Кавказская война. Том 2. Ермоловское время - Потто Василий Александрович - Страница 87

И едва Завалишин приехал в Петербург, как получил приказание явиться прямо в кабинет государя. Все ожидали, что он будет осыпан наградами, но к общему удивлению вышло совершенно противное.

В разговоре государь поставил два вопроса: что думает Завалишин о войне, объявленной Англии, и чему приписывает он поражение наших войск в Голландии и в Швейцарии. Завалишин открыто и честно высказал свое мнение, что лично он никогда не одобрил бы разрыва с Англией, сделанного исключительно в угоду Наполеону; что же касается поражения наших войск в Голландии, то он объясняет это единственно тем предпочтением, которое в последнее время стали оказывать парадной выправке в ущерб сущности военного дела. Государь мгновенно вспылил, назвал его партизаном Суворова, порицателем новых порядков. Завалишин, вместо ожидаемых наград, в тот же день был исключен из службы одним приказом с князем Цициановым, Ермолаевым, Чичаговым и Платовым.

Император Александр снова призвал Завалишина на службу, назначив его шефом Астраханского гарнизонного полка и инспектором всех гарнизонных частей на Кавказе и поручив ему в то же время главный надзор над Астраханским казачьим войском и Каспийской флотилией. Князю Цицианову, назначенному тогда же главнокомандующим в Грузии, хотелось, однако, предоставить Завалишину другое, более широкое поприще, которое считал он важнее и выше военных успехов. Дело шло о гражданском устройстве Грузии, о водворении в ней порядка и правосудия, требовавшем правителя энергичного, умного, честного, именно такого, каким знал Завалишина князь Цицианов. Он и предложил ему занять этот важный пост, с тем, однако, чтобы тот перешел в гражданскую службу. Но последнее условие составило неодолимое препятствие в глазах самого Завалишина. Напрасно князь Цицианов предлагал ему чин тайного советника, Анненскую ленту и большое содержание. Любимцу Суворова, надевшему на двадцать девятом году генеральские эполеты, казалось невозможным из-за материальных выгод покинуть добровольно славное военное поприще, и он отказался. Цицианов должен был уступить и назначил Завалишина начальником Гилянской экспедиции. Но, не предполагая в нем, при всех его военных способностях, равной с ними опытности, необходимой для экспедиции, Цицианов назначил в помощники к нему известного своей храбростью подполковника Асеева.

Эскадра должна была отплыть из Астрахани возможно раньше, высадить войска у Энзели и, взяв город Решт, отправить оттуда письмо Баба-хану. В письме этом Цицианов, излагая свои условия, писал шаху между прочим следующее: «Войска моего Государя, как буйный вихрь, выворачивающий столетние дубы, не желающие преклоняться перед ним, оставляют безвредно камыш, нагибающийся до лица земли при его проходе. Таков мой Государь Император, таковы и войска его, с коими, не останавливаясь, пройду и в Индию, буде единое слово изрещи изволит».

В том случае, если шах не принял бы предложенных условий, Завалишину приказано было поставить в Реште наместника, обложить город данью и учредить у берегов Энзели крейсерство для покровительства русской торговле. Но если шах согласится исполнить требования Цицианова, то условиться с ним об учреждении в Реште русского консульства с командой и военным судном.

Состав экспедиционного корпуса из войск, прошедших в минувшем году боевую школу в Осетии, под руководством такого опытного начальника, как генерал Несветаев, давал, по-видимому, все шансы на успех. Однако же экспедиция не оправдала самых скромных ожиданий Цицианова. Эскадра даже опоздала выйти в море и подняла паруса лишь 23 июня, то есть в то время, когда персияне уже были в Карабаге и полковник Карягин, после отчаянного дела при Аскорани, вынужден был начать свое знаменитое отступление. Известия об этих событиях, которые персияне выставляли победами, совпали в Реште с появлением эскадры у берегов Энзели и, конечно, могли только поднять дух неприятеля. Однако же персияне, несмотря на сделанные приготовления, вовсе не защищались в Энзели и отступили внутрь страны, оставив роте Казанского полка, с подполковником Асеевым, занять город без боя. Отсюда, с частью десантного отряда, Асеев направился к городу Пери-Базару и овладел им после трехчасового боя. Но тут получены были известия, что у Решта собирается персидское войско, намеревающееся одновременной атакой Пери-Базара и Энзели отрезать отряд Завалишина от моря. Намерение это представляло для русского отряда серьезную опасность, так как многочисленность неприятеля, густота прибрежного леса и знакомство местных жителей со всеми его тропинками давали врагу большие шансы на успех. Чтобы предупредить готовившийся ему удар, Завалишин, по совету Асеева, решился сам атаковать персидские войска, собранные у Решта, и 5 июля повел в дело свой небольшой отряд, не превышавший восьмисот штыков, при трех орудиях.

