Прорыв осады - Огай Игорь - Страница 18

– Значит, Ассамблея все еще существует, – уверенно вывел Павел.

– Почему ты так думаешь?

– Ты слишком уверенно говоришь за других.

– У дознавательной коллегии по-прежнему хорошая агентура, – в голосе гиперборея не было даже гордости, просто констатация факта.

– Было бы странно, если бы ты ответил прямо, – усмехнулся Павел. – И все-таки я получил нужный ответ. Благодарю.

– Только твое дело, как понимать мои слова. – Градобор по обыкновению не собирался ничего уточнять. – Однако творцы слабеют, их силы слишком дороги, чтобы мы тратили их на второстепенное. Когда-то мы неплохо ладили, Павел Головин. И потому я хотел именно тебе передать предупреждение.

Павел хмыкнул. Все правильно: гиперборей открыл рот – жди проблем. Слава богу, что хоть не ящер, не к ночи будь помянут… Впрочем, привыкать ли к угрозам тому, кто поработал в Ассамблее?

– Не нужно, Градобор, – попросил Павел. – Лучше прямо скажи, чего хочешь, и мы поторгуемся о том, что я за это получу. А еще лучше телепатируй Потапову. Такие вопросы по его части.

– Почему ты не хочешь выслушать? – совершенно искренне удивился главный дознаватель, игнорируя остальное. – В этот раз я не прошу за свои слова никакой платы.

– Потому что еще ни одно из твоих предупреждений, во-первых, не сбылось до конца…

– Но ведь для этого они и делаются!

– …А во-вторых, не помогло избежать того, о чем ты предупреждал. Слишком путано вы изъясняетесь.

Градобор молчал секунды три. А потом все-таки произнес медленно и с расстановкой:

– Запомни, Павел…

Тот заткнул бы уши или принялся орать песню, если б это помогло заглушить слова гиперборея. Но голос дознавателя звучал не в ушах, и выбора не оставалось.

– …Это было слишком сильное воздействие. Огромная, невероятная концентрация Хаоса, который не мог рассеяться без последствий. Земляне, конечно, не заметят изменений, но Ствол Древа уже не тот, что прежде. Наиболее тонкие законы вероятностей уже нарушаются, затем разорвутся связи, определяющие нынешний ход вещей, и выстроятся новые. А после, возможно, поколеблются и сами основы твоего мира вроде физических закономерностей.

– Или? – произнес Павел.

– Что «или»? – сбился дознаватель.

– Такие вещи ты обычно пророчишь гораздо более уверенно. Значит, есть какое-то «или».

– Да, – неохотно согласился гиперборей. – Есть. Или всего этого не произойдет. Творцы пока не уверены… Но кое-что уже можно счесть нарушением связей.

– Например?

Прежде чем ответить, Градобор помялся секунду.

– Например, ты, Павел. Повторяю, воздействие было очень сильным. И ты как проводник… К тому же потеря крови и сорокаградусный мороз. Ты не должен был уцелеть. Над этой дилеммой ломали голову лучшие из творцов и не нашли другого объяснения: Мироздание оставило тебе жизнь для чего-то большего.

– Еще большего? – почти равнодушно уточнил Павел. Новое предсказание гипербореев оригинальностью не отличалось, творцы Общины предпочитали ссылаться на вселенский замысел во всем, чего не могли объяснить сами.

– Да, – спокойно согласился тот. – Хотя я уже и не представляю… Впрочем, существует еще один вариант: узор разума на ткани Мироздания слишком сложен, чтобы быть безупречным. Иногда случаются ошибки.

– Вот спасибо, – Павел усмехнулся. – Так приятно, знаешь ли, быть чьей-то ошибкой… Пусть даже Мироздания. Лишь бы – живой ошибкой.

Пауза, которую выдержал Градобор, возможно, понадобилась ему для тяжелого вздоха где-то там, в далекой стране северного ветра.

– Отнесись к моим словам серьезно, Павел, – произнес он наконец.

– Я попробую, – пообещал тот, даже не стараясь быть искренним. – У тебя все?

– Пока все. Творцы слабеют, но путь теперь изведан – в следующий раз им потребуется меньше усилий.

– Не надо следующего раза, – без особой надежды попросил Павел и в ту же секунду понял, что остался один во тьме карцера. – Сволочь, – выговорил он с чувством. – Ну и как мне теперь спать?

