Гайдзин - Клавелл Джеймс - Страница 5

— А мы не могли бы получить разрешение отправиться туда, Малкольм? — говорила между тем Анжелика. — В это Эдо.

— Сомневаюсь. Почему бы вам не спросить у мсье Сератара?

— Спрошу. — Она заметила, что он произнес имя правильно, опустив немое «д» на конце, как она его учила. — Где она кончается, эта дорога?

После странной паузы Кентербери произнес:

— Мы не знаем. Вся страна для нас сплошная загадка, и совершенно ясно, что японцы хотят сохранить такое положение вещей и впредь и что мы им не нравимся, никто из нас. Нас здесь называют «гайдзинами», чужими людьми. Есть ещё одно слово — «идзин», оно означает «люди, не похожие на нас». Не знаю, в чем тут разница, кроме того, что «гайдзин», говорят, звучит не так вежливо. — Он рассмеялся. — В любом случае любви к нам они не испытывают. И мы действительно отличаемся от них — или они от нас. — Он закурил сигару. — В конце концов, они держали свою Японию закупоренной плотнее, чем комариная... держали закрытой ото всех почти два с половиной века, пока Старик Перри, Бакенбарды, не выбил пробку девять лет назад, — сказал он с восхищением. — По слухам, Токайдо кончается в большом городе, вроде как бы священном, под названием Киото, где живет их верховный жрец — его зовут микадо. Этот город такой особенный и священный, что, как нам говорили, закрыт вообще для всех, кроме очень немногих избранных японцев.

— Дипломатам позволено совершать поездки в глубь страны, — довольно резко заметил Тайрер. — Это разрешается Соглашениями, мистер Кентербери.

— Тут все зависит от того, как понимать эти Соглашения, и ещё от того, хотите ли вы сохранить голову на плечах. Я не советовал бы выходить за безопасную территорию, о которой мы условились с японцами, это несколько миль на север, на юг и в глубь острова, что бы там ни писали в Соглашениях — пока ещё нет, разве что вас будет сопровождать полк солдат, а то и два. — Несмотря на все своё самообладание, он чувствовал, что полная грудь девушки под зеленым облегающим жакетом завораживает его. — Мы здесь как в садке, но тут не так уж плохо. В нашем Поселении в Нагасаки, это две сотни лиг на запад, то же самое.

— «Лиг»? Я не понимаю, — сказала Анжелика, пряча удовольствие, которое доставляло ей окружавшее её вожделение, и втайне забавляясь им. — Пожалуйста?

— Лига — это примерно три мили, мадмуазель, — с важностью произнес Тайрер. Он был высоким и стройным, недавно окончил университет и был без ума от её голубых глаз и парижской элегантности. — Вы, э, вы говорили что-то, мистер Кентербери?

Торговец с трудом оторвался мыслями и взглядом от её груди.

— Только то, что я не жду серьезных улучшений, когда откроются и другие порты. Скоро, очень скоро мы должны будем вырваться из этих крольчатников на простор, если хотим торговать по-настоящему, вырваться тем или иным способом.

Тайрер бросил на него острый взгляд.

— Вы говорите о войне?

— Почему бы нет? Для чего ещё существуют флоты? Армии? Это прекрасно сработало в Индии, в Китае, в любом другом месте. Мы — Британская империя, самая большая и лучшая из всех, когда-либо созданных на земле. Мы приехали сюда торговать и попутно можем дать им справедливые законы, порядок и сделать по-настоящему цивилизованной нацией. — Кентербери оглянулся на дорогу, царившая там враждебность раздражала его. — Уродливый народец, не правда ли, мисс?

— Mon Dieu, мне бы очень хотелось, чтобы они перестали так смотреть на нас.

— Боюсь, вам просто придется привыкнуть к этому. Такие взгляды вы встретите повсюду. Как говорит мистер Струан, Гонконг ещё хуже. И все равно, мистер Струан, — заговорил он с неожиданной почтительностью, — могу сказать вам откровенно, нам здесь нужен наш собственный остров, наша собственная колония, а не зловонная, гниющая полоска земли на самом берегу с милю длиной, которую невозможно оборонять и которая, не будь здесь нашего флота, беспрестанно подвергалась бы нападениям и угрозам! Нам необходимо захватить какой-нибудь остров, как это сделал с Гонконгом ваш дед, благослови его Господь.

