чем дальше, тем меньше в правителях России оставалось русской крови, в Александре Первом ее было около шести процентов. Хотя в том случае, если Павел – сын не Петра, а Салтыкова, все немного лучше. Но верится в это слабо. Вели они себя как немцы и не могли иначе. Даже те, кто искренне хотели добра России, делали только вред. Потому что кровь сильнее желаний и убеждений. Понял?

– Насчет вреда – я бы с тобой поспорил, – сказал Игорь. – Почему они тогда просидели на троне так долго?

– Причин много, – Олег вновь потер лоб, – и главная – живучесть страны и народа. Сам посуди. Романовы все время норовили вывести Россию за ее рамки. Сначала попытались выстроить общеправославное, а не русское государство – получили раскол религиозный. Затем пошли на вестернизацию и пожали раскол социальный – когда правители и простые люди стали даже говорить на разных языках. Несколько раз лезли в Европу, чтобы восстановить там порядок и мир. Лили кровь русских солдат. И зачем? Чтобы австрийский император усидел на своем троне. А получили что – Крымскую войну и кризис идеологический, собственную революцию и закат империи. Слишком мы разные с Европой, чтобы друг другу помогать. Любое соприкосновение несет только вред…

Игорю захотелось возразить, вспомнились времена начала девяностых, когда все свято верили в то, что именно оттуда, с Запада, придет чудесное спасение – изобилие и свобода.

И он сам верил, и до сих пор где-то в глубине души оставалось убеждение, что «там» все лучше и разумнее, чем «здесь». Но никакого рационального обоснования для этого не было.

Хотя нуждается ли в нем вера?

– Сомневаешься? – сказал Олег. – Это хорошо. Тот, кто способен сомневаться, на многое годен. Тот же, кто проглатывает все, что ему скажут, не жуя, подходит только создавать рейтинги телевизионным каналам. А ну-ка давай разберемся. С самого начала история русского народа отличалась от европейской, и виной тут – география. У нас всегда имелось свободное пространство, которое нужно и можно было осваивать – на востоке или на юге. А у них – нет. Поэтому мы искали свободу вовне государства, а они – внутри. Отсюда и Великая Хартия Вольностей, и кортесы, и исландский альтинг. Отсюда и все отличия…

Дверь открылась, и в комнату заглянул Иван.

– Так и будете болтать? – спросил он. – Пошли вниз. Там ужин стынет, а хозяева бьют копытами в нетерпении.

– Идем. – Олег кивнул и поднялся. – Надеюсь, ты понял. Кстати, завтра утром мы уезжаем.

Игорь вздохнул, подумал, что опять придется трястись в машине на ухабистых русских дорогах.

– Хорошо, – сказал он.

На этот раз ели в почти полном молчании. Николай выглядел усталым и злым, Анна – мрачной. Даже Сергей не пытался поддержать разговор, сидел, уставившись в тарелку, и не обращал внимания на бутылку с коньяком.

– Значит, завтра вы в дорогу, – сказал Николай, когда Настя убрала тарелки и начала расставлять чайные чашки.

– Да, – кивнул Олег. – Заедем в пару мест, а потом вернемся в Москву. Место встречи я определил, осталось утрясти кое-какие вопросы. В первую очередь – денежный, а потом и другие.