Кавказская война. Том 1. От древнейших времен до Ермолова - Потто Василий Александрович - Страница 51

– Тавады, нацвалы и народ! – вскричал он. – В ваших глазах поник к земле величайший из храмов православной земли. Его высокое чело отразило бури веков, а теперь поникло – в тихий час вечера, в кротком сиянии умирающего дня. Поистине это великое знамение грядущих на нас бед, ибо неправды наши превзошли высоту наших храмов. В эту самую минуту родился в Иране жрец, который придет заклать нашу свободу, и путь его обагрится нашей кровью. Плачьте, грузины! Родился Шах-Аббас!

Прошли десятки лет, и Шах-Аббас является властителем Ирана (1585–1628). Гениальный политик и великий полководец, он верно оценивает важное значение Грузии для своего государства в борьбе его с Турцией и направляет все силы на то, чтобы не только не упустить своего влияния на страну, но совершенно слить ее с Персией, последовательно распространяя в ней религию, язык и нравы персидского магометанства. Встречая сопротивление в духе народном и выведенный раз на путь кровавого нашествия, он не поселяет магометан у подножия Кавказских гор, как делал это Тамерлан, а, напротив, разоряя города, силой уводит христиан в Персию. До сих пор около Испагани есть много деревень грузинских и армянских, жители которых, утратив веру, сохранили язык своих предков. Царей грузинских земель шах старался приближать к своему двору, царевичи нередко воспитывались в столице шаха, усваивая там нравы, понятия, а иногда и веру персов.

Царь Кахетинский Александр III со своей склонностью к туркам и сношениями с русским царем Борисом Годуновым является прямым и непосредственным противником политики Шах-Аббаса, и первые удары ее обрушиваются именно на него. Мирные средства Шах-Аббаса, как всегда, состояли прежде всего в последовательном проведении принципа divide et impera – разделяй и властвуй. И после того как шах в войне с Турцией имел возможность убедиться в ненадежности Александра, он устроил так, что вооружил против него собственных его детей.

На этом примере можно видеть, какой разврат власти вносил Шах-Аббас в Грузию, каким полным нравственным разложением грозил он ей, как несомненно добился бы всех своих политических целей, если бы своим крайним направлением не вызвал другой крайности – крайности отчаяния. И мы увидим в дальнейшей истории Шах-Аббаса ряд великодушных граждан, в которых не вымерли еще остатки древней доблести и способности самопожертвования, спасшие Грузию от последствий всеразлагающего влияния персидского политика.

Вызванный шахом дух измены и раздоров в семье Александра получил свое первое выражение в том, что старший сын его, царевич Давид, с позволения персидского двора заключил брата Георгия в крепость, отца – в темницу и сам завладел престолом (1605). Когда в том же году умер другой сын Александра, Константин, принявший при Шах-Аббасе магометанство, с персидским войском явился в Кахетию и завладел престолом, убив отца и брата. Но ценой не одних преступлений он купил престол, а и обязательством, данным шаху, прекратить всякие сношения с Россией и поставить Кахетию в вассальную зависимость от Персии. Грузию спасла на этот раз царица Кетевань, вдова Давида II. Она разбила приверженцев Константина, убила его самого и стала править именем сына своего, Теймураза. Хитрый шах внешне примирился со смертью преданного ему царя и, как говорят, сказав: «Отцеубийца достоин смерти», утвердил на престоле Теймураза, бывшего в то время при персидском дворе. «Ступай в Кахетию и постарайся не допускать волнений в этой стране», – сказал он Теймуразу.