— Может быть, мы так и поступим, — с уверенностью произнес Малкольм, согретый воспоминанием о своём знаменитом предке, тайпэне, Дирке Струане, основателе их компании, усилиями которого двадцать с небольшим лет тому назад, в 1841 году, была основана колония Гонконг.

Когда Анжелика поравнялась со Струаном, глаза его прищурились в улыбке. Он был открыто влюблен в неё с того самого момента, когда впервые увидел её в Гонконге четыре месяца назад, она как раз только что приехала — и в одночасье покорила весь остров. Светлые волосы, идеальная кожа, темно-голубые глаза, приятно вздернутый носик, овальное лицо — его ни в коем случае нельзя было назвать хорошеньким, но оно обладало при этом некой странной привлекательностью, от которой захватывало дух, очень парижской. Кроме того, под чистотой и юной свежестью этого создания безошибочно угадывалась чувственность, которую она излучала постоянно, хотя и бессознательно, чувственность, которая требовала утоления.

— Не беспокойтесь насчет туземцев, Анжелика, — прошептал он, — они просто ошеломлены вашей красотой.

Она широко улыбнулась. Как императрица, величественно наклонила голову.

— Merci, Monsieur, vous etes tres aimable[2] .

Выбравшись на дорогу, они стали быстро продвигаться вперед, внимательно следя за тем, чтобы не мешать движению. Но, хотели они этого или нет, их неожиданное присутствие и то, что огромное большинство изумленных японцев никогда раньше не видели людей такого роста, с такими необычными чертами лица и цветом кожи, волос и глаз, — особенно это касалось девушки, — не говоря уже об их высоких цилиндрах, фраках, узких брюках, сапогах для верховой езды и её сапожках, амазонке, высокой шляпе с кокетливым пером, дамском седле, — неизбежно создавало заторы на дороге.

И Кентербери, и Струан внимательно наблюдали за прохожими, но ни тот, ни другой не чувствовали и не предвидели никакой опасности. Анжелика держалась с ними рядом, притворяясь, что не замечает грубого хохота, разинутых ртов и, время от времени, рук, которые пытались дотронуться до неё. Её шокировало то, как многие мужчины небрежно подтыкали свои кимоно повыше, открывая узкие набедренные повязки и почти обнажая то, что должно быть прикрыто. «Дорогая моя Колетта, ты мне не поверишь, — подумала она, продолжая письмо своей лучшей парижской подруге, которое она закончит сегодня вечером, — но почти каждый из этих бесчисленных носильщиков на главной дороге носит только эту крошечную набедренную повязку, которая не скрывает почти ничего спереди и превращается в тонкую веревочку между ягодицами сзади! Клянусь тебе, это чистая правда, и могу сообщить, что у многих туземцев растут там довольно густые волосы, хотя эти части тела у большинства из них маленькие. Интересно, а у Малкольма...»

Она почувствовала, что краснеет.

— Эта столица, Филип, — сказала она, чтобы продолжить беседу, — она действительно под запретом?

— Нет, если верить Соглашениям. — Тайрер был на верху блаженства. Всего несколько минут знакомства, а она уже опустила «мсье» и звала его просто по имени. — Соглашениями предусматривалось, что дипломатические миссии всех государств будут находиться в Эдо, в столице. Мне сказали, что мы оставили Эдо в прошлом году после нападения на нашу миссию. Безопаснее жить в Иокогаме под прикрытием пушек нашего флота.

— Нападения? Какого нападения?

— О, это какие-то сумасшедшие, которых здесь называют «ронины», — местные бандиты, убийцы, что-то вроде этого, — около десятка этих злодеев напали на нашу миссию среди ночи. На Британскую дипломатическую миссию! Представляете, какой поднялся шум! Эти дьяволы убили сержанта и часового...

Он замолчал. Кентербери свернул с дороги на обочину, натянул поводья и указал рукояткой плети вперед:

— Посмотрите-ка туда!

Они встали рядом с ним. Теперь и они могли видеть высокие узкие знамена над рядами самураев, мерно шагавших в их сторону из-за поворота дороги в нескольких сотнях ярдов впереди. Путники на Токайдо разбегались в разные стороны, тюки и паланкины торопливо опускали на землю, подальше от дороги, всадники быстро спешивались; потом все, мужчины, женщины, дети, опустились на колени у обочин, уткнулись головами в твердую землю и замерли так. Лишь несколько самураев остались стоять. Когда кортеж проходил мимо них, они почтительно кланялись.