Эмоции требовали немедленно пойти к кому-нибудь и поделиться. Хотя бы и Федору – его, кажется, в палату к египтянину отправили, чтоб тот не сбежал, внезапно очнувшись. Но лучше, конечно, Шефу или хотя бы к Филиппычу. Правда, эти небось в одном кабинете устроились…

Павел представил, что надо вот сейчас оторвать зад от койки и пойти куда-то темными коридорами старого фабричного корпуса, подниматься по лестницам, стучать в дверь кабинета… Мало ли чем там старики занимаются? И вовсе не в том смысле! Им ведь тоже есть о чем потрепаться после рюмки-другой. Или просто спят уже.

К черту! Утро вечера трезвее. Самому, в конце концов, тоже есть над чем напрячь мозг.

В полной уверенности, что не уснет теперь до утра, Павел прилег обратно на койку. И глаза будто сами собой слиплись еще до того, как он успел пристроить вместо подушки собственный локоть.

5

В каменном мешке карцера утро наступало только тогда, когда включался свет. Если бы не грубый толчок в плечо, Павел проспал бы не то что до обеда – до вечера.

– Вставайте, больной. На клизму пора.

Судя по голосу, Сергеев был свеж и весел. Ну что ж, очень может быть: водки ему вчера досталось столько же, но вот ударной волны – существенно меньше.

– Уйди, – буркнул Павел. – Мне покой прописали.

– Тогда зря вернулся в отдел, – резонно заметил Федор. – Здесь покой даже не снится. Пошли, говорю, египтянин очнулся. Или тебе не интересно?

– Нет, – соврал Павел и сел на койке.

Света Сергеев так и не включил, ограничился дверью, распахнутой в затопившее вестибюль утро.

– На третьем этаже у атлантов, – ответил он на незаданный вопрос Павла. – Пойду, лифт вызову, а то пока доковыляешь…

Лифт – это хорошо. Чистый, современный, дорогой… И зеркало в нем – тоже хорошо. Можно прижаться лбом к прохладному стеклу и забыться на целых десять секунд…

– Переводчик, что ли, наладили? – осведомился Павел, не отлипая от опоры.

– Да кто его знает? Коля вроде принес какую-то штуку, но тут меня за тобой, бездельником, отправили.

Лазарет атлантов – знакомое до оскомины помещение. Пришлось им попользоваться в свое время. Первая комната – пустой нынче кабинет для приема. Вторая, смежная – единственная палата. Отбоя в пациентах у медиков-атлантов не было, но поправлялись они быстро, и двух койкомест вполне хватало даже в самые горячие времена. Тем более что своих тяжелых участники Ассамблеи предпочитали отправлять на родину.

Египтянин занимал одну из двух коек. Давешняя врачиха была, конечно, не атланткой, но руку к пациенту все-таки приложила. Отмытый, переодетый почему-то в докторский халат и забинтованный в нужных местах контактер выглядел по-прежнему плохо, но уже не настолько жутко, как вчера. Дымящаяся кружка в его руках распространяла по палате аромат куриного бульона, и Павел успел мельком подивиться, откуда в этот час на фабрике взялся подобный деликатес, но потом заметил на подоконнике электрический чайник и разорванную упаковку от кубика. Единственный видимый из-под повязки и наполовину заплывший глаз египтянина рассеянно следил за действиями Николая, который, пододвинув к койке табурет, расставлял на нем свою технику. Выражение этого взгляда понять было невозможно, но в целом контактер не оставлял впечатления комка нервов. Может быть, уже понял, что увечить дальше его пока не будут. А может, просто действовали препараты, которыми его накачивали с вечера. И кстати, неизвестно еще, что сейчас в его капельнице. Едва ли просто питательный физраствор.

Шеф занимал другой табурет чуть поодаль, Филиппыч – вторую невостребованную койку. Больше сидячих мест в палате не было.

– Ну что, алкоголик, – беззлобно буркнул Семен, глядя на Павла, – бульончику сам нальешь? Поправиться не предлагаю.

Тот не отреагировал. Молча проследовал к койке и уселся на другой ее край.

– Коля, как там у тебя? – осведомился Потапов, нетерпеливо ерзая. Табурет, видимо, был жестким. – Долго еще?