На пути наступления Завалишина семь тысяч персиян занимали позицию, представлявшую дефиле, усиленное искусственными заграждениями. Сильный огонь, открытый неприятелем из-за укрытий, наносил казанцам большие потери и вывел из строя всех лошадей. Несмотря на это, русские энергично продолжали наступление, таща на себе тяжелые пушки, но вскоре под одним из орудий сломалась ось, и его принуждены были бросить. А между тем сопротивление персиян с каждым шагом становилось упорнее. Отряд дошел наконец до широкой канавы, на которой каменный мост был разломан, и очутился под перекрестным градом ружейных выстрелов. Люди изнемогали, патроны были израсходованы, а между тем отряд с восьми часов утра до трех пополудни прошел только семь верст, и до Решта оставалось такое же расстояние. К довершению всего сам подполковник Асеев был ранен, хотя и не оставил команды; но отряд, истощенный потерями и видя перед собой все новые и новые преграды, вынужден был начать отступление.

Ободренный успехом, неприятель стремительно ударил на русских. Картечь несколько сдержала его натиск, однако же казанцам не раз приходилось штыками вырывать орудия из рук персиян. Не имея возможности удержаться в Пери-Базаре, весь отряд отошел к Энзели и решился здесь ожидать ответа от Баба-хана на письмо главнокомандующего. Но получено было известие, что шах вместо ответа отправил из Карабага в Гилянскую провинцию еще шесть тысяч войска, которое к 8 июля должно было прибыть к городу Решту. Между тем началась невыносимая жара, отозвавшаяся на русском отряде увеличением болезней и смертности, и отчаявшийся в успехе дела Завалишин сел на суда и направился к Бакинскому рейду.

Бакинцы между тем еще за три недели до появления русской флотилии вывезли в горы имущество и семейства и начали вооружать крепость, ставить пушки, готовить заряды и запасаться всем для отчаянной защиты. Гуссейн-Кули-хан Бакинский готовился к обороне с твердой решимостью покинуть город не прежде, как уже не останется никакой возможности защищаться в нем. В последнем случае он решился удалиться в горы и потому забаррикадировал все ворота, оставив свободными одни те, через которые предполагал скрыться.

На другой день, по занятии русскими порта, Гуссейн-Кули-хан прислал одного из беков к начальнику русской эскадры узнать о причине ее прихода. Завалишин ответил, что прислан по повелению русского императора занять Баку и требует безусловной сдачи. Два дня предоставлены были хану на размышление. В тот самый час, когда срок окончился, хан прислал просить отсрочки еще на два месяца, но так как Завалишин требовал сдачи крепости до захождения солнца, угрожая в противном случае приступить к бомбардированию ее, то хан прервал переговоры, и русские, в самый день Успения Богородицы, 15 августа, открыли канонаду. Неприятель отвечал тем же, и даже с большим успехом, так как на русских судах морская качка мешала верному прицеливанию, да и обе мортиры, бывшие на эскадре, скоро разорвались. Видя, что одним бомбардированием с моря ничего добиться невозможно, Завалишин решил обложить Баку с суши, и 22 августа приказал подполковнику Асееву сделать высадку. Асеев, несмотря на сопротивление бакинцев и отсутствие в отряде лошадей под орудия, которые люди должны перетаскивать на себе, не только обложил Баку и занял командные высоты, но еще взял у неприятеля две пушки и три знамени. Ничто, однако же, не показывало, чтобы в крепости думали о сдаче, а частые вылазки, напротив, свидетельствовали, что неприятель не теряет бодрости и верит в успех обороны. Стойкость бакинцев, очевидно, поддерживалась надеждой на чью-либо близкую помощь; и действительно, вскоре получилось известие, что Шейх-Али-хан Дербентский идет на выручку.