В то же самое время картлийский царь Георгий X, не согласившийся принять магометанство, был отравлен, и престол его отдан Шах-Аббасом сыну его, Лаурсабу II (1605). Но в первые же годы царствования Лаурсаба случилось обстоятельство, получившее фатальный смысл. Еще в царствование отца Георгия X, Симона I, когда над Картли гремели военные бури и страна была раздираема междоусобиями, из небогатой дворянской семьи выдвигается некто Георгий Саакадзе, которому суждена была замечательная роль в истории грузинского народа. Отличаясь наружной красотой, даром слова и силой убеждения, отвагой и решимостью, он при первом же появлении на военном поприще обратил на себя внимание. Симон возвел его в достоинство тархана; преемник Симона, Георгий X, пожаловал его званием владетельного князя с титулом моурава, и молодому Саакадзе не было еще и двадцати семи, как он уже сделался самым приближенным лицом к царю Лаурсабу. Гордая грузинская аристократия не могла снести быстрого возвышения человека незнатного дворянского рода, начались интриги, и от царя Лаурсаба потребовали даже смерти моурава. Саакадзе, вероятно, пал бы жертвой аристократии, но в это самое время случилось, что возвращавшиеся из Персии грозные турецкие силы надвигались на Грузию со стороны Триолетских гор. Передовой грузинский отряд, посланный под предводительством двух лучших грузинских полководцев, Захария и Ярали, был истреблен вместе с предводителями в горных теснинах, и неприятель занял Манглис и Квельту. В Квельте турки схватили священника Федора, известного в то время своими учеными трудами, и под угрозой смерти потребовали от него, чтобы он провел в местопребывание царя летучий отряд, намеревавшийся захватить Лаурсаба. «Не пожертвую вечной жизнью временной, не буду предателем царя», – сказал себе этот грузинский Сусанин. Он завел врагов в непроходимые горные дебри и, спасая царя, сам погиб мучительной смертью. Но опасность от того для страны не миновала, и царь из Цхиретского замка с отчаянием в сердце смотрел на несметные вражеские войска, покрывавшие живописные долины. И вот в этих-то трудных обстоятельствах, когда гордая аристократия потеряла голову, Саакадзе берет на себя спасение родины, требуя себе лишь права полного распоряжения битвой.

На следующий день в Схеретской лощине, на берегах Куры, началось сражение. Слабые числом, но движимые ненавистью к пришельцам и воодушевленные своим предводителем, грузины бросились в рукопашную битву, и сам Саакадзе рубился в передних рядах. Турки не уступали. Но тут случилось, что храбрый князь Заза Цицианов, пробившись до самого паши Дели-Мамад-хана, сбил его с лошади и, соскочив с седла, успел отсечь ему голову, прежде чем турецкие всадники подоспели на выручку. Держа голову паши в зубах за длинную бороду, Цицианов отчаянно пробился сквозь ряды окруживших его врагов и, покрытый кровью, бросил к ногам царя свой страшный победный трофей. И это обстоятельство решило победу. Крики восторга встретили героя в рядах грузинских войск. Турки, пораженные увиденным, побежали, и грозные полчища были истреблены горстью грузин.

Царь и двор на третий день посетили Саакадзе. Там Лаурсаб увидел сестру его, отличавшуюся замечательной красотой, увлекся ею страстно и порешил на ней жениться. Напрасны были советы моурава, предчувствовавшего печальные последствия неравного брака, напрасны были убеждения царицы-матери и настояния двора – царь не отказался от своего намерения, и брак состоялся. Сильные князья и вассалы, оскорбленные поступком царя, восстали на него поголовно и во имя поддержания трона, потерявшего будто бы уважение в глазах народа с тех пор, как сестра простого дворянина взошла на него царицей, потребовали не только расторжения брака, но и истребления всего ненавистного им рода Саакадзе. Составился тайный заговор.

Однажды моурав получил приглашение на царскую охоту, но едва он прибыл в загородный дворец, как один из преданных людей предупредил его о кровавом замысле. Не теряя времени, Саакадзе вскочил на неоседланного коня и поскакал в свой замок, чтобы спасти себя и свое семейство. За ним немедленно отрядили погоню, но она уже не нашла Саакадзе в замке. Проскакав в поспешном бегстве огромное расстояние в одну короткую ночь, он успел укрыться с женой и детьми у тестя своего, арагвского эристава. Замок его был разграблен и обращен в груды развалин и пепла.

Грузия надолго потеряла одного из своих лучших сынов, который мог бы быть ей бесконечно полезен. Оскорбленный герой, не зная убежища в своей собственной родине, изменил ей: он удалился в Персию к шаху и предложил ему завоевать Картли. И что же мог он предложить ему, кроме измены? Рассказывают, что раз, в минуту гнева, он воскликнул: «Горе Картли! Нет ей покоя, пока жив царь Лаурсаб!» Шах хорошо понял выгоду лишения Картли ее единственной опоры и надежды и с почестями принял Саакадзе. Но он не считал нужным пока употребить моурава против Картли, совершенно понимая возможность обращения его к родине: он посылает его в Индию и на войну с турками – и скоро слава индийских и турецких побед Саакадзе разнесла его имя по всему Ирану; его подвиги воспевали поэты, и песни эти, достигая Тифлиса, гор и долин Картли, распевались персиянами к страху двора и жителей страны.